Итак, мы образуем пятичленный кружок и не можем пожаловаться на скуку. Коротко говоря, только один человек на «Gorm den Gamle» возбуждает во мне инстинктивное отвращение. Это слуга Снеедорфа. Зовут его Сив. Человек с кудрявыми волосами и бородой, с темной кожей и с дикими глазами. Ходит он тихо и эластично, как кошка, с головой постоянно втянутой в плечи, словно все время он кого-то подстерегает. И когда он коварно усмехается, то показывает ряд острых и белых зубов.

Сив принадлежит к тому загадочному племени, которое кочует по ютландским вересковым степям. По всем вероятиям, то цыгане, смешавшиеся с местными бродягами. Датчане зовут их Nadmaendstock — «ночные люди».

Эти кьельтринги, как их еще называют, элемент весьма подозрительный. Они часто нищенствуют, но еще больше крадут. Прошлое нашего Сива было в таком же духе. Говорил он особой смесью из датского и немецкого языка с странными окончаниями слов.

Он отлично будто бы смыслит в котельном деле. Снеедорф нашел его при одной из поездок в степи полумертвого от голода, избитого, в плачевном виде, и из милосердия взял его с собой.

К своему господину Сив относится с преданностью бульдога, и я убежден, что, помимо своей верности, Сив, подобно этой собачьей породе, является собранием всевозможных дурных качеств, — человеком, за которым нужно смотреть каждую минуту.

Погода, сверх ожидания, благоприятна. В полдень большею частью светит солнце. Море блестит тысячами искр, а кругом величественно плывут полчища фантастических ледяных гор и льдин, несомых северным течением к югу вдоль западного побережья.

Это целый ледяной флот очень красивых, удивительно причудливых льдин. Громаднейшие горы с голубыми и зелеными пещерами, куда с шумом вливается и с пеной выливается море; льдины всевозможного вида и подобия; все те чудеса, столько раз подробно и вдохновенно описанные известными полярными путешественниками.

И все это является новым и новым в сумерки и при рассеянном свете, при вечерних облаках и при сером затянутом небе или под небом, меняющим свою окраску от оттенков яшмы до легкого налета нефрита.

Нильс Киркегор проделал в своей области артистическую работу, когда без всяких столкновений провел судно чрез этот ледяной лабиринт. А это было делом не безопасным, так как, избегнув прямого столкновения, судно могло пострадать и другим путем.

Так, однажды в полдень случилось, что одна из ледяных гор внезапно перевернулась безо всякой видимой причины, и могучая волна пролетела чрез заколебавшуюся корму. Но мы отделались только испугом. Могло пострадать судно и от обломков в тысячи тонн весом, которые неожиданно отрывались от проплывающих поблизости ледяных гор, когда эти горы «телились», как выражаются моряки.

Иные из этих обломков снова разлетались, как от взрыва, на тысячи кусков. Величественные белые горы застревали в фиордах на мелях. Иногда прилив освобождал их, и они, слегка колыхаясь, выплывали во время прилива в море, — мощные великаны, спокойно вышедшие затем, чтобы раздавить маленькое судно, которое дымясь шло около родных им берегов.

Так и сям на невысоких льдинах грелись тюлени. Стадо касаток в линию пронеслось мимо, и их большие блестящие тела виднелись сквозь брызги разбитых блестящих капель. Чайки и другие морские птицы, белого или же голубовато- серого цвета, как и лед под ними, наполняли воздух оглушительным криком.

Мы сидели на палубе, делая долгие паузы в нашем разговоре. Снеедорф молча курил свою короткую датскую трубку. Далеко на востоке виднелась береговая полоса, за которой был вечный лед. Подолгу мы смотрели в том направлении, и я думаю, что то было неясное предчувствие будущего, которое наполнило нас тогда каким-то мрачным беспокойством.

Через три дня по отъезде из Годгааба миновали мы поселение Егедесмунде. Льды стали чаще. Мы должны были усиленно бороться за каждую четверть мили и, благодаря этому, немного задержались. Наконец, мы бросили якорь в превосходно защищенной гавани Годгавена.

Годгавен — главный поселок северного инспектората, поселок того же рода, как и Годгааб. Лежит он на острове Диске, знаменитом своими базальтовыми скалами. Гренландское Общество приготовило здесь с прошлого года заказанные запасы угля для шкуны.

Пока судно запасалось провизией, я воспользовался остановкой для добывания окаменелостей и возвратился с богатой добычей и в превосходнейшем настроении.

Нет сомнений, что в отдаленнейшие века буйные тропические леса покрывали эти берега. Какая перемена!

На другой день «Gorm den Gamle» оставил гавань и направился к последней станции прямо на север.

Все мы, понятно, а особенно Снеедорф и Фелисьен стали наводить справки об иностранцах в Упернивике, едва только выскочили из лодки на твердый берег Годгавена. И, к удивлению, вся та история, которую мы были готовы считать чистейшей нелепицей, начинала выступать в неясных очертаниях действительности.

Прошлый год, говорили нам, в конце лета вышли в Упернивике два путешественника с американского рыболовного судна. Эскимосы, навещавшие Упернивик, рассказывали, что это был старик в сопровождении молодой девушки. Старик проводил целые дни в большом деревянном сарае, который он велел себе построить по приезде, и в котором он занимался каким-то тайным чародейством.

Наше любопытство было возбуждено этими, сведениями еще в большей степени. Мы очень хорошо знали вошедшую в поговорку суеверность гренландских эскимосов, однако, и сам директор Годгавена подтвердил их сообщение. Больших подробностей, впрочем, кроме того, что оба иностранца — русские, как он узнал от туземцев, он нам сообщить не мог.

Славу богу, нам осталось уж всего три дня пути. Подул попутный ветер, и «Gorm den Gamle» мог воспользоваться всеми парусами. Постоянно меняющаяся погода служит признаком, что мы уже далеко на севере. Частые вьюги внезапно закрывают горизонт, а изморозь бывает страшно неприятна.

С очень утешительными результатами мы стреляли тюленей и морских птиц, но это не удовлетворяло нашего честолюбия, и мы порешили, с общего согласия, что нам основательно «не везет».

До этого времени Снеедорф сохранял большую сдержанность, когда у нас заходила речь о путешествии на материковые льды.

Петер Гальберг во время одной прогулки по палубе высказал мне, что он мог бы сообщить об этом много интересного; но сам Снеедорф пока ничего не говорил. Между тем, наша общая дружба крепла с часу на час, и наши откровенные разговоры с собственником судна продолжались.

На другой день после того, как мы оставили Годгавен, мы сидели вечером в уютно освещенном салоне.

В первый раз после нашего знакомства Снеедорф подробней разговорился о программе своей экспедиции. Он заботливо выбил пепел из выкуренной трубки, а Сив поторопился набить новую трубку хорошим крепким табаком.

— Главная доля в успехе экспедиции, — сказал Снеедорф, — будет принадлежать Гальбергу.

Петер Гальберг слегка улыбнулся. Это был действительно скромный молодой человек, и такая похвала привела его в замешательство.

Карта Гренландии лежала на столе. Линии, проведенные на ней красками, означали пути прежних экспедиций. Первоначально экспедиции на материковый лед все время шли с западного берега. Таков был путь обеих экспедиций Норденшельда, а также и путь Пири.

Это была вполне несчастная мысль, раз дело шло о том, чтобы пройти Гренландию с запада к востоку, так как восточный берег ее со стороны моря, благодаря непрерывному прибою сала, неприступен и совершенно пустынен. Экспедиция должна была бы возвращаться той же дорогой по ледниковой поверхности, что было бы попыткой по меньшей мере безрассудной.

Поэтому Нансен в 1888 году, задумав пройти поперек Гренландии, направился в воды восточного берега; он бросил судно, пробился лодкой чрез пояс сала и, оставив, вместе со своими спутниками, берег и горы Умивика, перешел страну поперек до Годгааба. Там он нашел поселение, цивилизацию и убежище после ряда нечеловеческих страданий. Только таким путем ему первому удалось выполнить эту смелую задачу.