«Лодки где-то неподалеку, — неотступно думал Скляров. — Они скоро начнут действовать».
Корабль изменил курс и попал в полосу течения. Его то и дело сносило в сторону, тут требовалась точная штурманская прокладка. Скляров заглянул в рубку штурмана. Лысенков возился у столика без тужурки, в одной рубашке.
— Что, жарко? — спросил командир.
Лысенков выпрямился.
— Жарко, товарищ командир, — отозвался тот. — А я только хотел к вам...
— Что?
— В этом месте, где мы находимся, сильное течение, ни одна лодка сюда не зайдет.
— А мы сейчас развернемся — и к острову. Грунт там илистый, и лодки могут воспользоваться...
— Не исключена возможность, товарищ командир...
Корабль шел вдоль скалистого острова. На каменистых выступах вскрикивали чайки. Скляров небрежно бросил:
— И птицам не спится...
Вдали, на фоне посветлевшего неба показалась скала. Скляров мысленно представил себе мрачную глубину, каменные глыбы под водой и, возможно, притаившуюся там лодку. Она, наверное, выжидает, пока «Бодрый» уйдет подальше и тогда... тогда даст ход. «Но я не позволю ей первой атаковать корабль, — усмехнулся в в душе Скляров. — Не позволю, если даже придется подойти впритык к скале».
Скляров хорошо знал своих людей. Знал, на что способен каждый. И все-таки больше полагался на свое искусство командира. С волнением, которое знакомо только тем, кто бывал в бою, ждал он встречи с «противником», но не хотел, чтобы противник оказался слабым и он бы легко одолел его. То, что дается легко, то и легко уходит из сердца. А Скляров стремился к тому, чтобы каждый выход в океан был для моряков суровым экзаменом на зрелость и волю к победе. «Если глоток морской воды вызывает у тебя тошноту, то берегись: как бы звук выстрела не вызвал медвежью болезнь», — говорил он морякам. Люди понимали его с полуслова, с полужеста. Все, что он знал и умел, он отдавал так просто и так доходчиво, что это даже не бросалось в глаза. Человеку казалось, будто он сам до всего дошел.
Ну, а этот поход, чем он кончится для «Бодрого»?
4
— Что там у вас, Белый?
Влас Котапов, сидевший неподалеку от вахтенного радиометриста, изредка бросал косые взгляды на экран станции. Вечная его привычка. Ему казалось, что другие могут пропустить что-то очень важное. Себя же он считал умельцем «на море все замечать». И, пожалуй, это была правда. Кто-кто, а Котапов, как шутил замполит, «имел кошачьи глаза».
— Сигналы от скалы, товарищ капитан-лейтенант! — воскликнул матрос.
— Молодец!..
Влас сделал в журнале запись и устало откинулся на стул-вертушку. Его взгляд упал на стол, откуда смотрел выпученными глазами черный кот-сувенир, подаренный ему дочуркой в день рождения, за неделю до выхода в море.
— Папка, Васька глазастый, как и ты, — сказала семилетняя Марина. — Корми его рыбкой.
Влас посмотрел в зеркало. Да, Марина права — глазастый он.
Этой осенью дочь пойдет в школу. Портфель ей Влас купил, книжки тоже, а форму еще не сшили. «Вот вернусь с моря и схожу в ателье».
Белый уже далеко не новичок, читает экран, как книгу, он еще ни разу не подвел капитан-лейтенанта. Власу он давно приглянулся. Пришел на корабль прошлой осенью. Роста невысокого, с рябоватым лицом. «Меня мамка в жите нашла, потому я и рябенький», — с улыбкой сказал он Котапову.
— А родом откуда? — спросил тогда Влас.
— С Дона. Хлебопашец... А вас я давно знаю. — И он по-мальчишечьи ущипнул себя за нос.
— Что? — Брови у Власа прыгнули.
— Говорю, знаю вас. Вы с Кубани, из станицы Шкуринской, да? В учебном отряде про вас слышал. И что наградили вас, знаю. А правда, что лодка была атомной?
— Может и правда, — сдержанно ответил Котапов.
Белого познакомили тогда с кораблем, показали ему койку в кубрике. А на побывку к сыну приехал отец, попросился на корабль. Котапов пришел к Склярову: мол, как быть?
— Приглашайте... — быстро проговорил командир.
— Есть!..
— Погодите, — задержал его капитан второго ранга, — как вы сказали: Лука Белый? Не герой ли с «Бойкого»?
— Весьма возможно.
— Так это же здорово! Приглашайте...
В тот вечер в кубрике было необычайно тихо. Лука Белый рассказывал экипажу о том, как они конвоировали транспорты в осажденную Одессу, как доставляли в горящий Севастополь боеприпасы.
Размышления Котапова прервал доклад Белого:
— Лодка!..
На темно-голубом экране ярко светилась жирная точка-цель. Какое-то время она была неподвижной, а затем стала перемещаться и вдруг совсем исчезла. «Похоже на перископ», — подумал Влас, но ждал, что скажет Белый.
— Вижу перископ, — доложил матрос — Отражение от металлического предмета. А где на скале металл? Факт, перископ.
Выслушав вахтенного, Скляров задумался. Перископ? Неужели лодка могла тут всплыть? На что рассчитывал ее командир? Да и как она могла оказаться в этом районе? А может, этот сигнал — лишь отражение от скалы, и когда корабль взял мористее, расстояние увеличилось, точка исчезла? Командир вызвал к себе начальника радиотехнической службы.
— Может ошибка? — Капитан второго ранга вскинул усталые глаза на Котапова.
— Нисколько. — Котапов сдвинул дужкой брови. — Я этот самый перископ из тысячи других сигналов угадаю. Точка жирная, как клякса...
Скляров тяжело прошелся по мостику. В ночной тишине мигал маяк, он словно напоминал: «Будь осторожен!» Да, подумал командир, лодка могла поднять здесь перископ. Но набраться смелости проникнуть сюда!..
Штурман рассчитал курс до места, где был замечен перископ. Наступил момент, требовавший особой бдительности и четкости в работе боевых постов; именно поэтому на мостик поднялся замполит, который только что беседовал с акустиками и был в курсе событий.
— Может, нам изменить курс, Федор Васильевич?
Леденев скосил на него глаза:
— Надо рискнуть. Только где теперь лодка? Уйти могла, но вряд ли далеко. Тут особо не разгонишься.
Все ближе скалы, Радиометристы каждые тридцать секунд докладывали обстановку. Скляров и сам не спускал глаз с индикатора кругового обзора.
— Штурман! — окликнул командир. — Не вздумайте ориентироваться по маяку. Сколько глубина?.. Вахтенный, малый ход!
На экране радиолокационной станции появилось отражение металлической башни маяка... Скляров напомнил рулевому:
— Ветер дует справа и может снести корабль на скалу...
Наконец корабль вошел в район, где был замечен перископ. Скляров настороженно вглядывался в темно-серую воду. Ему было ясно, что если в первые сутки маневров подводные лодки «синих» не рискнули форсировать противолодочную оборону «красных», значит, они изменили план боевых действий. Теперь их можно ожидать в любом месте. А штаб флота упорно молчит. Не переставая размышлять о замысле лодок «противника», Скляров был глубоко убежден, что в действиях «синих» произошли какие-то изменения. Он не исключал возможности, что, боясь быть обнаруженными морскими воздушными разведчиками или кораблями противолодочной обороны, лодки на какое-то время рассредоточились, притаились на больших глубинах и теперь ждут удобного момента. Возможно, некоторые субмарины ведут разведку.
Скляров склонился над штурманской картой, где тонкой кривой линией был изображен курс. Зигзаги галсов... Их уже сотни. Они пересекаются, накладываются друг на друга. А Лысенков все чертил новые линии, нанося на карту путь корабля.
— Хитрят подводники, товарищ командир, — сказал штурман.
— Это и мучит меня, — вздохнул Скляров.
Он почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Это был Грачев. Скляров взял листок, пробежал короткий текст:
«Лодки противника ожидаются в другом районе. Действуйте самостоятельно. Журавлев».
— Чуяло мое сердце, что будет именно так. Теперь наши руки развязаны, — произнес Скляров, испытывая двойственное чувство облегчения и нарастающей тревоги.
Леденев сдержанно обронил: