Оно стреляло гарпуном. Две стальные пружины вились бок о бок вдоль металлического ложа.
— Этим ружьем можно убить кита, — сказал как-то Марлен.
Я не понял, шутит он или всерьез.
Разве можно такое страшное оружие оставлять на стене, без присмотра?
Однажды, когда Марлена не было, я снял ружье со стены и попробовал взвести курок. Тяжелые пружины едва шевельнулись.
Я понял, почему Марлен не боится за ружье.
Кроме него, с ружьем никому не справиться!
Мы ходили по шхуне растрепанные и волосатые.
Один Веня в аккуратной соломенной шляпе.
— Очень милая шляпка. Где ты ее достал? — спросила однажды Кая.
— Не твое дело, — обиделся Веня.
— Позор! — сказал Марлен. Он давно присматривался к Вениной шляпе. — На корабле — такая панама! Нас примут за диверсантов и арестуют.
— Это бриль, — гордо возразил Веня.
— Вот и хорошо. Выброси его за борт.
Марлен до сих пор не простил Вене случай со мной.
Потянулись скучные дни.
Каждое утро «Тригла» снималась с якоря и шла в «точку»— к заранее намеченному месту.
Таких «точек» Марлен наметил сорок.
В «точке» Марлен и Дима осматривали дно. Веня брал станцию. Я записывал рыб.
Каждый день одно и то же.
Вначале мы с нетерпением ждали возвращения водолазов. А вдруг сегодня нашли?
— Нет! — мрачно говорили они.
И мы привыкли.
Мы только вопросительно смотрели на них, а они в ответ только качали головами.
Потом мы перестали смотреть, а они перестали качать.
Тогда все стали пожимать плечами.
— Кто знает, где эти камни? — говорили мы. — Может, никаких отпечатков-то и не было?
Тогда Марлен вытаскивал из бумажника пожелтевшую фотографию.
— Отпечатки были вот здесь, — показывал он.
Я так много думал о древних следах, что как-то ночью мне даже приснился ихтиозавр.
Большой, серый. Сначала он шел по берегу, а потом поднялся на задние лапы и вошел в воду.
Он подошел к «Тригле» и, подняв над ней маленькую злую головку на тонкой шее, зловеще замер.
Я проснулся в холодном поту.
— Эх ты! — сказал Марлен, когда я рассказал ему сон. — По-твоему, ихтиозавры на четырех ногах? А ну нарисуй.
Я нарисовал.
— Это же бронтозавр, сухопутный ящер. А ихтиозавр — морской, вроде зубатого дельфина. Тоже мне художник! Правильного ящера увидеть во сне не можешь!
Больше неправильные ящеры мне не снились.
А дни шли.
Мы съели мясо, капусту. Хлеб зачерствел.
Мы перешли на консервы. За обедом капитан стал класть на стол, для желающих, сухари.
— Но где же камни?
Этот вопрос мучил нас.
— Кажется, я знаю, — сказал наконец Веня. — Камни выветриваются. За миллион лет камень теряет до половины своего веса.
Марлен посмотрел на него уничтожающе.
И тут меня осенило.
А что, если…
Нет, не может быть! Слишком просто! Скажешь — засмеют.
И я промолчал.
На носу шхуны стоял шпиль — здоровенная чугунная тумба.
Она соединялась с мотором.
Когда нужно было вытащить якорь, капитан набрасывал на тумбу якорную цепь. Запускали мотор. Тумба, поскрипывая, начинала крутиться.
Цепь наматывалась на нее, якорь неторопливо и важно показывался из воды.
— Отличная машина! — говорил капитан и шлепал ладонью по ржавой макушке шпиля. — Черта своротит!
Ночью Кая сушила на шпиле купальник.
Больше шпиль не интересовал никого.
Каждый раз, на ночь, мы проверяли, как лежит якорь. Хорошо ли он зарылся в песок?
Однажды Веня, который нырял к якорю, вернулся обескураженный.
— Ничего не пойму, — сказал он, стянув с лица маску и разводя руками. — Вчера все было в порядке, а сегодня якорь лежит поверх песка. Кто-то ВЫРЫЛ его.
— Это еще что такое? — возмутился Марлен. — Дом с привидениями? Кто будет рыться на дне около нашего якоря?
— Морские духи, — сказал Дима.
— И все-таки якорь вырыли, — настаивал Веня.
Дима сложил ладони лодочкой и пошевелил пальцами — это значило: ВОТ ДО ЧЕГО ДОВОДЯТ ДВАДЦАТИНОГИЕ!
Я сидел, привалясь к мачте, и смотрел, как опускается в море солнце. Оно было похоже на лимон. Желтое и приплющенное.
Рядом со мной сидел Веня.
Он шевелил губами.
— Знаешь что, — сказал он, — я, кажется, сочинил стихи. Хорошие стихи: тум-туру-рум-тум, тум-туру-рум-тум… Три строчки сочинил, а четвертую не могу придумать.
— А ну прочти свои стихи! — сказал Марлен.
И Веня прочел:
— Громко плакал и рыдал, — сказал Марлен. — Можешь не стараться, эти стихи я уже где-то читал… Ну и команда! Один ходит в панаме, вторая спит, есть свой Айвазовский. Не хватало Пушкина. А между прочим, время — двадцать ноль-ноль. Кто будет за тебя температуру воды измерять? Раки?..
Двадцать ноль-ноль — это восемь часов вечера. По-корабельному.
Я давно уже понял: на корабле все не так, как на суше.
Пол называется палуба. Комната — каюта. Наш капитан вместо «компас» говорит «компас», вместо «маяки» — «маяки».
Но путаннее всего — время.
Дома у меня на столе стоял будильник. На нем были числа от 1 до 12. Половина пятого была половина пятого. Стрелки я мог крутить, как хотел. Время подчинялось мне.
На «Тригле» все оказалось не так.
В первый же день ко мне подсел капитан и объяснил, что время бывает:
судовое,
солнечное,
звездное,
среднее.
И каждое — разное. Половина пятого — это может быть:
и 4.30,
и 16.30,
и 16.25,
и 23.10,
и все, что угодно.
На корабле есть такие часы — хронометр. К ним нельзя прикасаться. Когда с хронометром нужно что-нибудь сделать, его выносят на берег и специальные люди колдуют над ним.
Время — это наука.
Я понял: время подчиняется ученым и морякам.
Я часто думал: почему наша шхуна называется «Тригла»?
Три иглы?
Три угла?
В оркестре есть такой инструмент — триангль. Треугольник. Если по нему ударить палочкой, раздается звон: денн-н-нь…
Как-то утром мы решили половить рыбу. Я, Дима и капитан.
За борт на капроновых жилках были опущены крючки с наживкой.
Капитану повезло. Его жилку сразу потащило в сторону. Он дернул. Жилка задрожала. Неторопливо смотав ее, он вытащил на палубу рыбу.
Замечательную рыбу. Пеструю, как птица, большеголовую, золотисто-бурую, с голубыми плавниками.
— Морской петух, — сказал капитан, — тригла.
Так вот оно что! Наша неказистая шхуна называется именем этой красавицы!
Я долго разглядывал триглу, а когда вернулся к своей жилке, она была тоже туго натянута.
Я дернул — что-то сопротивлялось.
Все лица с любопытством повернулись ко мне.
Я торопливо начал выбирать удочку.
Наконец в воде показалось что-то желтое. Еще одна диковинная рыба!
Я потянул — из глубины всплыл Венин бриль, аккуратно насаженный на крючок.
Бессовестные!
Я дернул… и — о счастье! — бриль отцепился. Поблескивая полями, он снова погрузился в море.
Я оглядел шхуну.
Кая и Марлен смотрели в сторону.