Николай понял — его дурачили, растерялся, схватил ведро, прошагал к помойному ящику и размахнулся: картофелины градом ударили по доскам и поскакали по земле.

За ними помчались куры. Дождавшись вопля тети Веры, мы отвернулись.

— Журавлева сняли! Знаешь? — сказал мне Шутя зло.

— Чего ты на меня-то? Я-то при чем? — ответил я.

— Эх, не дали Журавлю дело до конца довести! Ведь обнаружить один-два выхода фосфоритов, и стало бы очевидно — Журавель прав.

— И это бы спасло его? — спросил Яшка. — Эх, жаль, я уезжаю.

— Ничего теперь ему не поможет. Во-первых, Яшка уезжает, во-вторых, совещание послезавтра — я от Николая узнал, а он от своего отца.

Шутю задела моя осведомленность.

В это время младший Шпаковский с воплем съехал вниз и непонятно каким образом задержался на краю крыши.

— Снимайте! — потребовал он шепотом.

— Подожди. Ремонт начнется — песок привезут, — ответил я.

— Я знаю точно: фосфориты по Карагачу есть! Вышку там поставила тамдинская партия. Приезжаю на третий день бурения — фосфорит пошел. Работягам что — пошел так пошел. Тут погиб начальник Ленинградской гидрогеологической экспедиции, работяги ушли его искать, вышку бросили, и она сгорела — молния в нее попала… Вторую — вместо сгоревшей— поставили южнее, у речки Карагач, чтобы воду возить не надо было. Я один раз заглядывал к ним, смотрел керны — фосфоритов не было. Фосфориты, сам знаешь, залегают с крутыми углами наклона. Может, я один и помню о фосфоритах под той горой, — сказал Шутя, — и вам дуракам, запросто все выложил.

— Ничего там нет. Пора понять, не маленький! Геологи и те без толку мотаются… Знаешь, что у моего отца партию отнимают?

Шутя сочувственно кивнул.

— Короче, на Акжар утром уходит машина. Подбросит нас до Кара-Бутака, а дальше пешком. — Шутя поднял голову. — Висишь?

— Снимай, говорю! — прошипел в ответ младший Шпаковский.

Кричать он не решался, видимо ощущая крик как резкое движение. Старший попытался дотянуться сачком до брата, поскользнулся и теперь отсиживался на гребне крыши, кричал младшему, что он предупреждал, сердито требовал от нас помощи.

Шутя поставил братьям условие:

— Шпаковские, завтра в степь с нами пойдете?

— Яшка уедет! Таскать на себе будет некого! — дополнил я.

— Нам завтра некогда! — пропищал младший.

— Конечно. Ты будешь лежать в больнице, — сказал Шутя.

— Пацаны, снимайте же… — взмолился старший, ерзая на гребне крыши.

Наконец Шпаковские сдались. Я вынес одеяло, позвал Николая.

Мы крикнули — гоп! — и поймали младшего. Он размял затекшие лопатки и опять полез на крышу.

— Ты знаешь Карагач в том месте, где он подходит к отрогам? — спросил меня Шутя.

— Зря сходите! — отвернулся я.

— Знаешь?

— Без толку!

— Знаешь Карагач, спрашиваю?

— Немного. Колодец возле старых казахских могил. Западнее аул, Карагач называется. Тригопункт насыпан километрах в трех от аула…

— А породы?

Я сходил за тетрадкой, которую третий год брал в степь, прочел:

— «Суглинки бурые, песчанистые, с редкой кварцевой галькой…» Да, фосфориты встречаются… Пластовые. «Вмещающая порода — кремний…»

Шутя кивнул.

— Знаете вы хотя бы, как выглядит фосфоритная плита? Насколько я заметил, вы невежды в минералогии. Она темного, буровато-серого цвета… — вмешался Николай.

— Брось нас учить, — грубо ответил Шутя. — Не спрашивают, так не сплясывай.

Николай взглянул на меня, пожал плечами — дескать, чего с них взять, с твоих друзей, — и ушел.

Во дворе появился Толька Веревкин, доложил Шуте: машина выходит с автобазы в 6.15, сядем у бензоколонки.

Этот неповоротливый Толька Веревкин раньше ходил у Шути в адъютантах. Три года назад Шутя его разжаловал — они было поехали на Кубу, но на какой-то ближней станции за Веревкиным погнался радикулитный милиционер с одышкой и поймал его. Далее Шутя следовал один на товарняках. Ночью ему на телогрейку попала искра — проснулся он в трусах. В таком виде появляться на Кубе Шутя не захотел, потому отдал себя в руки дорожной милиции, выспался на чистых простынях в детской комнате и вернулся домой.

Шутя напомнил Веревкину насчет рюкзака, термоса, темных очков. Я смотрел на них, как взрослый на детей. Ну, будут день идти к горизонту! Ну, пройдут маршрутом с грошовым результатом! Николай говорит: беспочвенные мечтания — та же линия горизонта, она отодвигается по мере того, как к ней приближаешься.

— Дим, а с Акжарской дороги выйдем на Карагач? — спросил Шутя.

— Сойдите с машины в том месте, где дорогу пересекает эмбенский нефтепровод. Километров пять идите вдоль нефтепровода. Повернете влево по гряде. Через пять часов ходьбы увидите тальники. Речка там узкая, глубокая… Скажи ребятам, когда станете расходиться, пусть не возвращаются на Акжарскую дорогу. Пусть выходят на Каргалинскую… Она на восток от вашей точки.

— Чего ты мне разжевываешь? Утром на месте объяснишь.

— В том и дело… — Я было замялся, но встретился глазами с Николаем — он держался как зритель на забавном спектакле, — закончил: — Я не пойду с вами. Людей-то смешить! Что мы умеем? Разве мы поможем Журавлю?.. Даже если его теория и верна… Чего от нас толку?..

Я трусил, ждал, вот сейчас Шутя загогочет и высмеет меня перед Николаем. Шутя беспощаден и неизменно находчив.

Лица братьев Шпаковских выражали непонимание, Шутя причмокнул, Яшка смотрел на меня жалобно.

Еще бы, с некоторых пор он считал меня старшим другом, хвастался мной и подражал мне.

— Ты работал с Журавлем в степи? Мужики, которые были с ним в Афганистане…

— Знаешь, Шутя, моего отца снимают? Он сейчас кается, что поверил в теории Журавля, да поздно.

Я вошел в дом, все пятеро ринулись следом и стали в прихожей. Напрасно я удирал сюда — то, что я усомнился в Журе, потрясло Шутю настолько, что он сейчас не способен был острить. Он схватил меня за плечо.

— Не пойдешь с нами? Журу продаешь!

— Коли так, уходи отсюда!

…Яшка догнал меня за последними домами. Мы спустились в подъяр и легли на траву. Я долго и путано рассказывал ему, отчего не верю в Журавлева и как мне жаль отца. Ведь у него нет высшего образования, и он столько лет работал, прежде чем его назначили начальником партии.

— Все это так, — сказал Яшка, — но ты останешься один. Я сегодня уезжаю. Как ты будешь без Шути, Шпаковских? А? Я знаю, как плохо одному. Это не жизнь… даже в обществе козла… — Яшка вспомнил свою робинзонаду. — Как бы мне жить… если бы ты тогда меня не нашел? Когда ты с друзьями не в ногу, тут что-то не так, — сказал Яшка. — Пойдем, меня тетя Вера ждет, надо собираться.

Тетя Вера накричала на Яшку, обозвала разгильдяем и тычками угнала в дом.

…В 6 утра тетя Вера постучала мне, в окно и спросила, где Яшка. Я ответил — спит, наверное. Тетя Вера закричала, что сил у нее больше нет, что у нее своя семья, и теперь пусть все идет само собой, пусть Яшка сам устраивает свою судьбу, слава богу, он не маленький, она посмотрит, куда он денется, когда ему за опоздание откажут в училище…

За завтраком Николай показал мне Яшкину записку: «Вернусь завтра. Пожалуйста, извините. Яша».

Я встал из-за стола и побрел на улицу. Страшное дело! Яшку со свету сживут, когда он вернется… А он ради меня пошел с Шутей. Сейчас я припомнил наш разговор в подъяре.

Вечером я залез на крышу, долго сидел, глядя, как медленно уходит в темноту степь.

После ужина я сказал Николаю:

— Не попытаться ли разыскать одну балку?.. Там, кажется, фосфоритные плиты…

— Вы в тот раз заблудились… Нелегко балку разыскать!

— Найдем.

— А если и найдете? Если те плиты — песчаник?

— Я принес оттуда обломок фосфоритной плиты.

— Ну, две плиты в двадцати балках выглядывают наружу!.. А песчаника сколько? Кстати, завтра вернутся «первооткрыватели» Карагача. Это будет тебе в науку.