Медведев долго не отвечал. Наконец, обернувшись, он мягко сказал:

— Прости, Марк.

Но, свернувшись калачиком, Арбатский уже крепко спал.

С самого утра в Старобельской чека шла лихорадочная подготовка. Мурзин, увешанный оружием, метался по комнатам, отдавая приказания. В сотый раз проверял он, не забыта ли какая-нибудь мелочь, ругался, подбадривал и кричал так, что к обеду совершенно выбился из сил. Давно никто не видел Мурзина таким взволнованным и деятельным. За два часа до выхода он зашел к Велько, рухнул в кресло и с отчаянием объявил:

— Всё. Выступаем.

Велько взглянул поверх пенсне на Мурзина, покачал головой.

— Ты за один день осунулся...

— Неважно. Медведев не вернулся? Не звонил?

— Да нет, он в Бахмуте, — спокойно ответил Велько, только что получивший седьмую по счету телеграмму от предгубчека Петерсона с громами и молниями по поводу неявки Медведева в Бахмут.

— Тем лучше, тем лучше, — обрадовался Мурзин. — А то вмешивался б и сбивал на каждом шагу. — Он вытер пот со лба и в тысячный раз взглянул на часы. — У меня разведка с утра наблюдает за дорогой в лес. Выйдем, как стемнеет. Главное, подойти незаметно. А там окружить, атаковать — это уже недолго. Решает внезапность.

Примерно в это же время на другом конце города, у стены бывшего женского монастыря, собиралась Часть особого назначения. Люди шли по одному, по двое прямо с работы — коммунисты, комсомольцы, служащие советских учреждений. Тут же получали оружие, патроны и уходили небольшими группами через железнодорожное полотно в лес.

Темнело, когда Медведев постучался в маленькую избушку лесника. Лесничиха, приветливо улыбаясь, впустила его.

— Здесь, здесь. Сейчас только явился. Переобувается.

Яким, сидя на лавке у печки, навертывал портянку.

— А-а, садись, садись, Митрий Николаич. Зараз побегём. — Яким никогда не говорил: «Я шел по лесу», — а всегда: «Я бёг лесом». И правда, по лесным дорогам он шагал удивительно быстро. — Вот замечаешь, портяночка размоталась. Завсегда меня тыи портяночки подводют. Сколько раз говорил Пелагее, жене то есть (это он не забывал уточнять Медведеву вот уже третий месяц их знакомства), нарежь подлиньше. Жалеет. А до чего это приводит? — Балагуря, он быстро и ловко наматывал одну, вторую портянку, осторожно натягивал сапог. — Вот до чего приводит. Третьего дня набежал на молодого лосеночка. Припустил он от меня. Я за им. Он дале. Я дале. До озера забежали. А лосеночек, не разувшись, в воду. Плыветь. Чего делать? И я за им. До середки доплыл — и что же? — портянка сбилась, сапог свалился. А? Нырнул. Присел на камешек, перемотал портяночку, сапог натянул. Вынырнул. А лосеночка и не видать — убёг! Вот, у Пелагеи — жены — на глазах было. Верно, Пелагея? — Говорил он все это с серьезным лицом. И только у самых уголков рта играли веселые морщиночки. А Пелагея молча и невозмутимо ставила на стол миску с картошкой, подавала ложки.

Мужчины наскоро поели, вышли. Только тогда Яким сказал:

— Сбирается Каменюка. Видать, переселяться будет: хозяйство в повозки укладали. Я сейчас прямо оттуда.

Наконец! Значит, Каменюка поверил! Ведь главное было — выманить его из волчьего логова. План Медведева начинал осуществляться.

Яким в лесу был неразговорчив, не любил, когда и другие шумели. К лесу он испытывал какое-то почтительное чувство. С Медведевым ему было хорошо: тот тоже понимал лес. За эти три месяца они немало побродили вместе по чащобам. Медведев не мог объяснить, почему, не глядя, находит в лесу дорогу, почему знает повадки зверей или умеет неслышно подойти к поющей птице. Это зародилось у него еще в детстве, в первых походах с матерью за хворостом, за ягодами...

Присели на поваленное дерево, послушали хрусты, шорохи и шелесты наступающей ночи. Опустился туман, словно стекая по влажным стволам осин, стало сыро. Остро запахло грибами.

— Идут, — сказал Яким.

Через несколько минут на дороге показался Афанасий Иванович Харьковский. Медведев так неслышно подошел к нему, что тот вздрогнул, когда услышал его голос.

— Тьфу, черт! — плюнул с досадой Афанасий Иванович. — Ты и ходишь-то неслышно, как рысь или тигра...

— А ты их видел когда-либо? — улыбнулся Медведев.

— Не привел господь. Ну, люди здесь. Что дальше?

— Идите лесом к переправе. Выставь дозоры и ложись в засаду. Часа через два Каменюка будет там. Мурзин пойдет по его следам, отрежет им путь назад. А на тебя они напорются. Стойте крепко, к переправе не пускайте. Их надо в кольцо зажать. Скажи хлопцам, чтоб патроны жалели. Живьем брать надо.

— А ты разве не с нами? — удивился Афанасий Иванович.

— У переправы встретимся, — успокоил его Медведев.

Он подождал, пока бойцы ЧОНа двинутся вдоль опушки к переправе. Окликнул Якима, и они пошли прямиком в глубь леса, к землянкам, в которых еще недавно хоронилась банда Каменюки.

Не все произошло так, как задумал Медведев. Каменюка оказался хитрее: выступив, оставил у землянок группу, которая обстреляла отряд Мурзина. Сам Мурзин был ранен в плечо и руку первыми же выстрелами. Но его уже увлекла радость боя. Мелочные соображения, терзавшие его весь день, исчезли, как только он воскликнул: «Вперед!», увидел, как устремились по его зову чекисты. И он бежал вперед, перескакивая через поваленные деревья и пни, забыв о своей одышке, не чувствуя ран, пока не ворвался в крайнюю землянку.

Там и нашел его Медведев. Кто-то из товарищей неумело перевязывал Мурзина, а он морщился от боли, вырывался и все кричал:

— Окружай! Окружай!..

Мурзин не удивился, увидев над собой лицо начальника.

— А-а, Дмитрий Николаевич, — проговорил он, пытаясь приподняться. — Взяли Каменюку, взяли мы их, взяли?

— Лежи, лежи, все в порядке, — успокаивал его Медведев. — Ты молодец, все хорошо, слышишь?

Взошла луна, стало совсем светло.

— Что это, солнце? Уже день? — сказал Мурзин, откидываясь на кем-то подстеленную шинель. Он коснулся руки Медведева и, когда тот наклонился, еле слышно прошептал:

— Нехорошее из-за меня вчера... А? Парень тот знал? Да? — И, не дождавшись ответа, простонал: — Зна-ал... Я потом... понял...

— Что поделать! Но ты отомстил за Нехорошева, — сказал Медведев.

Мурзин слабо улыбнулся ему.

Отправив носилки с Мурзиным и нескольких пленных бандитов под охраной в город, Медведев повел чекистов вдогонку за бандой, к переправе. Оттуда уже доносились выстрелы.

Светало. Яким «бежал» впереди, выбирая кратчайшие, еле заметные тропинки, и они поспели вовремя.

Когда, наткнувшись на засаду, бандиты повернули назад к лесу, с опушки взвилась красная ракета. Заметавшись между двух огней, вся масса людей, тяжело груженные повозки, вьючные лошади — все бросилось вправо, в редкий кустарник. Но там было болото. Началась паника. Лошади вязли, утопая по брюхо. Повозки со скрежетом опрокидывались, ломая колеса о коряги. Бандиты, прижатые к реке, пытались уйти вплавь. Их вылавливали в прибрежных камышах. Кое-кто отстреливался из болота до последнего патрона. Потом вылезали, облепленные грязью и водорослями, словно лешие, с ненавидящим взглядом исподлобья. Большинство сдавалось сразу, утапливая оружие, понуро бредя к куче пленных, окруженных красноармейцами.

Тридцать пять бандитов полегло убитыми. Двести шестьдесят взято в плен. Банда Каменюки перестала существовать.

Но самому атаману удалось скрыться. Полдня разыскивал Медведев Мишу. По пояс в воде излазил болото, обшарил прибрежные камыши. Под предлогом поисков Каменюки организовал прочесывание леса, пробороздил баграми прибрежный ил. Все было тщетно — Миша исчез. Удалось только выяснить, что до последних минут какой-то паренек был вместе с Каменюкой у переправы. Куда они делись потом, не мог сказать никто.

В Старобельске победителей встречали с восторгом. Бандитов под конвоем провели через весь город в тюрьму. В тот же день уком выпустил обращение, в котором предлагал всем, кто был связан с бандитизмом, явиться добровольно с повинной. Было обещано полное прощение и право вернуться к мирному труду.