— Товарищ капитан третьего ранга, лейтенант Сергеев прибыл для дальнейшего прохождения службы!

Единственное, что лейтенант умел пока делать — представляться.

Из-за шахматного столика кают-компании поднялся уверенный плотный мужчина. По всему чувствовалось — хозяин.

— Старший помощник командира капитан третьего ранга Моргун. Иван Степанович, — добавил он мягче, протягивая для пожатия руку.

В кают-компании были и другие офицеры, но Сергеев настолько устал, добираясь многочисленными оказиями, что почти никого не запомнил.

— Ну что ж, лейтенант, пока приготовят вашу каюту, продолжим знакомство у меня.

Каюта старпома удивила строгостью и простотой. Первое впечатление: все, что положено — есть, чего не положено — и быть здесь не может.

Расположившись за массивным столом, площадь которого делили между собой глобус и огромная пепельница.

Моргун спросил:

— Каким ветром занесло на самый боевой корабль? Что заканчивал?

— Политехнический институт.

— Так, — протянул старпом, и лицо его поскучнело, — опять студент… Ненароком, значит?..

— Если говорить честно, то и в самом деле — случайно.

Сергеев невольно улыбнулся, вспомнив суету и волнения, какими жил последние полгода. Теперь, сквозь огромное пространство, разделявшее Ленинград и Дальний Восток, все прежние дела показались наивными и детскими.

Заметив улыбку, старпом совсем поскучнел и тусклые голосом полюбопытствовал:

— Комсомолец?

— Коммунист.

Моргун вскинул голову, внимательно посмотрел на Сергеева, потом встал, прошелся по каюте, посмотрел еще раз и уже совсем иным голосом произнес:

— Ну-у, это, меняет дело! А то был тут до тебя один «стьюдент», — он презрительно скривил губы, — два года прослужил. Ни черта не делал. Ну, а к нам-то, — с хитрецой опять спросил Моргун, — сам попросился или за какую провинность направили?

— И сам, и направили, — с разделением произнес Сергеев. Дотошность старпома начинала раздражать.

— Это хорошо, что сразу все на место ставишь, — почувствовав раздражение, резюмировал Моргун. Он встал из-за стола и уже официальным голосом подвел итог разговора — Коллектив у нас хороший. Большинство офицеров молоды. Скоро выйдем из ремонта и пойдем в дальний поход. Думаю, что все будет нормально. Хозяйство большое и сложное, тут одним разговором в каюте в курс дела не введешь. Поэтому, если будут вопросы, всегда готов помочь советом и делом. Ну, идите отдыхайте! Каюта уже готова. Рассыльный проводит.

В каюте, несмотря на позднее время, Сергеев не мог уснуть. «Зачем я здесь? Кому это было нужно? Ведь мог бы остаться на кафедре, тем более что скоро будет готова в металле экспериментальная установка. Собирался сказать новое слово в теоретических основах теплотехники. И уже светила кандидатская степень. И вдруг — стол у стены, над ним книжная полка, напротив — койка, у двери раковина умывальника, зеркало, смотрящее на встроенный шкаф, а в круглом стальном оконце — сопки края Земли…»

В глубине души Сергеев уважал себя за скоропалительность решения. Где-то читал, что умение в корне изменить образ жизни присуще лишь сильным характерам.

И сейчас, меряя шагами каюту, он вспомнил, с чего все началось.

Был неплохим студентом, «шел» в науку, подавал надежды. Руководил комсомольской организацией института. И вдруг Дальний Восток, море, корабли… «А может, и не вдруг? Может, всю жизнь к этому шел? Может, это мое?»

Поняв, что все равно заснуть не удастся, он вышел на палубу. Было темно и ветрено. Рядом светились огни завода и многочисленных кораблей. Подальше, на фоне темных сопок, сливающихся с мрачным, без звезд, небом, редея, рассыпались огоньки поселка.

«Как холодно и неуютно здесь», — подумал Сергеев и зло усмехнулся: «Застрадал бедный мальчик, уюта захотел… Оставался бы в Ленинграде…»

Он вспомнил Сашу Котова, с которым учился на одном потоке и который стал невольной причиной новой — дальневосточной жизни.

В общежитии после стипендии группа отмечала день рождения общей любимицы — Алены, однокурсницы, девушки, на редкость обаятельной, всегда подчеркнуто аккуратно одетой. Она всю жизнь прожила в Ленинграде, поэтому в институт вместе со званием мастера спорта по художественной гимнастике перешло из школы и ее второе имя — Дюймовочка.

Дюймовочка всегда была в центре внимания, но все «лидеры» вуза формальные и не формальные уже потерпели фиаско.

В тот вечер Котов играл на гитаре. Саша был в ударе, и именинница не сводила с него глаз. Сергеев страдал молча. Вдруг один из самых тихих — Олег Гончаров — ляпнул про Дюймовочку такое, что Сашина гитара взлетела в воздух и раскололась на голове обидчика. Потом были «скорая помощь», объяснительные записки, разбирательства… Родители Олега, как выяснилось позже, учились когда-то вместе с деканом факультета. Декан принял решение: Котова из института отчислить. Комитет комсомола во главе с Сергеевым решение опротестовал и отстоял Сашу перед ректоратом. Из института пришлось уйти Олегу Гончарову. Декан, человек умный и спокойный, констатировал: «Распределяться, Сергеев, все равно ко мне придешь». События произошли за два месяца до распределения.

Тогда-то впервые у Сергеева и появилась мысль — «не приду». Но это было лишь первым толчком. Окончательное решение вызрело позже, когда решил для себя: Алена может стать невестой и женой, если он уедет куда-нибудь надолго и далеко и будет ей писать письма, много писем. Иначе ее не завоевать… И вот он пришел на военную кафедру:

— Товарищ полковник, можете отправить куда-нибудь подальше? В Арктику, на Чукотку или Камчатку?

— Для нашего отличника все можем. Поедешь на Тихоокеанский?

В отделе кадров Краснознаменного Тихоокеанского флота люди деловые и немногословные.

— Лейтенант, есть два места: одно — на берегу. Второе — на корабле, который скоро в дальние моря пойдет.

— Конечно же на корабль!

— Не торопись, на корабле придется заниматься многим: обязанности шире, чем учили в вузе — начальником службы снабжения, то бишь интендантом.

Интендант — это было несколько непонятно. Память подсказала изречение Петра I: через три года интенданта надо вешать.

«Но мне-то служить два года!» — облегченно нашел он шутливый выход и громко, утверждающе произнес:

— Корабль.

И вот он здесь, на большом корабле, именуемом плавучей базой подводных лодок. Когда улетал, все говорили — «возвращайся». Все, кроме Алены. Даже «пиши» не сказала. В силу глубочайшей своей порядочности посчитала долгом сообщить, что за эти годы Сергеев не стал героем ее сердца. Попрощались просто:

— До встречи!

— Пока!

Это даже интересно. Способен он на что-то или нет. До отпуска год. Стало быть, будут письма. Придется осваивать эту вполне оправдавшую себя в веках форму борьбы за женское сердце…

…Однако пора и спать. Часы, переведенные с утра на девять часов вперед, показывали два ночи.

Все эти дни частенько вспоминал выступление профессора Попова — самого доброго заведующего кафедрой в институте. На торжественных проводах студентов, уходящих служить в ряды Вооруженных Сил, он говорил: «Можно быть плохим инженером, плохим директором, но нельзя быть плохим солдатом и настоящее преступление быть плохим офицером. За неграмотность и глупость военного человека люди могут заплатить своими жизнями».

Он имел право на эти слова — Петр Петрович Попов, любимец студентов, прошедший всю войну от рядового бойца народного ополчения до командира разведроты…

Принял дела и обязанности. Называюсь — офицер по снабжению. Еще можно — начальник службы «С» — снабжения, а проще — интендант. Коротко, как кличка. Все-таки не боевой офицер… Первые дни боялся насмешек и колкостей по поводу моей службы. Однако никто не смеялся. Думал — из вежливости, но потом понял, какое место занимает в жизни корабля эта далеко не самая романтическая служба.