В последний раз, когда мы виделись, я с трудом узнал его: непосредственное жизнелюбие, беззаботный юмор и приветливая сердечность — все это куда-то исчезло. Он был в состоянии глубокой депрессии. Само течение воины все больше говорило ему, что люфтваффе стоит на неверном пути. "Истребители, истребители и снова истребители — вот что необходимо! Тысячи и тысячи", — часто повторял он. Несмотря на это, количество истребителей, производимое германской авиапромышленностью, находившейся под его надзором, было недостаточно даже для того, чтобы возместить наши потери, которые мы несли на Восточном фронте, где уж тут было говорить о сохранении или о восстановлении превосходства в воздухе на западе. Он очень хорошо понимал, что нам грозит, и говорил, что Восточный фронт стал "Верденом воздушных сил". В конце концов он потерялся в политическом лабиринте немецкого высшего руководства и изнемог под возложенным на него грузом.
Его смерть глубоко задела меня, особенно когда я услышал, что он покончил жизнь самоубийством, ведь мы провели вместе столько счастливых часов. Иногда он шутя говорил: "Не приближается ли число сбитых тобою самолетов к моему?. Я надеюсь, война кончится до того, как ты достигнешь моего рекорда". Я не забуду того вечера, когда он пригласил меня и Мельдерса в свою холостяцкую квартиру, где мы обсуждали и тщательно анализировали все особенности войны в воздухе. "А сейчас мы будем стрелять", — сказал Улет и протянул нам пистолеты, ружья, круги мишеней и толстую свинцовую плиту вместо полигона для стрельбища. Он не собирался признавать нас лучшими стрелками. "Это все оттого, что я очень хочу пить", — говорил он. Причем с каждой новой бутылкой шампанского мы стреляли все хуже и хуже, так что к концу вечера Эрнст Удет стал лучшим стрелком.
Серьезные размышления и счастливые воспоминания проходили перед моим мысленным взором, когда мы — шестеро летчиков-истребителей, все носившие самые высокие награды Германии за храбрость, окружили почетным караулом гроб Удета, стоявший в здании министерства военно-воздушных сил. На нас были стальные шлемы и полная парадная одежда, украшенная знаком — необычайно большим мечом военно-воздушных сил. С нами должен был быть и Мельдерс. После сотого сбитого самолета его вызвали с фронта и назначили командующим истребительной авиацией. Некоторое время он находился вместе с истребительными частями в Крыму, однако плохая погода не позволила ему вовремя прибыть на пышные похороны в Берлине.
Вид у погребальной процессии был очень внушительным. Всю дорогу по направлению к кладбищу Инвалидов, что на севере Берлина, позади гроба шел сам Геринг.
Обратный путь к Ла-Маншу я совершал вместе с Осау, командиром истребительной группы номер 2, но когда наш поезд остановился на крошечной станции в Липпе, мы увидели, как вдоль поезда взволнованно бежал начальник станции и выкрикивал мое имя. "Подполковник Галланд, срочно к телефону!". Когда я вышел из вагона, человек в красной фуражке совсем сконфузился, скорее всего, в истории станции никогда такого не было, чтобы скорый поезд делал остановку в связи со срочным правительственным звонком. Я взял трубку, на другом конце линии находился генерал Боденшац. Первое, что он спросил, — это не сижу ли я, а когда я ответил, что нет, то попросил меня сесть. И тогда сказал: "Мельдерс погиб в роковой катастрофе. Не медля ни секунды вы должны вернуться назад в Берлин. Через пятьдесят минут прибудет экстренный поезд и доставит вас обратно. Это приказ рейхсмаршала!". Сильно расстроенный, я достал свой чемодан, потом попрощался с Осау.
"Не-111", на котором Мельдерс вылетел из Крыма, из-за плохой погоды вынужден был совершить аварийное приземление в Лемберге. На следующий день оп приказал продолжить полет, хотя пилот его самолета был против этого да и погода была ужасной. Во время полета отказал один из двигателей, поэтому они решили сделать посадку в Бреслау и стали снижаться сквозь густые тучи и туман, приходилось приземляться вслепую, по приборам. Однако летчик очень быстро совершал снижение, а когда он попытался снова добавить газу, то заглох и другой двигатель. Ему только удалось разглядеть линии электропередач железной пороги с одной из сторон аэродрома, как вдруг самолет потерял скорость и рухнул на землю с очень низкой высоты. Мельдерс и старший механик погибли сразу. Пилот, обер-лейтенант Кольбе, опытный летчик, воевавший в Испании, скончался по пути в госпиталь. Те, кому удалось выжить, адъютант Мельдсрса и радист, помогли восстановить картину происшедшего во всех деталях.
Конечно, вокруг смерти Мельдерса поднялась целая волна слухов. Общественность подозрительно восприняла эту новость, ведь самоубийство Удета тоже было представлено как несчастный случай. Со стороны все выглядело так, будто, пытаясь замять дело они тем самым искушали судьбу, потому что теперь, начиная с Мельдерса, последовала целая серия трагических авиационных несчастных случаев, в которых гибли ведущие политики и высокопоставленные военные лица. Наверно, можно было бы издать книгу, целиком составленную из легенд, посвященных этим происшествиям.
Мельдерс имел глубокие религиозные убеждения. Он даже вступил в полемику внутри партии по поводу католической церкви и ее институтов. Но это неправда, что по этой причине он испытывал какие-то затруднения или что его смерть была каким-то образом связана с этим.
Через восемь дней после торжественных похорон Удета мы вновь стояли перед свежей могилой, вновь военные летчики, носящие Рыцарский крест, выстроились в почетном карауле, отдавая последние почести, и опять раздался призыв-заклинание Геринга товарищу: "Поднимайся в Валгаллу!". Мельдерса тоже похоронили на кладбище Инвалидов, неподалеку от Рихтгофена и Удета.
После того как гроб был опущен в землю, прогремели торжественные залпы и отзвучали речи, были отобраны офицеры для остававшегося возле могилы почетного караула. На всем протяжении траурной церемонии я не переставал серьезно размышлять о случившемся. Мельдерс одержал более ста побед в воздушных схватках, он сражался в Испании и на Западном фронте, в небе над Англией и на Восточном фронте. Потом его освободили от боевых вылетов. Но он все равно продолжал летать, так же как и я, невзирая на приказ оставаться на земле, и при этом сбил еще довольно много советских истребителей. Его способности руководителя и командира, выдержавшие испытание временем в стольких сражениях, так и не успели полностью раскрыться, его смерть была смертью летчика, причем — на своей родине, где как раз в то время все еще было тихо и спокойно.
Внезапно ход моих мыслей прервал голос Геринга, звавшего меня по имени и делавшего мне знаки своим маршальским жезлом. Я несколько смутился, поскольку не знал каким образом следует оставлять свой пост в почетном карауле. "Теперь ваша очередь. — сказал вдруг Геринг, — Я назначаю вас преемником Мельдерса на посту командующего истребительной авиацией".
Меня это напугало, ведь на самом деле я не рассчитывал на это назначение. Я никогда не чувствовал себя счастливым за канцелярским столом. Моя авиачасть была для меня всем, и каждый, кто переносил вместе со мной эти тяжелые, но счастливые времена войны над Ла-Маншем, поймет, что я чувствовал. Я объявил Герингу, что буквально ошеломлен этим известием, потому что должен буду оставить свою часть. Однако он оставался непреклонным. Все детали уже обсуждены с фюрером. Меня ждет дело большей важности, чем в настоящее время. Никаких возражений! Он обещал, что через несколько дней сам лично доставит мои прощальные пожелания моим бывшим товарищам, так как он должен ехать во Францию, где помимо прочего хочет посетить могилу своего племянника под Абвилем, потом через Аудемберт он поедет в Голландию.
Питер Геринг погиб всего за две недели до этого разговора во время своего первого победоносного вылета над проливом. Он был того же возраста, что и мой младший брат, и они были неразлучными друзьями. Я взял их обоих под свое покровительство и перевел служить в свою "Ударную" авиагруппу. Питер Геринг был талантливым летчиком-истребителем и к тому же приятным, хорошо образованным юношей, которого все любили, и не потому, что у него был такой дядя, а скорее вопреки этому, так как последний уже успел утратить значительную долю уважения, авторитета и симпатий среди истребителей.