— Тебе здесь нравится? — тихо спросила Ира.

— Уютно и... — Петр запнулся, глядя на нее.

— И еще что?

— Ты рядом...

Помолчали, потом она сказала, что ей надо в институт, на собрание.

Петр с чувством обиды заметил:

— Ну что ж, иди...

Петр встал. Ира сказала ему, улыбнувшись:

— Жду тебя в парке к десяти часам.

Петр надел шинель.

...Он долго бродил в парке, поглядывая на часы. Моросил мелкий дождь, город окутывал туман. Было сыро и зябко, как в Заполярье. Петру не верилось, что совсем недавно его стегали в море штормы, норд-ост обжигал лицо. А в парке тихо, только капли дождя падали с деревьев и гулко стучали по спине. То там, то здесь прогуливались молодые пары. Гуляющих стало больше, когда перестал дождь и заиграла музыка.

«Разговор будет решительный, — размышлял Петр, ожидая Иру. — Пусть твердо скажет: да или нет».

— Ты уже здесь? — услышал он за спиной голос Иры.

Петр взял ее под руку, и они, зашагали по аллее. Он чувствовал ее локтем и боялся смотреть ей в глаза, потому что в эту минуту она была ему так близка. И чтобы хоть как-то унять волнение, он сказал:

— О том, что я здесь, у тебя, никто не знает.

Она подняла тонкие брови, усмехнулась:

— Даже комбриг Серебряков?

Петр с улыбкой повторил:

— Даже комбриг Серебряков, хотя он и послал меня на учения.

— Ах вот оно что, — Ира тоже улыбнулась. — Тогда завтра утром я позвоню папе и пожалуюсь на тебя.

Он долго молчал. Наконец сказал:

— Я должен с тобой поговорить... Ведь ты уезжаешь на практику?

— Уезжаю, — тихо отозвалась Ира, и в ее голосе он почувствовал грусть. — Надо, потому и еду.

— А когда к моей маме поедем? — спросил Петр. — Ведь она давно хочет видеть тебя?

Из-за тучи выглянул серп луны, выхватил из темноты лицо Иры; оно было серьезным и чуточку опечаленным.

— Вернусь и съездим, — тихо сказала она. — Ты жди меня и отпуск пока не бери, ладно?

— Подумаю...

Они вышли на набережную Невы. Река под луной была масляной и серебрилась.

— Ира... — с волнением в голосе заговорил Петр, — нам надо решать...

— Что решать?

— Ведь ты всегда со мной... — Он потупил взгляд, голос его дрожал. — И в море, и на берегу. Но это в мыслях. А я хочу, чтобы это было в действительности...

Она открыла дверь, и они вошли в комнату. Ира свет не зажгла.

— Садись... — Она подошла к нему вплотную, и Петр увидел в ее глазах странный блеск. Он затаил дыхание.

В окно заглянула луна, осветила его лицо.

— Ты... Ты любишь меня? — Голос у Иры дрогнул, она уткнулась ему в грудь.

— Очень...

— И я...

Она плакала. Петр целовал ее мокрые от слез щеки.

На рассвете он уходил на корабль. Ира не спала, она лежала в кровати, укрывшись розовым одеялом и молча наблюдала, как он одевался. В окно пробивался свет, и предметы в комнате приобретали яркие очертания. Теперь она ясно видела его лицо — уставшее, задумчивое и такое милое... Она задвигалась, и Петр услышал у себя за спиной не то вздох, не то стон.

— Ты чего это? — спросил он, наклонившись к ее изголовью. Глаза Иры горели как маленькие черные угольки.

— Ты уходишь, а я тут одна, — тихо отозвалась Ира, прижимая его голову к груди. — Может, еще побудешь?

— Нет, Ириша, не могу. Корабль скоро уходит. Суток через пять я вернусь к себе на Север.

Он слышал, как она повернулась на бок; темнота в комнате какая-то тихая, тяжелая, кажется, прислушайся и услышишь, как глубоко и неровно дышит Ира, как гулко бьется ее сердце.

— Ты счастливый? — тихо спросила она.

— Очень... — Петр поцеловал ее в теплые губы.

— Передай папе, что у меня все хорошо, скоро уеду на практику.

— Скажу...

— А еще что скажешь? — она улыбнулась, зарыла пальцы в его густой чуб.

— Что теперь ты — моя жена.

— Ну, ни пуха тебе, ни пера, — Ира обняла его на прощание. — Береги себя...

Через пять суток «Гордый» вошел в бухту и ошвартовался. Еще издали Грачев увидел на причале Серебрякова, он стоял с флагманским штурманом и о чем-то разговаривал.

«Только бы меня не трогал», — вздохнул Петр. Все эти дни, после встречи с Ирой, он не находил себе места — Ира стояла у него перед глазами; будто наяву он видел ее милое лицо, слышал тихий ласковый голос: «Береги себя...»

— Разрешите убыть на «Бодрый»? — спросил Грачев Ромашова, когда тот сошел с ходового мостика на палубу.

— Да, конечно, — Ромашов улыбнулся, пожал ему руку. — Спасибо за помощь. Я доложу комбригу, что на учении вы действовали отлично. Еще раз — спасибо...

Серебряков все еще стоял с флагманским штурманом, и Грачев решил проскочить на причал незаметно. Но комбриг увидел его, подозвал к себе:

— Здравствуй, романтик, — необычно весело сказал он и протянул ему руку. Флагштурман ушел на «Гордый», и Грачеву стало легче.

— Здравия желаю, товарищ капитан первого ранга, — сдержанно ответил Петр, неуклюже опустив руки вдоль туловища.

— Ну, как вы там?

— На учении? — спросил Грачев.

— Разумеется... — замялся Серебряков.

— Все хорошо...

— Что, «Гордый» заходил в базу?

Грачев сказал, кто корабль стоял там сутки, пока штурман получал на береговом складе электромотор для гирокомпаса.

— На Балтике тоже штормило... — добавил он, не зная, о чем еще сказать Серебрякову.

Они шли вдоль берега к причалу, где стоял «Бодрый». Серебряков шагал не торопясь, о чем-то размышляя. Грачев чувствовал, что комбриг хочет о чем-то спросить, да все не решается. Наконец у причала он остановился, посмотрел Грачеву в лицо.

— Устал небось?

— Есть малость...

— Знаешь, о чем я подумал? — на ты перешел Серебряков. — Мог бы проведать Иру...

Грачев улыбнулся:

— Я был у нее. Вам привет...

Серебряков лукаво повел бровью.

— А как она себя чувствует?

— Моя жена здорова.

— Кто? — насторожился Серебряков.

— Моя жена, — повторил Грачев. — Мы с Ирой уже все решили... Извините, но мы так решили. Она собирается на практику, а вернется в августе. Она вам кланялась, Василий Максимович. И Надежде Федотовне привет...

— Она уехала, — гулко вздохнул Серебряков, и Грачев вдруг понял: случилось что-то непредвиденное. Он мог бы и не спрашивать, что именно случилось, но ему не терпелось знать.

— К Ире уехала?

— Нет, — Серебряков взглянул ему в лицо. — К твоей маме уехала...

Грачев вмиг побледнел.

— Что с ней?

Серебряков не без чувства горечи сообщил о том, что на другой день после ухода «Гордого», на его имя пришла телеграмма о том, что мать положили в больницу.

— Теперь она уже поправляется, и ты не волнуйся, — Серебряков тронул его за плечо. — Я лично разговаривал по телефону с врачом районной больницы. У твоей мамы были почечные колики. Теперь ей уже легче — камень вышел. Днями выписывается из больницы... — Он сделал паузу. — Надежда Федотовна сама поехала. Я хотел тебя отозвать, но «Гордый» был уже далеко... Вот она и поехала. Может, тебе дать отпуск?

— А как же испытания?

— Они еще не начались.

— Нет, не поеду, — возразил Петр. — Я поеду с Ирой. Мать очень просила. Если теперь у нее со здоровьем все хорошо, я поеду с Ирой. А вам, Василий Максимович, большое спасибо за заботу. — И неожиданно он добавил: — За Иру не волнуйтесь. Я очень ее люблю. И никогда не обижу. Слово офицера... — Голос у него сорвался.

На рассвете корабль отдал швартовы и направился в район полигона.

Под вечер прибыли в заданный район. Косые солнечные лучи дробились на палубе и надстройках. Море тихо плескалось у борта. Серебряков поднялся на мостик, поднес к глазам бинокль. Справа у острова на якоре стоял «Гордый», рядом с ним — «Витязь».

— Подходите поближе к острову, — сказал Склярову комбриг.

Зазвонил телефон. Грачев докладывал, что установил связь с вертолетом.

— Запрашивают, когда вылетать.