Ветер вырвал лоскуты из серой пелены сплошных облаков, и эти лоскуты разрослись, образовав над водой чистые голубые просветы. Эта голубизна резала глаза, яркая, однообразная, ослепительная голубизна, которая так резко контрастировала с темным цветом воды. Вдоль причала лениво покачивались прогулочные катера. Привязанные к прочным мачтам, вздымались в небо хвосты выловленных меч-рыб, широкие плавники чернели на фоне пронзительной голубизны. С яхты в конце причала до Зака доносился пьяный смех.

Затем он увидел высокого индейца и маленького мальчишку и инстинктивно догадался, что это и есть Джон Клауд с сыном. Он подождал, пока мужчина приблизится, и осведомился:

— Мистер Клауд?

Широкие шаги Клауда замедлились. Черные глаза хлестнули по лицу Зака. В глазах этих на мгновение промелькнул страх.

— Да?

— Джон Клауд, если не ошибаюсь?

— Да? — Это его «да» все еще звучало вопросительно, но испуг в глазах исчез, уступив место настороженности.

— Меня зовут Закария Блейк.

— Да?

— Я получил письмо от вашей жены.

— Это ее личное дело, — Клауд зашагал дальше. Зак догнал его.

— Одну минутку, мистер Клауд!

— Что вы хотите?

— Я говорил с вашей женой вчера по телефону из Нью-Йорка.

— Я об этом ничего не знаю, — он оглянулся через плечо. В его глазах вновь просочился страх.

— Мистер Клауд, моя жена утонула здесь в прошлом году. Она…

— Я об этом ничего не знаю, — повторил Клауд.

— Но об этом знала ваша жена!

— Это ее личное дело. Она женщина со странностями. Ее болтовня…

— Мистер Клауд, не уходите, пожалуйста!

Их глаза встретились. Губы Клауда нервно задергались. Он вновь оглянулся через плечо. Затем произнес шепотом:

— Возвращайтесь в Нью-Йорк, мистер Блейк. Я не могу помочь вам. У меня жена и маленький сын. Не беспокойте меня, мистер Блейк. Мне не нужны лишние заботы. Возвращайтесь в Нью-Йорк.

— Но вы уже замешаны в этом, — продолжал настаивать Зак.

— Разве? — Клауд повернулся, чтобы уйти.

— Ваша жена мертва, — сообщил ему Зак.

Он не смог бы более резко заставить мужчину остановиться, даже если бы ударил его бейсбольной битой. Клауд замер, будто слова Зака хлестнули его по лицу и по глазам. Брови его угрожающе поднялись:

— Что вы имеете в виду?

— Она мертва.

— Где она?

— В вашем доме.

— Откуда вы это знаете?

— Я видел ее.

Клауд на мгновение сник.

— Грязные сволочи, — пробормотал он и взял Джонни за руку.

— Теперь вы мне поможете?

— У меня сын, — обрезал Клауд. — У меня еще остается сын. Убирайтесь прочь с моей дороги, мистер Блейк.

— Кто убил ее, мистер Клауд?

— Убирайтесь с дороги!

Он рукой оттолкнул Зака в сторону так, что тот пошатнулся и чуть было не потерял равновесие. Зак выпрямился и крикнул:

— Клауд! Черт возьми, погодите минуту!

Клауд не отозвался. Он шел широким шагом, крепко держа сына за руку. Подойдя к старому «шевроле», он открыл дверь, посадил сына, затем сел сам, хлопнул дверцей и резко взял с места, подняв тучу пыли под визг задымившейся резины.

Зак наблюдал, как оседает пыль. Взяв Пенни за руку, он мрачно произнес:

— Пойдем-ка лучше поужинаем.

Няня прибыла точно в 19.45. Это была шестнадцатилетняя брюнетка с огромными карими глазами и слишком большим ртом. Губной помадой она не пользовалась. На ней были джинсы и спортивная майка. Она выглядела, как преподаватель физкультуры в женском колледже. Глядя на нее, можно было подумать, что в свободное от работы время она сражается с крокодилами.

Она начала обходить весь дом, и первое, что она заявила, было:

— Не люблю рок-музыку.

— Не любишь?

— Нет. Это удивляет вас, не так ли?

— Это и впрямь меня удивляет, — ответил Зак.

— Думаете, все подростки обязательно любят рок? А я вот не люблю. Я уверена, что нельзя быть конформистом. А подростки — это самые что ни на есть конформисты.

— Я тоже так думаю, — согласился Зак. — Вот спальня Пенни. Если пойдет дождь или станет прохладно, закрой окно, ладно?

— Ну конечно. Мое полное имя — Телониус Форд, вы этого не знали?

— Нет, не знал.

— Ну конечно. Мои родители назвали меня в честь Телониуса Монка. Есть такой джазовый музыкант.

— Понятно.

— Моего брата зовут Крупа Форд. Вы знаете Джина Крупа, конечно?

— Конечно.

— Мои предки просто балдеют от джаза, — сообщила Телоу. — Вот поэтому нам и достались такие имена.

— Это очень интересно, — отозвался Зак.

Еще перед ужином он узнал телефон Инид Мэрфи. Она постоянно отдыхала здесь летом, и за небольшую плату телефонная компания внесла ее имя в местную книгу. Он дал Телоу номер телефона со словами:

— Если что-нибудь случится, позвони мне по этому номеру.

— Не беспокойтесь, — ответила Телоу, — я опытная няня.

— Вижу. Но если что-нибудь будет не так…

— А что может быть не так?

— Ну, не знаю. Но на всякий случай меня можно найти по этому номеру.

— Ясно. А ну-ка, Пенни, иди сюда, — улыбнулась она, — я расскажу тебе одну историю.

Зак поцеловал Пенни:

— В полдесятого, хорошо, моя маленькая?

— Ладно, — ответила она. — Желаю приятно провести время. — И она вскарабкалась на мощные колени Телоу.

Когда он приехал, вечеринка уже была в самом разгаре. Он остановил машину возле пограничного берегового поста, закурил сигарету и не спеша направился к дому. Он вдруг почувствовал себя в странном и на удивление неудобном положении. Он нервничал: вот уже год как он избегает всех приглашений. Он буквально стал отшельником, и если выходил куда-нибудь, то только с Пенни. А вот теперь он шел на вечеринку. Один. Без Мэри. Он остановился у белого штакетника. Небо надо головой было почти черным, усеянным крупными серебристыми звездами. Он слышал шум океана, несмолкающие вопли чаек, собравшихся на свой птичий конгресс на Галл-Айленд. Он вспомнил, что как-то в прошлом году Мэри сказала по поводу ранней утренней перебранки чаек: «Они, наверное, обсуждают книгу под названием «Надо ли птицам объединяться?»». Он мрачно улыбнулся этому воспоминанию. Огонек его сигареты ярко тлел в темноте. Из дома доносился веселый смех. Кто-то начал наигрывать на пианино, и вдруг у него пропало всякое желание идти туда, ему захотелось уйти, быстро и незаметно, захотелось вернуться к дочери, вернуться к воспоминаниям о женщине, которая когда-то наполняла всю его жизнь. Он раздавил окурок и повернулся к машине.

— Зак? — позвал вдруг чей-то голос.

Он замер.

— Что же вы не заходите?

Он обернулся. В проеме двери стояла Инид Мэрфи. Мягкий приглушенный свет из дома искрился в ее белокурых волосах. Она была одета в черную блузку с глубоким вырезом. На бедрах вспыхивала бирюзовым светом юбка с пояском в виде серебряной цепочки. В ушах поблескивали серебряные сережки с бирюзой. Она шагнула из дверного проема, и золотистый ореол на ее белокурых волосах пропал. Белокурых волосах…

Тут он вспомнил, что волосы, зажатые в мертвом кулаке Ивлин Клауд, были тоже белокурыми, и задал себе вопрос: действительно ли Инид Мэрфи приходила к нему сегодня, только за тем, чтобы взять интервью?

— Да-да, — отозвался он, — иду.

Она взяла его руку и сжала ее ненадолго:

— Я рада, что вы пришли, Зак, — и проводила его в дом.

Публика собралась околохудожественная. Вспомнив прошлогодние вечеринки в Менемше, на меньшее он и не надеялся. Кинооператор, работавший вместе с японцами над «Воротами в ад», обсуждал превосходство их цветной пленки. Бородатый поэт жаловался бродвейскому продюсеру на культурный застой американской читающей публики, что на его взгляд, подтверждалось плохой продажей его последнего поэтического сборника. Пианист играл «Бульвар разбитых мечтаний», и автор бестселлеров о большом бизнесе подпевал ему с нарочитым французским акцентом. Кто-то сунул в руку Зака бокал с коктейлем, и он стал наблюдать, как хореограф одной популярной телекомедии, сбросив с себя юбку, принялась вскидывать ноги к потолку в такт музыке. Под юбкой оказались черные колготки, что было совсем не к месту.