Ошарашил его подполковник сообщением, просто оглушил. Конечно, в Управлении знали, что в независимых государствах на окраинах бывшей империи создаются разведывательные и контрразведывательные структуры. Активизация этих структур, их возрастающее влияние на внешнюю и внутреннюю политику «братских» республик заставили руководителей Управления подумать о создании специального отдела, который мог бы контролировать деятельность молодых спецслужб. До Толмачева, во всяком случае, доходили слухи о переводе в этот отдел некоторых знакомых. Выходит, слишком долго раскачивались, слишком благодушно относились к младшим братьям, не принимая их всерьез… А они и явили прыть!

Вот теперь и гадай, кто следит за Толмачевым — то ли грузинская разведка, то ли узбекская оружейная мафия. Альянс — убиться можно!

Не получилось у Седлецкого маленького оперативного совещания… Почти на час затянулись разговоры с офицерами дивизии. Потом Седлецкий отправился на склад, где перемаркировал с химиками пяток ящиков с обычными эрэсами.

Уже в глубоких сумерках командование дивизии и московские гости собрались в кабинете комдива на втором этаже штабного блока. Отсюда в стереотрубу с прибором ночного видения склоны хребтов открывались как на ладони. Сидели, не зажигая огня, время от времени посматривая в стереотрубу. Неподалеку тихо бубнил телефонист — держал связь с постами в городке и секретами, вынесенными на холмы. Время тянулось медленно. Седлецкого поневоле тянуло в сон. Начштаба, отдуваясь, беспрестанно пил густой чай. Федосеев уснул почти сразу, едва расположился в кресле у стола с оперативным рельефом. А полковник Лопатин слушал приемник.

— В Москве полночь, — сказал приятный женский голос. — Передаем последние известия. Вчера на центральной площади Чор-Минор в Сурханабаде продолжалась сидячая голодовка оппозиции…

— Значит, у нас час, — сказал Лопатин и зевнул с подвыванием. — Давайте согласимся, Алексей Дмитриевич, что и вы не все знаете. Согласимся, да и пойдем спать.

— Второй пост передает, — встрепенулся телефонист, — видит людей со стороны западного хребта!

Седлецкий, сидящий у стереотрубы, прильнул к окулярам. В размытом свете прибора было отчетливо видно, как спускаются с холма к городку белесые силуэты. Бежали грамотно, не кучами, прячась в промоинах и за камнями.

Федосеев проснулся и тоже посмотрел.

— Е-мое! — пробормотал генерал. — Их не меньше батальона!

— Поменьше, — поправил Седлецкий. — Но и этого хватит на хорошую драку.

— Беру свои слова назад, Алексей Дмитриевич, — вздохнул Лопатин. — Эй, Сафонов, дай трубочку… Всем постам, говорит первый! Стрелять экономно, прицельно, в рукопашную не ввязываться, отходить организованно. Как поняли? Хорошо… Огонь!

Городок внизу полыхнул кляксами выстрелов. В сторону гор потянулись мотыльки трассеров. Через несколько минут бой переместился к казармам и штабу — нападающие отжимали защитников городка от складов и ангаров.

— А они сюда… не того? — спросил Федосеев, надевая каску. — У тебя нет гранат, полковник?

— У них другие задачи, — сказал Лопатин.

— Ничего! Можно походя и нашу задачу… решить, — пробормотал Федосеев, изготавливая к стрельбе калашник. — А патронов — на одну хорошую очередь!

— Я же докладывал, — раздраженно сказал Лопатин. — Боезапаса, практически, нет. Сейчас отстреляем — и что? С кулаками прикажете?

Выстрелы внизу звучали все реже.

— Что там у вас? — спросил Лопатин в телефон.

— Склады вскрывают!

— Пусть вскрывают, — сказал полковник. — Отходите к ангарам. Бронетехнику в дело не вводить. Ясно?

— Ничего не пойму! — закипел Федосеев. — Прикажи вывести броню — да всыпь как следует!

— У меня их шесть штук осталось, бронесредств, — сказал Лопатин. — Из каждого куста сжечь можно. И вообще, товарищ генерал-лейтенант, командую здесь я.

— Вот такие как ты и докомандовались! — стукнул прикладом в пол генерал. — Связь, надеюсь, работает? Ну-ка, пусти…

Через минуту он уже орал в трубку так, словно надеялся докричаться до Москвы без помощи техники:

— Сергей Павлович? Проснулся? Ага, не ложился… Вот и я тут не ложусь. Ты чем занят? Последние известия слушаешь. Завидую! Хочешь еще одно известие? Я тут бой веду. Нет, не выпил, Сергей Павлович! Бой идет, говорю! Прямо в расположении дивизии. Склады вскрывают. А я знаю — кто? Сначала меня утром сп…или, как арбуз с бахчи! Да так вот и сп…или! Из машины — и в пещеру! Но я убежал. Мне стыдно перед пацанами, которые сейчас отбиваются чуть ли не каменюками. Сюда бы эту мордатую сволочь! Какую, какую… Ученичка твоего любимого, командарма Ткачева! Нет, так его и не видел. Он гордый, Ткачев-то! Весь в тебя. Давай, дорогой, звони усатому. Пускай немедленно высылает части. Ткачеву я не верю. Не верю — и весь сказ. Не будет к утру войск — погоны сниму. Со скандалом, ты меня знаешь. Я в говенной армии, которая себя защищать не может, служить не нанимался. Все. Тормоши усатого!

Федосеев брякнул трубку и сказал, вытирая лоб под каской:

— Он еще удивляется… Плакать надо!

Между тем, скоротечный бой внизу почти утих — лишь изредка, отдаляясь, звучали короткие очереди. Над горами повисла зеленая ракета.

— Отбой играют, надо понимать, — сказал Лопатин Седлецкому.

— Отбой… Значит, мне пора уходить.

— Куда? — удивился генерал.

— Закончить одно дельце, — неохотно сказал Седлецкий. — Не ждите, Роман Ильич, отдыхайте. К утру буду.

— Так я и знал, Алексей Дмитриевич, — раздул ноздри Федосеев. — Опять ваши сучьи штучки!

С двумя солдатами, которых Седлецкий отобрал еще днем, они уселись в разгонный джип и помчались в ночь, через мост.

— Потери есть? — спросил Седлецкий.

— Есть, — неохотно ответил один из солдат. — Значит, и нас теперь они начнут доставать. Мне пять месяцев до дембеля…

У памятной лощинки остановились. Над дорогой дважды вспыхнул фонарик.

— Посидите здесь, — сказал Седлецкий солдатам. — Не курите, не гремите. И не спите ради Бога!

Он взял с сидения тяжелый рюкзак и выпрыгнул на дорогу. Тихо, как большая кошка, подошел Мирзоев.

— Сколько у тебя человек? — спросил Седлецкий.

— Четверо. Хватит?

— Вполне. Пойдем…

Ночь была звездной, в самой глухой поре. Шли, пригибаясь, чтобы лучше видеть на фоне бесчисленных звездных скоплений. Какое тут чистое небо, подумал Седлецкий отрешенно. В Москве таких звезд не увидишь… Минули ложбинку, выбрались к реке и пересекли ее наискосок. С террас пахнуло хвоей и мокрой глиной. Шли по берегу, пока Седлецкий не увидел знакомую кривую пихту, черным бесформенным пятном закрывавшую звезды. Поднимались осторожно, ползком, вжимаясь в канавки, промытые дождями.

Издалека долетел шум шагов, обрывки разговора, смех. Не скоро они научатся воевать, подумал Седлецкий, не скоро. Даже головного дозора не пустили… Как же — хозяева гор… Пихта уже тихо поскрипывала над головой.

Людям Мирзоева ничего объяснять не приходилось — сами могли кого угодно научить… Двое с рюкзаками двинулись в темноту, а Седлецкий с оставшимися залег у пихты. Деловито раскладывая под рукой автоматные обоймы и гранаты, Седлецкий отогнал прочь мысли о нарушении жестокого закона Управления: руководитель акции не ходит «на дело» сам. Тут не до правил. Бородатый Наби с отрядом свою роль сыграл, и никто не должен узнать, что он искал на складах дивизии.

Прошло около часа. Успели сместиться звезды над макушкой пихты. Седлецкий почувствовал озноб. То ли от ночной свежести, то ли от волнения.

— Скоро начнет светать, — сказал он Мирзоеву.

— Не беспокойся, — шепнул Мирзоев. — Ребята дело знают.

И словно в подтверждение его слов, гора под ними дрогнула, вздохнула и выпустила столб огня. Горячим ветром ударило в лицо. На несколько мгновений вокруг стало светло. Горизонт в резком свете взрыва словно поплыл — это сдвинулся береговой оползень.