Но подчинилось ли французам население оккупированной Испании? На этот вопрос отвечают сами захватчики. Маршал Мармон неоднократно жаловался Наполеону на трудное положение своей армии. 23 февраля 1811 г. он пишет из Вальядолиды адъютанту императора Бертье, что местность, занятая его армией, не покорена: «Ничего здесь нельзя получить без применения силы»[25]. Впоследствии в своих мемуарах, оправдываясь в поражениях, которые он понес в Испании, Мармон указывал, что, по существу, он действительно господствовал только «над местностью, на которую падала тень французских штыков», и что «власть исчезала в тот самый момент, когда удалялись штыки»[26]. Сегюр писал: «Атмосфера ненависти окружала нас, мы чувствовали себя как на вулкане!»[27] Французские генералы пытались подчинить испанский народ посредством террора и репрессий, но скоро убедились, что имеют дело с народом, который «меньше всех в мире подвержен страху и больше всех других способен отомстить победителям, которые не побоятся прибегнуть к подобным мерам»[28]. А мстить было за что!

Французские генералы отправлялись в Испанию прежде всего с мыслью о наживе. Еще в 1807 г. перед отъездом в Португалию генерал Жюно говорил своему начальнику штаба генералу Тьебо: «На нас возлагается миссия, которая не может не принести генералам, принимающим в ней участие, даже денежную выгоду; вы не будете забыты: эта кампания принесет вам 300 000 франков. Я вам их обещаю»[29]. Генералы, и в первую очередь сам Жюно, действительно получили весьма солидную «денежную выгоду». Жюно завладел значительными ценностями, находившимися в таможне, присвоил необработанные алмазы, принадлежавшие государству, реализовал огромную сумму в результате секвестра английских товаров, из которых он вопреки приказу Наполеона сжег только незначительную и наименее ценную часть; наконец, он выдавал лицензии на право выхода коммерческих пароходов из Португалии во все порты, в том числе и в английские. Эти лицензии он продавал по чрезвычайно высоким ценам. Когда генералы стали роптать, что Жюно берет всю «денежную выгоду» себе, он стал давать им также лицензии для продажи. Генералы широко спекулировали на разнице курса франка в Португалии и Франции. В Испании и Португалии французские генералы проявляли большую «любовь» к искусству. Жюно завладел во время той же португальской кампании библией стоимостью в 1 млн. 200 тыс. франков, иллюстрированной лучшими итальянскими мастерами. Генерал Делаборд собрал в Португалии великолепную коллекцию картин. Маршал Сульт вывез из Андалузии, помимо многих миллионов наличными деньгами, также массу картин, которыми он украсил стены своего парижского дворца и замка в Лангедоке.

Мы уже упоминали о грабежах маршала Ланна в Сарагосе. Другие французские генералы также проявили в Испании большой «вкус» к произведениям искусства. Все эти грабежи считались нормальным явлением.

Не все французские генералы «собирали» в походах художественные ценности. Были такие, которые довольствовались и более прозаической наживой. Генерал Клапаред, действуя около португальской границы, выхлопотал для себя специальное поручение: охранять со своей дивизией правый фланг девятого корпуса. Это поручение давало ему возможность предпринимать длительные экспедиции, во время которых он представлял собой верховную власть в местах, занимаемых его дивизией. Здесь он проводил карательные операции против крестьян, накладывая на деревни огромные контрибуции, в которых никому не отчитывался. Генерал Ламотт был более скромен. Он собрал где-то 40–50 голов рогатого скота и хотел продать их интендантству, чтобы покрыть «значительные расходы на шпионаж», которые ему якобы пришлось нести во время кампании.

В более крупном масштабе организовал свои дела генерал д'Арманьяк, губернатор Бургоса в 1808 г. Он спекулировал награбленным зерном, пользуясь дороговизной и голодом, вызванными его же управлением, налагал незаконные пошлины на торговлю, чтобы «возместить свои расходы». Управление генерала д'Арманьяка вызвало разорение Бургоса и всех его окрестностей. Мы имеем описание города после двух месяцев хозяйничания этого «администратора», оставленное его преемником Тьебо: «Уже 60 дней д'Арманьяк управляет в Бургосе, и в течение 60 дней грабеж и опустошение продолжаются с неистовством, которое невозможно себе представить». Бургос являет собой «…самую печальную картину… Оставленный частью жителей город имеет унылый и опустошенный вид и является местами не больше, чем смрадной клоакой: повсюду развалины, голод, отчаяние, чума и как единственный выход — смерть… Проходящие здесь войска вынуждены искать себе пропитание в окрестностях и грабят по приказу. Сам гарнизон имеет только то, что достают ему мобильные колонны. Вследствие этого жуткого положения вещей деревни, подвергающиеся всякого рода ужасам и опустошениям, обезлюдели до такой степени, что вокруг несчастного города образовалась пустыня на 4–5 лье. Нечистоты заполняют на 3 фута и заражают все улицы; чтобы передвигаться, приходится прокладывать себе дорогу лопатой через грязь и отбросы, среди которых еще со времени борьбы за Бургос, 60 дней тому назад, валяется больше 200 лошадиных и 100 человеческих трупов. Ни одна лавка не открывается, нет ни одного рынка; нет, наконец, речи больше ни об администрации, ни о правосудии. Грубость, жестокость, насилие одни составляют право; нет борьбы даже против самых больших преступлений»[30].

Разорение и опустошение целых областей были характерны не только для провинции Бургос и являлась не только следствием алчности и жестокости генерала д'Арманьяка. Это разорение и опустошение сопровождали французскую армию; они являлись результатом проводимой Наполеоном политики — «питать войну войной». В местах, занятых армией маршала Мармона, французы реквизировали весь урожай, что крайне ожесточило крестьян и привело к оставлению ими деревень и полей, особенно в провинции Авила. В Толедо, помимо реквизиции, на крестьян наложили огромную контрибуцию. Король Жозеф укорял Мармона за подобные действия и рекомендовал ему забирать не больше трети или половины урожая. Но из императорской ставки маршалу прямо предлагали использовать «контрибуции и все ресурсы» провинций Толедо, Талаверы, Пласенсии, Авилы, Корни и Сиюдад Родриго для снабжения армии «всем, в чем она может нуждаться».

«Заставьте страну побольше платить и установите примерный порядок», — пишет по поручению Наполеона Бертье 10 июля 1811 г.[31] Но маршал не смог этого сделать. Провинции Саламанка и Эстремадура превратились, как и Толедо и Бургос, в пустыни, две трети которых остались необработанными. Стада скота, которыми славилась Эстремадура, были съедены за три года французскими войсками, и в 1811 г. там уже ничего не осталось.

Французская армия, по удачному сравнению Мармона, сама уподобилась стаду, которое вынуждено менять свое пастбище всякий раз после того, как оно объедает занимаемую ранее местность. Но «пастбищ» нехватило для армии Мармона на огромной оккупированной ею территории. Маршал бомбардировал Жозефа требованиями о снабжении. Жозеф посылал ему продовольствие из центра, что привело к опустошению складов Мадрида, к значительному повышению цен на хлеб в столице и к огромному количеству голодных смертей на улицах Мадрида. Таким образом французская армия всюду несла с собой разорение, опустошение и смерть для испанского народа.

Но испанский народ, как и португальский, не дал французским захватчикам надеть на себя чужеземное ярмо. С приближением французских войск деревни пустели. Население уходило, угоняя с собой скот, пряча все свое имущество, — армия занимала пустыню. Управлять было, собственно, некем, взыскивать контрибуцию — не с кого. Солдаты сами пускались в «экспедиции» за продовольствием. Когда им случалось поймать какого-нибудь местного жителя, его подвергали пыткам, вынуждая указывать, где спрятаны продукты. Нередко эти допросы кончались смертью допрашиваемого. Население жестоко мстило французам за их зверства. Каждый день крестьяне убивали по нескольку солдат, а иногда захватывали и целые части. В Португалии население обрекло на голод французскую армию. Продукты и урожай были сожжены, а поля остались незасеянными. Наступая в октябре 1810 г. на линию Торрес — Ведрас, маршал Массена нашел страну, «все ресурсы которой были уничтожены, откуда жители ушли, оставив позади себя только голод да землю на могилы»[32].