— Нет ничего более страшного, чем бой с противником, у которого лучше техника. Ты даешь полный газ, но твой танк слишком медленно набирает скорость. Русские танки такие быстрые, маневренные, на близком расстоянии они успевают взлететь на холм или проскочить болото, прежде чем ты сможешь развернуть башню. И сквозь шум, вибрацию и грохот ты слышишь удар снаряда о броню. Когда они попадают в наши танки, раздается глубокий затяжной взрыв, а затем ревущий гул вспыхнувшего бензина, гул, слава богу, такой громкий, что мы не слышим воплей экипажа…

Еще тогда Павел догадался, что немцы станут лихорадочно искать противодействие русским танкам, начнут конструировать машины с более прочной броней и сильным вооружением, работать над мощными противотанковыми средствами.

Так и случилось. В августе 1942 года ночью профессор Ростовский прислал к Павлу посыльного с приказом срочно явиться к нему домой. Павел быстро оделся и сел в дежурную машину. Георгий Иосифович сказал:

— Извините за ночной вызов, но мне позвонил Михаил Петрович Воробьев и попросил немедленно разобраться в деле, не терпящем отлагательств. На Воронежском фронте одна из наших бригад столкнулась с новым оружием. Без видимых причин горят наши танки. Может, немцы применили какие-то особые снаряды и мины? Надо в этом разобраться как можно скорее. Поезжайте в штаб инженерных войск, получите документы — и в путь.

Так Клевцов очутился в батальоне Самвеляна.

В ночной тишине Павел услышал приглушенный стук кувалды. Поняв, что не уснет, он натянул гимнастерку, комбинезон и тихо вышел из землянки. Светлело небо, гася одну звезду за другой. Земля же и деревья едва проглядывались. Клевцов медленно побрел на стук.

Под навесом при свете фонаря кто-то возился у танка. Подойдя ближе, Павел узнал механика-водителя Лешу Петренко. Тот, учуяв постороннего, быстро выпрямился, кувалда выпала из рук.

— Почему не спите?

— Надо траки сменить. Ослабла гусеница. Как бы в бою не соскочила.

— Помочь?

— Да я уж почти закончил. Только вот «пауки» неважнецкие. — Леша пнул толстый стальной трос. — У меня были новые, да кто-то «оприходовал», пока меня расстреливать водили.

Павел достал портсигар, протянул парню папиросу.

— «Звездочка»! Забыл, когда и пробовал. — Леша черными пальцами осторожно зацепил папироску.

Помолчали, глядя на красные огоньки папирос.

— Вы не думайте, мол, я заморыш какой, — вдруг проговорил Леша. — Я жилистый. В кузнечном «Серпа и молота» болванки кидал под молот, как мячики.

— Тебе лет-то сколько?

— Так я ж пошел добровольцем…

— И все же?

— Девятнадцатый пошел. — Петренко отметил про себя, что майор перешел на «ты», добавил растроганно: — Если вернемся живы-здоровы, век вас помнить буду… Вы же меня, считайте, с того света сняли…

— Ну, хватит об этом. Нам бы узнать, что за оружие появилось у фрицев. Это сейчас важнее всего.

— Понятное дело. — Леша смял окурок, поднял кувалду. — Отдыхайте пока, товарищ военинженер, а я еще один палец сменю — и готово.

Павел вышел из-под навеса. Небо уже совсем высветлилось. Заблестела роса. У походной кухни загремели ведрами повара. Потянуло смолянистым дымом.

Он вернулся в землянку. Крякая и ухая от холодной воды, плескался у деревянной шайки Боровой. Под левой лопаткой у него лиловел рваный рубец.

— Да ты, Федя, гляжу, крещеный?

— Под Смоленском пометили. — Боровой подхватил вафельное полотенце, стал растирать мускулистое, но еще по-мужски не заматеревшее тело.

Завтракать пошли к Самвеляну. Тот тоже был уже на ногах, успел побриться, умыться и благоухал цепко-ядовитым «Шипром». Перед ним сидел Овчинников, теребя в руках черный шлемофон.

— Доброе утро! — произнес Павел.

— Доброе, доброе, — отозвался озабоченный Самвелян. — Мы тут задачку решаем: не посадить ли к вам на броню автоматчиков?

«Автоматчики вроде бы ни к чему», — подумал Клевцов и вопросительно взглянул на Борового: что тот предложит?

Федя не заставил себя ждать:

— Считаю, автоматчиков брать не след. И их угробим, и нам пользы никакой.

— Ну, смотрите. — Самвелян пружинисто поднялся, крикнул ординарцу: — Маслюков, завтракать!

Ели молча. Все чувствовали какое-то напряжение. Комбат, очевидно, припоминал, не пропустил ли чего на инструктаже, или готовился к головомойке у начальства, если получится что не так. Боровой прикидывал, как лучше уберечь машину Овчинникова, который будет выполнять основную задачу разведки. Павел же спокойно выуживал из котелка липкие макаронины, словно у него не было забот.

Ординарец подал чай. Боровой машинально протянул руку к алюминиевой кружке и, обжегшись, выругался:

— Тютя! Чего ж гольный кипяток суешь?!

— Так вы теплый не любите, — пробубнил Маслюков из своего закутка.

— Это когда вечером и когда делать нечего, — нравоучительно проговорил Боровой, взглянул на Клевцова и тут же перешел на деловой тон: — Ты, Павел, за меня не бойся. Помогать тебе буду я, а не ты мне. Пусть хоть тонуть, хоть гореть буду, ты свою задачу выполняй. Понял?

Самвелян положил руку на локоть Павла:

— Прошу, Павел Михайлыч: не лезь на рожон.

— Я ж привык с минами разговаривать, потому осторожный, — попытался успокоить его Клевцов, натягивая на лобастую голову танковый шлем.

Тридцатьчетверки стояли в березняке, прикрытые сверху ветками. Машина Борового была снабжена полным боевым комплектом. А в той, на которой ехал Павел, в стволе был только один снаряд. Клевцов занял место заряжающего в башенном отделении. Отсюда через триплекс[10] хорошо просматривалась местность. Заряжающий Нетудыхата спустился пока вниз, примостился между механиком-водителем Петренко и стрелком-радистом Муралиевым.

Вставало солнце. Синевой наливалось чистое, без единого перышка небо. Впереди желтело поле спеющей ржи. Оно полого поднималось к холму, на вершине заросшему кустарником. Где-то там должны стоять сгоревшие танки, невидимые из-за утреннего тумана. Впереди шел танк Борового. Петренко — за ним. Мягко раскачиваясь на вспаханной земле, машины приближались к подошве холма. Наконец Клевцов заметил черные оплешины от огня, а чуть дальше — буро-сизые корпуса танков без башен. Боровой стал огибать сгоревшие тридцатьчетверки справа. Павел решил подойти к ним слева. В этот момент Овчинников закричал:

— Немецкая «ягд-пантера»!

— Где?

— В кустах прямо за нашими танками!

Работая поворотным и подъемным механизмами, он стал разворачивать пушку в сторону приземистой самоходки. Однако младший лейтенант выстрелить не успел. Павел почувствовал, как сильный удар в правую половину лобового листа развернул танк. Хорошо еще, что немцы ударили болванкой — снарядом без взрывной начинки. Петренко переключился на заднюю скорость. Это спасло от второго снаряда — он взорвался у борта, но все же зацепил бак с маслом. Масло задымилось. Леша сообразил закрыть бортовые и кормовые жалюзи — перекрыл доступ воздуха в моторное отделение.

Немецкая самоходка устремилась к танку Борового, который, увидев опасность, круто развернулся и завязал бой.

Масло перестало дымить. Петренко открыл жалюзи, впустил воздух, чтобы мотор не перегрелся, нажал на регулятор газа и, петляя, выбрался к подбитым танкам с другой стороны. Павел прижался к триплексу. У всех наших танков были целы ходовая часть, опорные катки и днища. «Нет, мины здесь ни при чем», — подумал он, осматривая местность. В небо рванулось облако буро-красного дыма. Из-за остовов машин Павел на мог определить, что загорелось. Но скоро понял — горел Боровой. Пятясь, отходила немецкая самоходка.

— Овчинников! Бей! — не выдержал Павел.

Младший лейтенант выстрелил. Промахнуться он не имел права, ведь в стволе был единственный снаряд. Самоходка качнулась, как бы осела на корму, и тут же полыхнула костром. Клевцов откинул люк, приподнялся и увидел горящий танк Борового. Хотелось броситься на помощь, но тогда осталась бы невыполненной главная задача…