Он что мысли читает? А если так — он меня получается, уже расколол? Где Седой?

— В Пакистане, мистер Рамайн. Там, где нас не найдут… Вы, кстати здесь уже были…

Это был тот самый дом в том же самом кишлаке, в который меня привозили. Воистину, все возвращается на круги своя…

Колонна тормознула у первых дувалов, водитель головной машины начал исполнять сложное соло фарами головного света. Едва заметные из-за приборов светомаскировки вспышки рассвечивали тьму. Код опознания…

Интересно, поймали ли они сигнал? Если поймали, то как далеко они находятся от этого места? По идее — довольно близко, Лоралай — это недалеко от границы. Сколько времени у них займет путь. День? Два?

Колонна двинулась вперед, втягиваясь в кишлак…

— Мечеть? — недоуменно произнес я, когда мы остановились.

— Любой правоверный путник, если он устал и ему негде ночевать имеет право переночевать в мечети, господин Рамайн. Такова традиция…

Ага, а еще мечети входят в список запрещенных целей для бомбардировщиков Коалиционных сил. Мечети бомбить запрещено, чтобы не усугублять и так накаленную до предела обстановку. Если же кто вздумает разбомбить мечеть в Пакистане — социальный взрыв неминуем. Умно придумано, умно. И когда же мы перестанем боксировать одной рукой…

— Я не правоверный

— Думаю, Аллах не покарает нас за это, тем более что вам и в самом деле негде ночевать. К тому же — вы помогаете правоверным и Аллах не оставить вас своей милостью…

Отвечать на это было нечего, поэтому я промолчал. Охрана высыпалась из внедорожников, чтобы обезопасить периметр, кто-то открыл двери. Стараясь не делать резких движений, я вышел…

— Туда, мистер Рамайн…

Обычно, западные люди привыкают к определенному убранству дома Божьего. Скамейки, крест, запах расплавленного воска от сотен горящих свечей. Здесь же, в слишком большой для такого маленького кишлака мечети ничего не было этого — только слабый, едва различимый запах старья, какой бывает в старых домах — и больше ничего. Здесь не было скамеек для прихожан — только ковры. Здесь не было освещения — помещение освещалось примитивными керосиновыми лампами. Ковры и стены. И все…

Перед входом по традиции мы совершили омовение, потому что входить в мечеть, не совершив омовение нельзя, это харам. Тогда то я обратил внимание на еще одного человека идущего с нами — он был укрыт плотным покрывалом подобно женщине, а совершая омовение, встал к нам спиной. Походка у него была какой то старческой…

В мечеть я вошел следом за шейхом, пройдя несколько шагов, остановился, не зная что делать. Никто не учил меня как вести себя в мечети — и я боялся сделать какую-либо глупость.

Тот, кто вошел следом за нами откинул с плеч покрывало

— Да пребудет солнцеликий Аллах с верными рабами его…

Потрясенный — этот голос я уже слышал — я обернулся, чтобы посмотреть на третьего, ехавшего с нами человека. Его было сложно рассмотреть в неверном, тусклом свете керосиновых ламп — но все что мне было нужно, я увидел. Благообразное лицо, черные как маслины глаза, длинная седая борода. Лицо, известное любому офицеру правоохранительных органов США.

Осама Бен Ладен…

— Вы хотели видеть пророка, господин Рамайн — негромко сказал Шейх — вот он. Пророк перед вами…

— Карающая десница Аллаха обрушится на неверных, поразит их города их женщин и детей, если они…

Я стоял рядом с оператором, снимающим происходящее на полупрофессиональную камеру. Чуть в стороне стоял шейх с двумя нукерами — оба полицейские, у обоих — карабины М4 с подствольниками, современное снаряжение, полученное от американцев в рамках программы переоснащения пакистанской полиции для более эффективной борьбы с терроризмом. Я уже заметил — больше всего эти люди охраняли не Пророка, а шейха Салакзая.

В одном из помещений мечети был поставлен переносной прожектор дававший отличное освещение, за стеной едва слышно бухтел дизель-генератор. На стене на гвозди повесили ковер, рядом с выступающим поставили оружие — автомат Калашникова в укороченном варианте и с магазином на сорок пять патронов, пулеметным. Выступающим, который в данный момент витийствовал перед камерой, угрожая обрушить гнев Аллаха на головы неверных был ни кто иной, как Осама Бен Ладен. Наверное, я был первым американцем, который присутствовал при записи подобной пленки. И еще я заметил, как оператор в один момент, неловко развернув камеру, краем поймал меня в объектив.

Сволочи…

Подобные записи всегда изучаются ЦРУ и Министерством безопасности родины, они пытаются понять, где была сделана эта запись. Очень тщательно изучается фон. Меня, якобы попавшего случайно в объектив конечно же выделят и опознают. После чего ни один судья в Соединенных штатах, перед которым я предстану, не даст мне меньше чем пожизненное.

Страхуются…

Переночевали мы прямо там же, в мечети, лежа на коврах, но когда еще не встало Солнце — мы ушли в подсобные помещения, чтобы не мешать правоверным совершить намаз, обратиться с молитвой к их Богу. Совершили намаз и мы — верней, это сделали шейх и пророк, я только наблюдал. Помещение, в котором это происходило было небольшим с деревянной, старой, рассохшейся дверью на ржавых петлях, со старым вытоптанным ковром на полу, с небольшим окошком, через которое пробивались лучи света. С минарета гнусаво звучали азаны — напевы муэдзина, призывавшие правоверных совершить намаз. Пока Шейх и Пророк творили намаз, встав на колени — я наблюдал за ними. И думал…

О чем они молят Аллаха? О том, чтобы покарать правоверных? О том чтобы он дал им в руки оружие сделал из оружием его гнева? Черт, мы же живем по разные стороны океана. Мы помогали им бороться с русскими, когда те пришли на их землю. За что они так ненавидят нас? Что мы им такого сделали?

Вспомнился отец. Какое-то время он работал здесь, в Пакистане, рука об руку с Милтоном Берденом, одним из сильнейших специалистов ЦРУ. Здесь было несколько станций, они передавали моджахедам деньги и оружие, организовывали лагеря беженцев, помогали развединформацией со спутников о советской активности в Афганистане. И даже тогда, в восьмидесятые, по воспоминаниям отца, местные почти не скрывали своей ненависти к нам. Мы давали им оружие — а они улыбались нам но в их глазах читалось: вы — следующие. Пощады не ждите.

За что они так ненавидят нас?

После намаза нам приносят завтрак. Лепешки, мясо — редкость в этой части света. Чай с бараньим жиром — на самом деле, если горячий то пить можно, надо просто привыкнуть. Для местных такой чай — нечто вроде энергетического напитка. И согревает и прибавляет сил.

Люди расходятся от мечети, азаны затихают, растворяясь в небытии горного воздуха, исчезают сумраке окружающих кишлак гор.

Осама сидит напротив меня, неспешно пьет чай, мы берем лепешки из одной стопки. Шейх ест чуть в стороне, ловко управляясь одной рукой, он специально оставил нас вдвоем. Поражают глаза Осамы… кажется, что они лучатся изнутри…

— Ты помогаешь нам, незнакомец…

— Да это так — не спорю я

— И почему же ты решил помочь тем, кто идет по пути джихада

— Я хочу отомстить… — я стараюсь не встречаться с этим человеком взглядом

Осама ставит недопитую пиалу с чаем рядом с собой

— Ты лжешь, незнакомец… И знаешь что самое плохое…

— Что же?

— Ты лжешь даже самому себе. Вы очень часто лжете самим себе, а потом удивляетесь, отчего Бог оставил вас. Ты делаешь это потому что тебе нужны деньги. Ты чувствуешь себя оскорбленным, это верно — но тебе все же нужны деньги…

Интересно, кто вложил в его уста эти слова? Шейх?

— Но деньги неотъемлемая часть этого мира — спокойно отвечаю я

Осама улыбается

— Деньги неотъемлемая часть вашего мира. Не нашего. Для нас это пока зло. Неизбежное. Вокруг этой мечети — двести вооруженных шахидов, они готовы все как один умереть в схватке с врагом, защищая нас. Как думаешь, хватит ли всех денег мира, чтобы купить такую верность…