Такой милый! Такой беззащитный! Пеленка сбилась к подбородку новорожденного, и, когда Нина потянула ее вниз, обнажился воротничок муслиновой распашонки. Да, рот явно Верин, но только крошечный, слюнявый и очень миленький. Какие глазенки! Какой носик! Нина прикоснулась к щеке младенца.

— У него даже ямочки на щечках.

— Как у артиста, — сказала Маша.

Ребенок захныкал.

— Я должна отнести его обратно.

Младенец расплакался.

Теперь Вера выглядела еще бледнее, чем прежде. Казалось, приход медсестры лишил ее тело последней кровинки.

— Верочка, — поглаживая подругу по лбу, спросила Нина, — почему ты мне ничего не сказала?

Веки больной вздрогнули, но потом снова закрылись. Нина взяла подругу за руку.

— Тебе не стоило рожать. Или ты хотела этого ребенка?

Возможно, Вера не заметила, что беременна, пока не стало слишком поздно. Или она хотела рожать? Но как можно хотеть родить от такого мерзавца, как Сергей? Нет, она бы родила только в том случае, если отец ее ребенка — человек, которого она любит.

Нина нагнулась к уху подруги.

— Я помогла бы тебе, если бы знала…

Верины губы шевельнулись. Голос слишком тихий, ничего не разобрать. Нина попросила повторить, подождала, но больше Вера ничего не сказала.

Вернулась медсестра. Нахмурившись, она положила руку на лоб больной.

— У нее жар, — обернувшись к Нине, сказала она. — Лучше приди попозже.

Приподняв краешек одеяла, она снова взглянула на Веру, а потом, выкрикивая чье-то имя, бросилась к двери.

Вошедшие в палату врач и незнакомая медсестра оттолкнули Нину в сторону.

— Но… с ней все будет хорошо? — спросила она.

Никто не ответил. Медработники поспешно выкатили Верину кровать на колесиках из палаты.

Сапфировый жесткий браслет белого золота. Проба золота — 18 каратов. Широкий браслет длинною 7 1/8 дюйма с креплеными крапанами сапфировыми кабошонами. Общий вес камней — 250 каратов. «Бэйли, Бэнкс энд Биддл». Цена — $ 5.000—7.000.

Сначала Мария думала, что одна заметила красивую женскую сумочку кремового цвета, принадлежащую роженице: кожаная, блестящая на свету и мягкая на ощупь; красивые складки вокруг застежки, представляющей собой две маленькие плоские позолоченные кнопки, скрепляющиеся вместе в дружеском рукопожатии. Мария начала посматривать на сумку с момента, как у роженицы началось кровотечение и стало понятно, что она не жилец на этом свете. Но потом Мария заметила, что санитарка Лидия тоже положила глаз на красивую вещицу, которая, казалось, только и ждала момента, когда ее стащат…

Эти мысли крутились в голове Марии, когда она опрометью выскочила из родильного отделения на широкий, пахнущий пылью бульвар. Она знала, что Лидии нужны только деньги. Сама же Мария мечтала о сумочке. Такой красивой, кожаной! Неизвестно, сможет ли она когда-нибудь позволить себе столь дорогую вещь. Если бы только она была пошустрее и ухитрилась спрятать сумочку от глаз санитарки…

Она первой заметила Лидию. Та явно занервничала, встретившись глазами со взглядом медсестры. Тогда Мария подошла к ней, и они нашли обоюдовыгодное решение.

В тишине туалета, предназначенного только для персонала, они осмотрели содержимое сумочки: какие-то бумаги и дешевые безделушки, которые покойница носила с собой. Большинство из этих вещей не стоило и ломаного гроша. Фотографии… грязный носовой платок… розовая губная помада, стертая почти до основания… На дне сумочки лежали красивая расческа, золотая пудреница с зеркальцем и флакон дорогих духов. Новый кожаный кошелек того же кремового цвета, что и сумочка. Должно быть, это подарки от мужчины с деньгами и влиянием. Или эта женщина могла позволить себе такую роскошь? Лидия узнала в покойнице известную балерину, но Мария ни разу о ней не слышала. В кошельке — большая сумма денег. Лидия продолжала рыться в кармашках на случай, если и там что-нибудь есть, а Мария пока прощупала подкладку.

Так она обнаружила кулон.

Крупный гладкий камень на цепочке выскользнул из небольшого бокового карманчика. Мария застыла. Она не могла разглядеть, что это за камень, но не хотела рисковать. Вдруг Лидия его заметит? Металл вокруг камня блестел, как настоящее золото. Возможно, эта вещь дорогая. Продав ее, можно получить больше, чем от продажи всего остального. И Мария решила, что не будет делиться с Лидией.

Она уже хотела положить драгоценный камень обратно в кармашек, когда Лидия выхватила у нее сумочку.

— Дай-ка посмотреть!

Мария едва успела незаметно вытащить кулон и сунуть его в свою сумку, сшитое из темного винила убожество.

Лидия осмотрела все внутренние отделения кожаной сумки и начала укладывать в нее украденные вещи. Она предложила продать их, а вырученные деньги поделить поровну. У Марии были большие сомнения в порядочности сообщницы, поэтому она выдвинула контрпредложение: ей достается полюбившаяся сердцу сумочка, а Лидии — кошелек с деньгами, расческа, пудреница, флакон духов, в общем, все ценное.

— Я переложу свои вещи в эту сумочку, — указывая пальцем на кремовую красоту, сказала Мария, — а ты положишь в мою то, что тебе не нужно.

Теперь надо было переложить содержимое виниловой сумки в кожаную сумочку покойницы так, чтобы Лидия не увидела кулон. Поэтому Мария просто перевернула свою сумку над ворованной сумочкой и хорошенько встряхнула. А потом Лидия сложила в старую сумку Марии вещи, которые, по ее мнению, не представляли никакой ценности. Сделка состоялась.

Мария, энергично шагая по тротуару, снова и снова вспоминала события этого дня. Теплый весенний воздух бодрил. На голове ее был разноцветный шерстяной платок, на каждом плече висело по сумочке. К груди Мария прижимала бесценный сверток. В переулке она остановилась и пересмотрела содержимое обеих сумок. Кулона нигде не было. Ладно, ничего страшного. У нее сейчас другая, куда более важная задача. Она крепче прижала драгоценный сверток к груди. Возле станции метро «Красные ворота» Мария свернула на Котельническую набережную и пошла быстрее. Туфли ее скрипели, и звук этот напоминал писк голодных птенцов, брошенных в гнезде умирать с голоду. Мария вздохнула. Она так и не смогла привыкнуть к виду смерти.

Она подошла к высокому красивому дому, где жили Катя и ее муж Федор. Подруга, которая познакомила Марию с этой семейной парой, рассказывала, что Катя — химик, а ее муж — геолог. Ради них медсестра даже заплатила Борису из регистратуры, чтобы он позаботился о документах.

Катя, впуская медсестру в квартиру, улыбалась, но выглядела обеспокоенной. Она неплохо сохранилась для своих сорока лет. Волосы она заплетала в толстую косу, которую, выходя на улицу, убирала под объемистый берет. Поцеловав Марию, Катя посмотрела на сверток и расплакалась. Мария не знала, были это слезы радости или умиления. Младенец спал.

— Ты уверена, что у него нет родственников? — спросила Катя.

— У нее была только подруга. После смерти роженицы она сбежала.

— Думаю, это из-за шока.

— Такая воображала… — покачала головой Мария. — Одна медсестра ее узнала. Тоже балерина, но знаменитая. Я о ней не слыхала. Я сказала, что она может забрать вещи умершей подруги… — в голосе медсестры послышались фальшивые нотки, — …но она не захотела ни к чему прикасаться.

Халат и чулки роженицы Мария оставила в мусорном ведре. Что касается младенца, то тут ее совесть была чиста. Все знают, что такое интернат для сирот и как трудно там живется, особенно незаконнорожденным. Женщина не сомневалась, что дарит малышу лучшую судьбу, чем та, что была ему уготована. У него будут любящие родители и никаких черных пятен в биографии.

Морщины на Катином лице разгладились. Она наконец поверила в свою удачу.