С другой стороны, "Не-51" был явно хуже по своим возможностям, чем самолеты "кертисс" и "рата". Он уступал им в скорости, в вооружении, а также в маневренности и скороподъемности, то есть все его характеристики были ниже того качественного уровня, который свойствен самолету-истребителю. Вот почему мы насколько это было возможно, избегали воздушных стычек с самолетами противника, а больше уделяли внимание наземным целям. С летной точки зрения это было прискорбно, так как, в конце концов, именно воздушный бой служит наилучшим подтверждением способностей и мастерства летчика-истребителя. Мы прозвали себя иронически — "узкоколейные истребители". При выполнении приказов у нас на душе оставался осадок, вроде того, что мы браконьеры, которые не используют достойно свое оружие, как это делают настоящие охотники.

Тем не менее не всегда удавалось избежать столкновений с истребителями "кертисс" и "рата", причем каждый раз это вызывало тревогу. Однажды, когда мы атаковали вражеские колонны в непосредственной близости от аэродрома Льянес, который все еще находился в руках у красных, мы слишком поздно заметили самолеты "кертисс", которые взлетели оттуда с намерением перехватить нас. Они собирались разгромить нас наголову. Вместо того чтобы образовать надежный и проверенный оборонительный круг, мои летчики бросились убегать каждый в отдельности сквозь узкие долины Астурийской возвышенности. Надвигалась беда. У меня самого на хвосте висели два "кертисса", и скоро на одном из холмов я заметил поднимавшиеся к небу черные клубы дыма от сбитого самолета.

По возвращении на базу у меня было отвратительное настроение. Естественно, мы были не в полном составе. Созвав всех пилотов вместе, я стал им говорить все, что о них думал, и все еще продолжал говорить, когда приземлился один из пропавших самолетов. Это был лейтенант Нойманн. Он подошел к нашему кружку в тот момент, когда я еще не прекратил потока своих замечаний, и попросил разрешения доложить, чем еще сильнее рассердил меня. "Это никуда не годится", — продолжал я. И снова Нойманн попытался сделать свое сообщение Но только после того, как я выпустил пар, я разрешил ему говорить. В нескольких словах он доложил, что сбил "кертисс", который разбился прямо на аэродроме Льянес. Это был тот самый горевший самолет, который я видел и принял за один из наших.

Мы оказывали поддержку и помощь пехоте националистов и в результате снискали себе популярность среди них. Задача певцов, или трубадуров, так они нас называли, состояла в следующем, защищать пехоту с воздуха, препятствовать неприятельским перемещениям, подавлять огонь артиллерии, мешать переброскам вражеских резервов и расстраивать любые возможные контрнаступления. Поддержка немецких истребителей стала существенной необходимостью при проведении националистами любой военной операции.

У красных не было ничего подобного нашим самолетам поддержки пехоты, однако, безусловно, они многое почерпнули у нас из своего испанского опыта. Любой солдат Восточного фронта Второй мировой войны подтвердит — только благодаря нам русские провели огромные усовершенствования в технике воздушной огневой поддержки в ходе наземных операций. В общем противовоздушная оборона у красных была для нас безвредной кроме нескольких укрепленных пунктов, как, например, Брунете и Теруэль. Лишь незадолго до конца гражданской войны они предприняли огромные усилия, чтобы как-то противостоять нашим разрушительным бомбежкам с помощью противовоздушного огня и истребителей.

В то время наше вооружение и оборудование были сравнительно примитивными. В основном мы летали без радио: оно считалось бесполезной роскошью, потому что еще не очень хорошо работало. Мы летали на расстоянии видимости и обменивались друг с другом условными знаками. Наш "Не-51" мог нести на борту 10 кг осколочных бомб и был вооружен двумя пулеметами, которые надо было перезаряжать рукой после каждой очереди, что очень отличалось от электропневматического устройства, приводимого в действие нажатием кнопки. При перезарядке ты обязательно ударялся суставами пальцев о какое-нибудь препятствие в невероятно ограниченном пространстве кабины, к тому же перегретой. В особо жаркие дни мы летали в купальных трусах, а по возвращении из вылета походили на шахтеров — мокрые от пота, забрызганные маслом, черные от пороховой копоти.

Мы постоянно старались внедрять технические и тактические усовершенствования с целью повышения эффективности нашего вооружения. Я хорошо помню, как мы во время атаки на горные позиции Овьедо впервые применили так называемое "ковровое бомбометание". Конечно, оно имело мало общего с тем, что позднее стали понимать под этим термином союзники. Динамитчики, как называли астурийских шахтеров, которые по большей части и защищали позиции Овьедо, были в прошлом большими мастерами зарываться в землю. На этой дикой, изрезанной ущельями террасе с помощью тех же самых инструментов, которые они использовали в своей профессии в мирное время, они соорудили окопы, укрепления, бункеры, огневые точки и пулеметные гнезда, при этом каждое из этих сооружений представляло собой искусную работу. Оборонительная линия, покрытая такой сетью укреплений, и особенно в руках стойких защитников, если к тому же учитывать средства, которые были в нашем распоряжении, становилась фактически неприступной. С воздуха эта позиция выглядела словно украшения на гробе, поэтому мы окрестили ее "Крышкой гроба". Мы как истребители могли очень немногое сделать против таких укреплений, ибо красные защитники каждый раз буквально исчезали под землей во время наших атак, и наши немногочисленные бомбы разрывались, не принося никакого вреда.

Все это вдохновило нас попытаться провести скоординированную массированную бомбардировку. Мы летели тесным строем низко над долинами, приближаясь с тыла к вражеским позициям. По сигналу все бомбы были одновременно сброшены, так что весь груз кучно упал внизу. Мы назвали это "карликовым бомбовым колпачком".

Мои механики также придумали некий ранний прототип современной напалмовой бомбы, соединив бензиновую смесь — топливо с отработанным моторным маслом, осколочную бомбу с зажигательной. Все вместе это давало огромный разрушающий и воспламеняющий эффект. Это было примитивное, но эффективное устройство. Постепенно шаг за шагом мы набирались опыта и улучшали бомбу по своей собственной инициативе. Подробные сообщения об этом регулярно отсылались в Берлин.

Когда 25 августа пал Сантандер, нас перебазировали под Льянес, где был самый забавный или странный аэродром, с которого я когда-либо взлетал. Он располагался на плато, северная сторона которого отвесно падала прямо в море, а оставшиеся три стороны были непомерно высоки, так что это более всего походило на взлет с крыши небоскреба, расположенного на морском берегу. Для того чтобы предотвратить падения с данного теннисного корта, с трех сторон летного поля были воздвигнуты прочные проволочные заграждения.

Если оставить в стороне необыкновенную красоту летного поля — с одной стороны вид на голубой Бискайский залив, а с другой стороны вид на астурийские скалы вплоть до самой вершины пика Европы, — Льянес обладал существенным преимуществом, потому что располагался близко к линии фронта. С этого аэродрома мы совершали до семи вылетов в день и должны были вновь заправляться горючим только после каждого второго вылета. Когда же на подходе нас ожидали особенно хорошие цели или же когда дело становилось жарким мы даже оставляли двигатели работающими, пока нас снаряжали новыми бомбами и боекомплектом.

Несмотря на отчаянную и очень упорную оборону, наваррские бригады занимали одну позицию за другой. К 21 октября они взяли Хихон, последний оплот красных на севере. "Рурская область" Испании теперь была в руках Франко, а из пятидесяти испанских провинциальных городов тридцать пять находились под его контролем.