Рагмар обратился в дикую кошку, замерзшую в прыжке. Олаф занес над головой меч. Ричард соизволил повернуть голову в сторону незнакомца. И только Конхобар оказался невозмутим.

– Это за мной, – спокойно произнес он. – Как умирать-то не хочется.

Фигура, шагнувшая в комнату, заколыхалась. Послышался стук костей, и через мгновение незнакомец поднял руки, устремив их в сторону Конхобара. Раздался странный, пугающий, леденящий душу звук…

Олаф лишь мгновение спустя понял, что то кости стучат друг о друга в немом смехе. Только одно создание могло его издавать.

Анку, Владыка Троп, что протоптаны мёртвыми, пришёл за своей очередной жертвой.

Конхобар сделал шаг навстречу смеющемуся одним клацаньем зубов Анку, который все так же оставался пятном сумрака в лунном свете.

Герой Альбы сделал шаг. Ещё шаг. Смех – то есть клацанье – стал ещё громче, и оттого ужаснее. Шаг – великого воина и победителя величайших бойцов разделял какой-то шаг.Шаг…

***

Ричард ни дня не мог прожить без книги, ведь они были для него лекарством, лекарством от себя и от мира. Древние хроники и трактаты по теории магии возводили невидимый, но прочный барьер. Рухни он – и Магус действительно не смог бы прожить дня. Даже часа – и то не смог бы. Разве что минута…Хотя…Кто знает?

Библиотека Дельбрюка, богатейшая в городе, а может, и во всём Двенадцатиградье, постоянно питала своей сильнейшей на свете магией этот барьер. Но даже этому богатству положен был предел. Не замечая этого. Ричард продвигался к нему, поглощая один фолиант за другим. Сперва необходимость, постепенно это движение стало жаждой, и снедаемый ею, Магус на всех порах устремился к пределу.

На этом пути Ричарду повстречалась книга, небольшая, всего-то с кулак толщиной, в переплёте из выкрашенной в насыщенный зелёный цвет кожи. Ни единым камнем обложка не была украшена, даже ремешок, перехватывавший её, поражал своей простотой и неказистостью. Но стоило только открыть книгу!..

Первая страница была украшена дивными узорами, которые даже специалиста по теории магии повергли в благоговейный трепет. Если бы кто-то из владевших искусством – и проклятьем – сумел нарисовать хоть жалкое его подобие! Никогда бы не удалось победить столь сложное, идеально выстроенное заклинание, сотканное из напитанных мощью изменений узоров. Круги здесь обращались линиями, пересекаемые простенькими крючками, что складывались в буквы, которые…Сложность описания этого рисунка – ничто по сравнению с ним самим! Да! Ричард, наверное, полдня любовался этим узором. Даже много лет спустя он мог вызвать его в своей памяти, но лишь однажды попытался (тщетно) его повторить.

Но рисунок являлся лишь началом для потрясающе прекрасного путешествия в иной мир, погибший во дни Великой Смуты. Лишь осколки его сохранились в памяти жителей города Альбы. Даже название – лишь отзвук имени дивного и древнего мира, призрак которого поныне жил в преданиях и деяниях…

Ричард потерял счет смене дня и ночи. Кажется, что-то происходило вокруг, но так ли это важно? Главное – книга, а точнее, то, что в ней хранилось.

Листы пергамента, немного шершавые на ощупь, открывали врата в новую историю, давали шанс увидеть, и не через замочную скважину, а во все глаза, великое дело древних героев. Верховные короли и жалкие нищие, племена, видевшие рождение мира и ставшие предвестниками его гибели. Уверенные в себе, воинственные женщины – и лукавые, хитрые воины. Боги, жившие до Великой Смуты среди людей, но ушедшие за окоём, Ходящие между мирами. И даже коровы, решение судьбы которых, бывало, оказывалось важнее целого королевства.

Но позади героя каждой истории нависала тень Анку, приходящего за смертными в их последний час. Потомках великих героев и верховных королей, альбианцам боги даровали возможность видеть Анку. Иные же слышали только стук костей и скрип колёс его ужасной, наполненной трупами повозки. Звук этот – его ни с чем не спутать, стоит лишь однажды его услышать – повергал в ужас альбианцев. И только их герои с радостью слушали его, ведь он был предзнаменованием скорого ухода их к Ходящим-между-мирами и вечной жизни в легендах.

Едва книга оказалась захлопнута, Ричард застыл в печали. Так продолжалось несколько часов. А после он задумался. Кто же создал это потрясающее творение, и, главное, когда? Ведь альбианцы во всём Двенадцатиградье славились тем, предания их хранят филиды, доверяя не мёртвым буквам, но живой памяти. Может, это обман, и некто придумал все эти дивные истории? Сердце Ричарда попало в оковы, выкованные из самого холодного льда. Нет, этого не может быть!.. Ведь они столь прекрасны!.. Их никто не мог выдумать!.. Никто!..

Он не успел заметить, как ноги сами понесли его в кабинет Дельбрюка. Магус застал учителя за подкидыванием поленьев в камин. В городе зима объявила о вступлении в права на мир, и тысячи ветров за окнами несли снежинки. Здесь же, в последнем бастионе Дельбрюка, царили тепло и уют. Учитель, в такие дни всегда укрывавшийся в плед, любовался пламенем, поедавшим дрова. Пожирая одно за другим, он требовал новой пищи, подгоняя Дельбрюка потрескиванием. Учитель, кивая, задавал корм огню, и он разгорался всё ярче, согревая кабинет.

– Учитель…

Дельбрюк рассеянно посмотрел сперва на Ричарда, посмевшего нарушить идиллию, а затем на фолиант, бережно и нежно сжимаемый Магусом.

– А, Вы всё-таки нашли мои заметки…

***

– Стой, Конхобар, – голос Ричарда наконец-то обрёл чуть больше жизни, чем человек с перерезанной глоткой. – Это не по правилам Альбы. Анку так не приходит. Вспомни!

Кажется, даже тень повернула то место, где у неё должна быть голова, в сторону Ричарда. Клацанье зубов ненадолго прекратилось. Тишина – могильная (в самом что ни на есть прямом смысле) – воцарилась в этом зале, который только недавно полнился запахами жареного мяса и возгласами гостей. Герои немой сцены ждали (ждал даже лунный свет, в эти мгновения чуть-чуть ярче), что же скажет Ричард.

Но тот, выдерживая паузу, мучил присутствовавших, как и положено (хотя в отношении Анку нельзя было сказать, способен ли тот что-либо ощущать).

– Анку не должны видеть чужеземцы, те, в чьих жилах не течёт кровь Альбы. И если у меня или у Олафа капелька могла затеряться, то уж Рагмар-то, – Ричард не удержался от саркастической усмешки, – может похвастаться чистотой происхождения. Здесь что-то не так.

Фигура, сотканная из сумрака (и костей, непременно костей, сумраком так не пощёлкаешь) встрепенулась. Лунный свет залил её с ног до головы. Из латанных-перелатанных рукавов балахона торчали кости, жёлтые, желтее сыра, непонятно чем скрепленные. Под капюшоном ничего не было заметно.

Конхобар вновь обратил свой взор на Анку.

– А ведь правда, – он поскрёб подбородок. – Клянусь Эртамайном, что приходит в снегопад! Вы не должны были его заметить!

Анку выпрямился. Похоже, он застыл, поражённый пренебрежением смертных. Благоговейный страх, что он внушал десяткам, сотням, сотням сотен тысяч альбианцев, улетучился из героя Альбы (если когда-то в нём пребывал).

– Если же вы его видите, значит, это не Анку. Но как же так, если я…Я ведь нарушил гейсы…