Апрель 1951 года. Небо серое, воздух холодный, и только золотистые мимозы, привезенные с Кавказа, в руках уличных торговок наполняли жизнь радостью. Снег смешивался с дождем, превращаясь в ледяную крупу. Утопающие в грязи дороги, пестря выбоинами и гигантскими лужами, стали почти непроходимыми. Прохожие были забрызганы с ног до головы.

Виктор приехал домой раньше обычного. Нина как раз собиралась идти на работу. Одного взгляда на лицо мужа хватило ей, чтобы понять: что-то случилось.

— Тебе нездоровится?

— Герша выгнали из консерватории, — медленно сказал Виктор.

Нина зажмурилась. Начало конца. Поскольку каждый гражданин обязан работать, безработный является преступником.

— Я не понимаю… — растерянно глядя на мужа, сказала она. — Кто принял такое решение?

Виктор стоял молча, не снимая пальто.

— Я пойду к нему, — наконец сказал он. — Думаю, сейчас ему нужна наша поддержка. Скажи Вере.

— Я не уверена, что она сегодня танцует, но попробую.

— Я зайду к твоей маме. Возможно, она там. После спектакля приходи к Гершу.

Идя по тротуару к Большому театру, Нина не испытывала ни малейшей радости от того, что сегодня будет танцевать для Сталина. В этот раз приехал какой-то большой начальник из Лаоса. Как всегда, дипломатический представитель жаждал лицезреть «Лебединое озеро». Бедный Иосиф Виссарионович! Сколько раз ему уже пришлось смотреть этот балет? Красивая мелодрама, милая фантазия, не имеющая ничего общего с происходящими вокруг нее страшными, необъяснимыми событиями. Когда-то Нина считала, что нет ничего прекраснее девушек-лебедей, танцующих и кланяющихся Одетте, но теперь ее переполняло осознание фальши всего происходящего.

В театре, как всегда, столпотворение. Все те же строгие лица чекистов. Все та же нервозная суета. Нина не разделяла всеобщего истеричного воодушевления. Она ходила по коридорам в поисках Веры. Столяры стучали молотками, устраняя выявленную в последнюю минуту неисправность. Кто-то зашивал прохудившиеся пуанты. Гримерши завивали и расчесывали парики. Механики сцены, опоясанные ремнями с тяжелым инструментом, устроили перекур в боковом проходе. Веры нигде видно не было.

Первые два акта балета Нина еще находила в себе силы сосредоточиться и не думать о несчастье. Но наступил антракт, и, сидя с Петром за столиком, поставленным в коридорчике, ведущем к ложам, Нина почувствовала, как реальность обрушивается на нее всей своей тяжестью. Она вспоминала хмурое лицо и поникшие плечи мужа. Ее взгляд был прикован к двери ложи Сталина. Как бы ей хотелось, чтобы дверь распахнулась, и оттуда вышел отец народов! Тогда она сможет сказать товарищу Сталину: «Вы ведь знаете композитора Аарона Герштейна…» А разве он не знает об аресте? Но как он может знать и допускать такую несправедливость?

Вдруг глаза Петра стали круглыми от изумления. Нина взглянула в ту сторону, куда он смотрел, и оторопела. Дверь сталинской ложи открылась, и из нее в сопровождении двух чекистов вышел отец народов. Сердце Нины испуганно заколотилось. Петр вскочил на ноги и замер по стойке смирно.

Во внешности вождя ощущалась скрытая угроза. Широкая грудь и толстая шея. Гордая осанка. Сталин шел медленно, неестественно держа левую руку. Испуганная Нина хотела отвернуться, но вождь смотрел прямо на нее. Темные пронзительные глаза. Седые волосы, зачесанные назад. В каждом его движении чувствовалась суровость. Он и впрямь был человеком из стали.

Сталин остановился возле их столика. Чекисты из охраны застыли чуть в отдалении.

— Бабочка, — медленно выговаривая каждое слово, сказал он, — сегодня ты танцевала изумительно. Ты — гордость нашей страны.

Он говорил с заметным кавказским акцентом. Фамильярность вождя граничила с задушевностью, в его словах чувствовалась огромная жизненная мудрость. Обрадованная Нина поднялась, наклонила голову и пробормотала слова благодарности — совсем не те слова, которые минуту назад хотела сказать вождю. Ее уши горели.

Сталин повернулся к Петру и сказал:

— И ты тоже, Петр Филиппович.

Петр подобострастно закивал головой, его плечи ссутулились, а по телу пробежала нервная дрожь. Сравнивая рост Сталина и Петра, Нина с удивлением заметила, что отец народов куда ниже, чем она думала. С близкого расстояния она увидела, что лицо Сталина испещрено оспинками.

— Я доволен, — продолжал вождь. — Представление интересное, только ему не хватает… глубины.

Он улыбнулся, и Нина увидела желтые неровные зубы.

Петр, заикаясь, заговорил со Сталиным, но у Нины в ушах шумело и она не расслышала ответ вождя. А потом он ушел, и стоящие по бокам чекисты последовали за ним. Вот и все… Как будто ничего не было… Остался только нервный румянец на ее щеках.

Она упустила единственный шанс поговорить со Сталиным, подвела Герша, подвела себя.

Петр побледнел. Глубокие морщины прорезали его лоб. Он посмотрел Нине в глаза.

— Не хватает глубины, — повторил он слова Сталина.

По прошествии нескольких минут, в течение которых никто из них не произнес ни слова, Петр сказал:

— А ведь он прав, Нина!

В квартиру Герша она приехала после полуночи. К ее удивлению, хозяин и Зоя были в достаточно хорошем расположении духа.

— Я как раз купила полное собрание сочинений Ленина, — сказала Зоя, — теперь у Аарона будет время его прочесть.

Но было видно, что она крепится; Неприятности мужа не могли не сказаться на ее карьере. Виктор пил водку. Нина присоединилась к ним за столом. Зоя спросила, как прошло представление.

— Хорошо. Я думаю, хорошо.

Нина ничего не сказала о посещении Сталиным театра и о разговоре с вождем. Ей было стыдно за свое малодушие. Они разговаривали свободно, словно ничего экстраординарного не случилось. Но было видно, что все чего-то ожидают. Нина чувствовала ужасную сонливость. Как ей сейчас хотелось лечь и заснуть!

В дверь постучали. Герш и Виктор не удивились, хотя в это время стук в дверь мог означать только одно.

С полными страха глазами Зоя подошла к двери.

— Да?

В квартиру вошли два человека в темных костюмах в сопровождении председателя жилтоварищества. На поясе одного из незнакомцев висела кобура с пистолетом.

— Это товарищи из двенадцатого отделения МУРа, — робко сказал председатель жилтоварищества.

Мужчины как по команде вытянули из нагрудных карманов удостоверения и показали их Зое. Потом вооруженный муровец предъявил ордер на обыск.

Зоя расплакалась.

— Делайте, что следует, — с трудом выговорила она, вернулась к столу и без сил опустилась на стул.

— Мне собрать вещи? — тихо спросил Герш.

— Нет. Я думаю, нет, — сказала Зоя.

Муровцы сказали председателю жилтоварищества, что он может быть свободным.

— Пойдем? — шепотом предложила Нина мужу.

— Подождем, — чуть слышно ответил Виктор.

Он предвидел такой поворот событий, поняла Нина, поэтому и задержался у Герша до поздней ночи. Днем обычно не приходят. Нина вспомнила старую шутку: «Воры, проститутки и чекисты работают ночью».

Мужчины рылись в шкафах и выдвижных ящиках стола, перебирали бумаги, письма, квитанции, листали записные книжки. Они не спешили. Их дотошная методичность вызывала страх и отвращение. Муровцы оставили входную дверь открытой, и в темноте общего коридора то и дело мелькали любопытные соседи. Их взгляды были безучастны и холодны, словно они не знали Герша, не встречались с ним ежедневно в кухне, не делили общую ванную и туалет.

— Представить не могу, что они ищут, — сказала Зоя. — Что они могут здесь найти? Не понимаю…

В ее голосе были страх, замешательство и в то же время какая-то неискренность.

Нина взяла Зою за руку. Кожа ее была влажной и холодной.

— Не могу представить, зачем они здесь, — снова сказала Зоя.

Герш едва заметно наклонил голову в сторону друга и что-то прошептал. В тот же миг его рука оказалась в руке Виктора. Нина не заметила, что именно Герш передал ее мужу. Виктор чуть заметно кивнул.