Я сказал:

— Ну что же, говорите, только будьте любезны, уберите оружие. Моей жене все равно, а вот я беременный, и не хотелось бы, чтобы ребенок родился…

Мужчина улыбнулся, оттопырив нижнюю губу.

— Можете не объяснять мне, что вы парень крутой. Я о вас слышал. — Он убрал пистолет в карман пальто. — Я — Шеп Морелли.

— А я о вас ничего не слышал, — сказал я.

Он шагнул в комнату и замотал головой, приговаривая:

— Это не я пришил Джулию. Это не я…

— Может быть, и не вы, только новость эта не по адресу. Меня это не интересует.

— Я не встречался с ней уже три месяца, — продолжал Морелли. — Мы расстались.

— Расскажите об этом полиции.

— У меня не было причин желать ей зла; со мной она всегда была откровенной.

— Все это прекрасно, — заметил я, — только вы принесли свою рыбу не на тот рынок.

— Послушайте, — он сделал один шаг к кровати, — Стадси Барк сказал, что вы парень что надо. Поэтому я и пришел. Сделайте…

— Как Стадси? — удивился я. — Я не видел его уже лет десять с тех пор, как его посадили.

— У него все в порядке. Он хотел вас повидать. Он держит заведение на Западной Пятьдесят девятой улице — «Пигайрон Клаб». Послушайте, что готовит мне полиция? Они думают, что это моих рук дело? Или им все равно, лишь бы навесить на меня что-нибудь?

Я покачал головой.

— Я сказал бы, если бы знал. Не верьте газетным сплетням — я действительно не веду это дело. Спросите у полиции.

— Это было бы здорово, — Морелли снова улыбнулся одной нижней губой. — Это была бы самая сильная шутка из всех, которые я проделывал. Я, из-за которого один полицейский капитан провел три недели в госпитале только потому, что мы слегка поспорили. Вот бы ребята обрадовались, если бы я пришел к ним со своими вопросами! Аж до кончиков своих дубинок обрадовались бы. — Он выставил руку ладонью вверх. — Я пришел к вам по-честному. Стадси сказал, что вы парень честный, так будьте же таким.

— Я честен и откровенен, — сказал я. — Если бы я что-нибудь знал, то…

В наружную дверь трижды отрывисто постучали костяшками пальцев. Стук не успел еще затихнуть, как в руке Морелли оказался пистолет. Его глаза рыскали, казалось, во всех направлениях сразу. Словно из глубокого колодца, донеслось его металлическое рычание:

— Что это?

— Не знаю. — Я приподнялся и кивнул на пистолет в руке Морелли: — Теперь вы здесь хозяин.

Пистолет был направлен точно мне в грудь. В ушах у меня отдавался собственный пульс, губы пересохли.

— Пожарной лестницы здесь нет, — сказал я и протянул левую руку к Норе, сидевшей на другом краю кровати.

Стук в дверь повторился, и низкий голос произнес: «Откройте. Полиция».

Нижняя губа Морелли поползла вверх, зрачки сузились.

— Ах сукин ты сын, — медленно, будто жалея меня, процедил он.

Снаружи в замок вставили ключ.

Левой рукой я толкнул Нору, свалив ее на пол по другую сторону кровати. Подушка, которую я правой рукой швырнул в Морелли, казалась невесомой, она проплыла по воздуху медленно, как листок папиросной бумаги. Ни один звук в мире ни до, ни после того не казался мне таким оглушительным, как звук выстрела Морелли. Когда я падал на пол, что-то ткнуло меня в левый бок. Я ухватил лодыжку Морелли и дернул на себя, валя его с ног; он молотил меня по спине пистолетом до тех пор, пока я не высвободил руки и не начал бить его, пытаясь попасть в нижнюю часть туловища.

Нас растащили вошедшие люди.

Минут пять потребовалось, чтобы привести в сознание Нору.

Она села, держась за щеку, и пошарила взглядом по комнате, пока не увидела Морелли, стоящего, с наручниками на руках, между двумя полицейскими. Лицо Морелли было слегка подпорчено — полицейские неплохо над ним поработали. Нора свирепо посмотрела на меня.

— Дурак чертов, зачем ты меня оглушил? Я знала, что ты его возьмешь, и хотела посмотреть.

Один из полицейских захохотал.

— Господи, — сказал он восхищенно, — вот это баба.

Нора улыбнулась ему и поднялась с пола. Разглядев меня, она перестала улыбаться.

— Ник, ты…

Я сказал, что вряд ли это что-нибудь серьезное, и откинул левую полу пижамной куртки. Пуля Морелли оставила у меня под левым соском царапину длиной дюйма четыре. Царапина была неглубокая, но сильно кровоточила.

— Крупно тебе повезло, — заметил Морелли. — Пара дюймов выше, и результат был бы другой.

Тот полицейский, что восхищался Норой, — крупный рыжеватый мужчина лет сорока восьми — пятидесяти, в сером, не очень хорошо сидевшем костюме, — хлопнул Морелли по губам.

Кейсер, управляющий «Нормандии» — я сгоряча не заметил его, — сказал, что вызовет доктора, и пошел к телефону. Нора побежала в ванную за полотенцем.

Приложив полотенце к ране, я лег.

— Все в порядке. До прихода доктора можно не беспокоиться. Как случилось, что вы с людьми оказались здесь?

Полицейский, отвесивший Морелли оплеуху, пояснил:

— У нас были основания считать, что члены семьи Вайнента будут встречаться здесь с его адвокатом, поэтому мы решили, что будем приглядывать за этим местом на тот случай, если Вайнент вдруг объявится. А сегодня утром парень из гостиницы, который и был нашим временным наблюдателем, позвонил нам и сообщил, что вот этот птенчик залетел сюда; мы прихватили мистера Кейсера и поднялись, к счастью для вас.

— Да, к великому счастью, а то, глядишь, я бы пулю не схлопотал.

Полицейский пристально и с подозрением посмотрел на меня. Глаза у него были светло-серые и какие-то водянистые.

— Этот птенчик, он что, ваш друг?

— Впервые его вижу.

— А чего он от вас хотел?

— Он хотел сообщить мне, что не убивал Вулф.

— А вам это зачем?

— Незачем.

— А почему тогда он пришел именно к вам?

— Не знаю. Спросите у него.

— Я спрашиваю вас.

— Спрашивайте на здоровье.

— Тогда я задам другой вопрос: вы собираетесь возбуждать дело из-за того, что он стрелял в вас?

— Пока не могу сказать. Может быть, это произошло случайно.

— Ладно. Времени у нас много. Похоже, нам придется задать вам гораздо больше вопросов, чем вы предполагаете. — Полицейский повернулся к одному из своих четырех спутников. — Будем обыскивать номер.

— Без ордера — нет.

— Это вы так считаете. Энди, иди сюда. — Они начали обыск.

Вошел доктор — жалкий бесцветный человечек, страдающий насморком, покудахтал и посопел над моей царапиной, остановил кровотечение, наложил повязку и заявил, что если я пару дней полежу, то можно нисколько не беспокоиться. Его никто ни о чем не спросил. Осмотреть Морелли полицейские ему не позволили, и он ушел. Такой же бесцветный и сморкающийся.

Из гостиной вернулся крупный рыжеватый полицейский; одну руку он держал за спиной. Дождавшись, когда уйдет доктор, он спросил:

— У вас есть разрешение на хранение оружия?

— Нет.

— Тогда откуда у вас вот это? — Полицейский вынул из-за спины пистолет, который я отобрал у Дороти Вайнент.

Я не нашелся, что ответить.

— Вы слышали о законе Салливана?

— Да.

— Значит, вы понимаете, в каком положении находитесь. Это ваше оружие?

— Нет.

— Чье?

— Попробую вспомнить.

Полицейский сунул пистолет в карман и сел на стул рядом с кроватью.

— Послушайте, мистер Чарлз, — сказал он. — Мне кажется, мы оба поступаем неправильно. Я не хочу обходиться с вами круто, а вы, думаю, не хотите отвечать мне тем же. Из-за этой дырки в боку вы чувствуете себя не очень хорошо, поэтому я не буду вас беспокоить, пока вы немного не отдохнете. А потом мы сможем поговорить как следует.

— Спасибо, — сказал я совершенно искренне. — Мы сообразим чего-нибудь выпить.

— Конечно, — сказала Нора и встала с краешка кровати.

Крупный рыжеватый полицейский следил за ней взглядом до тех пор, пока она не вышла из комнаты. Потом он покачал головой и сказал торжественно:

— Ей-богу, сэр, вы — счастливый человек. — Он неожиданно протянул руку. — Меня зовут Гилд, Джон Гилд.