— А кто у вас начальство?

— Да уж не такой сладкий Фадан, как у вас, — засмеялся Бакли. — Мужики у нас, которые по многу лет отработали, и не сломались, в начальство выходят. Сидят на подстанции, бухают, звонки принимают. Живут тоже не подстанции. Должность называется «старший врач», если ты про это.

— А что они еще делают?

Бакли задумался.

— Да много, на самом деле, — сбавил он обороты. Видимо, ему хотелось поругать своего начальника, но, справедливости ради, следовало признать, что ругать особо и не за что. — Лекарства государственные получают, которые выкупать положено, машины помогают чинить, с прачками разбираются, которые бинты стирают у нас… ну, за гипсом ездят, за палочками для стариков, за костылями. В общем, всякое делают.

— А интересно, они как-то связаны с теми врачами… ну, когда мы административное это здание ограбили… знают они про тих врачей или нет? Как считаешь?

Бакли задумался.

— Раньше я бы тебе сказал, что нет, не знают. А теперь мне кажется, что знают. Еще как знают.

— Почему ты это понял? — Шини стало интересно.

— Вот гляди. Я лекарства выкупаю для своей машины, да? Ну, которые Сеп забраковал. Часто так бывает, что я выкупаю, а они со срока уже сошедшие. Там, на картонках, всегда дата печатается. Покупаю, а срок в том году уже вышел…

— То есть, выходит, пользоваться нельзя? — удивился Шини.

— Да еще год можно, — успокоил Шини.

— А ты откуда знаешь?

— Так старший врач про это говорил, — Шини вдруг осекся. — Остроухий раздери, а ведь действительно!.. Ведь, скорее всего, и нельзя, а я их кому попало колол… вот же подлость… так, я про что?

— Про то, что лекарства ты покупал уже просроченные, — напомнил Шини.

— Точно! Так я подумал: если они просроченные, то где-то же они должны были валяться до этого срока? И, выходит дело, к нам лекарства из таких вот административок и попадают. А вовсе не со складов, как Аксин говорил.

— Кто это — Аксин?

— Наш старший… неважно. И потом… — Бакли задумался. — Знаешь, он каждый раз какой-то потрепанный приезжает, когда за лекарствами ездит. Один раз с синяком под глазом явился. Сдается, они там еще и дерутся за эти лекарства.

— Да ладно! — не поверил Шини.

— Раньше и я бы сказал «да ладно», — Бакли тяжело вздохнул. — А теперь я скажу — «запросто».

Деревня оказалась большой, и была явно из богатых. Ну, это понятно — и к городу близко, и к оживленной трассе, да еще и старосты подсуетились, построили пару гостиниц: для паломников, и для шоферов большегрузов, отдельно. Дабы шоферы не смущали благочестивых. Сразу за деревней начинались большие злаковые поля, сейчас покрытые молодой порослью — лето только-только начиналось, до урожая было пока далеко. Дома деревенских, крепкие, красивые, стояли на трёх основных больших улицах. Улицы тоже были хоть куда, кое-где даже мощеные.

Справедливо предположив, что им нужно к механизаторам, Бакли попросил Шини рулить к мастерским, которые, по его расчетам, должны были находиться где-нибудь на краю деревни, поближе к полям. Бакли не ошибся, мастерские они нашли быстро (трудно не заметить торчащие к небу стрелы подъемников и большие, кургузые комбайны высотой в два этажа), но в мастерских их ждало разочарование.

— Неее… не знаю я, — молодой гермо, механик, пожал плечами. — Может, и есть чего, но это надо у Круса спрашивать, а его нету.

— Он деревенский? Отсюда? — стал допытываться Бакли.

— Отсюдова они, да, — покивал механик. — На второй улице, к дороге ближе дом, желтый такой. Видели, когда ехали?

— Видели, — кивнул Шини.

— Вот это его дом и есть.

— Так, может, нам к нему съездить? — справедливо предположил Бакли. — Не пьет он?

— Какой там пьет, ты чо! Он вообще не пьет. Не до генератора ему, пойми. Жена у них там рожает второй день, родить не может, ждут, когда помрет, — механик сплюнул через левое плечо. — Избегались они там с ней, а толку… Круса жалко, и этого его, Харгена, тоже жалко… хотя он, Харген, тот еще вельш, надо сказать… кто на службе не был, кто гревана послушать не остановился, всех пишет всегда.

— Зачем пишет? — удивился Шини.

— Как — ждут, когда помрет? — не понял Бакли. — Подожди. А быраспас женский что, не вызывали?

— Вызывали, только там две бабы приехали, и сказали, что резать надо, а им нечем, — видно было, что механик смакует новости с таким же удовольствием, как Бонни какую-нибудь театральную постановку. — Прикиньте, да?

— Жуть, — вполне искренне ответил Шини. — А кому он отдает это, чего про кого записал?

— Так начальству районному отдает, — дернул плечом механик. — Ну, съездите к ним, может, выйдет он… поговорите… Только не шумите слишком, лучше мотик по улице на руках доведите. А то у Харгена рука тяжелая.

До нужного дома шли в молчании, и Бакли всю дорогу ощупывал карманы жилетки, прикидывая, что у него есть собой. По карманам он еще несколько дней назад распихал некоторое количество лекарств, которые предпочитал иметь под рукой (за что получил от Сепа одну похвалу и два нагоняя), и сейчас вспоминал, что брал. Маловато. А шприц так и вообще только один, хорошо, что новенький и в коробке.

— Сеп, — позвал он на подходах к дому. — Ты, если что, поможешь? Ну, если меня пустят туда?

— Помогу, — ответил Сеп у него в голове, но голос его звучал сейчас напряженно и вовсе безрадостно. — Если смогу. И если в этом будет смысл.

— Не пустят, — тут же влез в разговор Шини. — Ты же сам говорил…

— Да знаю я! — раздраженно отмахнулся Бакли. — Заткнись ты, ради Триединого. Самый умный нашелся.

— Да ну тебя, — рассердился Шини. — Я просто напомнил.

— А я не просил!!!

Возле калитки остановились. Шини утвердил мотик на шаткой подножке, и они вдвоем нерешительно направились через палисадник к широкому крыльцу, расположенному в связке между мужской и женской половинами дома.

— Никого не слышно и не видно, — констатировал Шини. Он деликатно постучал по двери, и, чуть повысив голос, произнес: — Хозяева! Отзовитесь! Мы по делу, ненадолго…

Через пару минут за дверью раздались шаги, она открылась, Шини и Бакли увидели хозяина. И тут же поняли, что про генератор можно даже не начинать разговор.

Гермо, стоящий за дверью, имел вид настолько убитый и подавленный, что они поневоле сделали шаг назад. Видно было, что Крус (а перед ними сейчас стоял именно он), очень долго не спал, и что ему, видимо эти было вовсе не до себя — рубашка застегнута криво, волосы взлохмачены, взгляд, как у дикого вельша.

Первым опомнился Бакли.

— Доброго дня, — вежливо поздоровался он. — Мы из гаражей ваших приехали. Нам сказали, беда у вас. Я врач. Может, помочь чем сумею.

— А… — Крус махнул рукой. — Не, не сумеешь. Там… по женскому у неё… нельзя тебе смотреть.

— Слушай, — Бакли подошел к нему поближе. — Давай так сделаем. Я просто посмотрю. Понимаешь? Глазами посмотрю, послушаю. Даже трогать ее не буду. Может, укол сделаю, если подойдет то лекарство, которое есть у меня.

— Делали вчера укол уже, не помог, — помотал головой Крус. — Говорили, резать надо. А им резать нечем. Ну, сказали, что если резать, то тоже помрет скорей всего. Так что иди, врач, не нужно нам ничего. Да и денег лишних нету…

Бакли разозлился.

— Я тебе хоть что-то говорил про деньги? — рявкнул он. — А ну давай, веди к жене! Неужто совсем ее не жалко?

Вот это подействовало — видимо, Крус жену свою любил и жалел. Через пару минут они вдвоем вошли следом за ним в женскую половину дома. Две комнаты, кухня, общий коридор… нужная им комната располагалась в дальней части коридора, и выходила окнами в маленький садик.

— Саничка, пришли тут к тебе, — предупредил Крус, входя в комнату первым. — Врач пришел. Посмотреть…

Ответом ему был слабый стон, раздавшийся с кровати.

— Саничка… — неуверенно позвал Крус еще раз. Бакли отодвинул его в сторону, подошел к кровати поближе, и сел на стул рядом.