Внезапно, все как одна, птицы захлопали крыльями и, сорвавшись с ветвей, устремились к островку особенно густой и высокой травы. Стервятники с клекотом кружили над зарослями, то пытаясь сесть, то снова взмывая кверху.

Похоже, какой-то хищник вышел на охоту и вовсе не собирался делиться с любителями дармового угощения, решил про себя Кейн. Вызывало удивление лишь то, что не было слышно рычания и рева, обычного для подобных сцен. Именно последнее обстоятельство подвигло пуританина направиться в ту сторону.

Через считанные минуты англичанин раздвинул высохшие стебли, доходившие ему до плеча, — а надо сказать, что он был весьма немалого роста, — и его глазам предстало жуткое зрелище. На небольшой зеленой полянке, уставившись в небо мертвыми глазами, лежал чернокожий мужчина.

Но куда больше поразила англичанина огромная темная змея, свернувшаяся клубком на груди у мертвеца. Увидев появившегося человека, змея приподняла голову, посмотрела ему прямо в глаза и с такой быстротой ускользнула в траву, что Кейн не сумел даже приблизительно определить ее породу.

Что-то не так было с этой змеей. И вдруг Кейна, несмотря на адскую жару, бросило в холод: у невероятного гада были совершенно человеческие глаза, серые, с круглым зрачком!

Кейн еще раз внимательно оглядел труп, отмечая про себя, что руки и ноги мертвеца были вывернуты под неестественными для человеческого тела углами. Судя по всему, у бедняги были переломаны кости. Однако плоть не была разорвана и истерзана, как непременно случилось бы, окажись виновником гибели негра лев или леопард.

Англичанин посмотрел вверх, на кружащих в ожидании поживы поедателей мертвечины. Внимание птиц было явно привлечено движением внизу. По травяному морю шла волна, отмечавшая путь существа, убившего чернокожего и, несомненно, спугнутого появлением Кейна.

Пуританин невольно задался вопросом, чего ради стервятники, чья пища — мертвые тела, стали бы кого-то преследовать? Что за тварь выслеживали они в траве? Впрочем, сия древняя земля была богата тайнами и почище этой.

Кейну не оставалось ничего другого, как пожать плечами и, перехватив мушкет поудобнее, продолжить путь. За прошедшие с момента расставания со старым Н'Лонгой месяцы, он испытал уже великое множество приключений, но тем не менее необъяснимая жажда неведомого, которую старый колдун называл “зовом джунглей”, по сей день гнала его вперед.

Давным-давно он покинул края, населенные лесными племенами, и теперь единственным для него ориентиром служили звериные тропы, но что-то заставляло его идти и идти вперед.

Разбираться в природе этого влечения пуританину было недосуг. Скорей всего, он свел бы свои объяснения либо к божественному водительству, либо к деяниям Сатаны, известному охотнику завлекать людей навстречу погибели. На самом же деле все было гораздо проще — его гнала вперед неуемная натура путешественника и авантюриста. В нем возобладал тот дух странствий, что заставляет колесить по белу свету цыган с их расписными кибитками и что побуждал викингов пускаться в драккарах через бескрайние просторы океана. Должно быть, это был отголосок того примитивного инстинкта, что ведет перелетных птиц во время их долгого пути.

Сама саванна и холмы за ней выглядели достаточно неприглядно, чтобы он не строил иллюзий о доступности пищи и воды в этих суровых краях. С другой стороны, ему успели до смерти надоесть удушливая влажная жара непролазных джунглей и бесконечная путаница лиан и узловатых корневищ. Голые, прокаленные вечным солнцем холмы в данный момент казались ему меньшим злом, чем постоянная гнилостная сырость зеленого ада. Хотя, покосившись на выжженные плоские вершины, Кейн начал подозревать, что через не столь уж долгое время начнет считать наоборот. Соломон вздохнул и двинулся дальше.

Посох Н'Лонги по-прежнему был при нем. Пуританина периодически терзали угрызения совести, что он не мог найти в себе силы отбросить предмет, происхождение которого он полагал откровенно дьявольским. Но что-то удерживало его от того, чтобы выбросить подарок старика. Кроме того, он уже не раз выручал англичанина в самых разных ситуациях.

Его раздумья неожиданно прервала какая-то возня, поднявшаяся в траве перед ним. Верхушки высоченных стеблей пришли в бурное движение, и ленивая полуденная тишина была разорвана пронзительным воплем страха. Вслед за ним раздался громовой рев, от которого у Кейна заложило уши.

Море травы перед англичанином разошлось, и прямо на него выскочила хрупкая тоненькая человеческая фигурка, мчавшаяся, словно сухая былинка, подхваченная бурей. Это оказалась совсем юная очаровательная девушка цвета кофе, на которой не было ничего, кроме короткой юбочки из перьев.

А прямо за ней, неумолимо настигая жертву, гигантскими прыжками несся лев. Огромного хищника по праву можно было назвать царем зверей. Его желтая грива развевалась по ветру, с оскаленных клыков капала слюна.

Девчушка с криком рухнула к ногам англичанина и, ничего не соображая от ужаса, уткнулась ему в колени, инстинктивно ища спасения. Отбросив колдовской посох, Кейн, не теряя времени даром, но и не суетясь без толку, вскинул к плечу мушкет, прицелился в оскаленную морду гигантской кошки и, когда хищник замер перед очередным прыжком, хладнокровно спустил курок.

Бабах! От грохота выстрела девушка отчаянно вскрикнула и, закрывая голову руками, вжалась в землю. Стальные мышцы взметнули льва в воздух, но его прыжок прервала пуля. Гигантский хищник, словно на лету наткнувшийся на стену, перекувырнулся, тяжело грянул оземь и больше уже не шевелился.

Кейн, по давно выработавшейся привычке, сперва перезарядил свое оружие и лишь потом уделил внимание распростершейся у его ног девушки. На первый взгляд бедняжка казалась едва ли не мертвей льва, которого он только что застрелил, однако, нащупав биение жилки на шее, англичанин понял, что та только лишилась чувств.

Соломон брызнул девушке в лицо водой из фляги. Негритянка зашевелилась, открыла глаза и села. Когда она подняла взгляд на своего спасителя, ее глаза наполнились ужасом, и, несмотря на то что ноги ее едва держали, девушка попыталась броситься прочь.

Кейн протянул руку, чтобы удержать ее, и она сейчас же покорно замерла, съежившись на земле и дрожа всем телом. Англичанин лишь теперь сообразил, какое действие мог оказать на суеверную африканку, никогда не встречавшую белого человека, грохот огнестрельного оружия и цвет его кожи. Он про себя усмехнулся: не иначе как бедолага решила, что наткнулась на какое-нибудь волшебное существо, на которых был так богат местный фольклор.

Он опустил руку и ободряюще улыбнулся девушке. Надо сказать, что та была на редкость стройненькой, с отличной фигурой; кожа ее отливала насыщенным коричневым цветом, а вот черты лица были поразительно тонкими и приятными. Не иначе берберийская кровь, решил Кейн.

Он заговорил с девушкой на диалекте речных племен — довольно несложном и широко распространенном наречии, которое за годы скитаний по Черному Континенту он освоил в совершенстве. К его радости, этот язык оказался в ходу и в дебрях северной Африки. Девушка его поняла и, пускай и запинаясь, смогла ему ответить. Как позже стало известно пуританину, местные племена, хотя и нерегулярно, все же торговали с речными народами востока слоновой костью и невольниками и понимали их говор.

После того как девушка немного успокоилась, они даже смогли поговорить.

— Моя деревня вон там, — отвечая на вопрос англичанина, пояснила девушка, махнув гибкой рукой на юг, в сторону огибавших холмы джунглей. — Меня зовут Зунна... Мама выпорола меня за то, что я разбила горшок. А я рассердилась и решила убежать в лес, пускай им будет хуже! — Затем она шмыгнула носом и сказала: — Мне страшно... Отпусти меня домой к маме, белый человек!

— Без сомнения, ты можешь идти куда хочешь, дитя мое, — развел руками Кейн. — Но я непременно должен проводить тебя. А что, если тебе встретится еще один лев? Однако пускай тебе будет впредь наука. В следующий раз ты крепко подумаешь, стоит ли убегать из дому.