«Глупости, ничего он не заметил. В комнате действительно темно. А вышел потому, что понадобилось грузило», — успокаивал себя Медведей.

— Орлы! — вдруг сказал Жора. Медведев покосился в угол. Жора деловито перекусывал бечевку. — Сопляки! У каждого под сиськой чижик-пыжик нацарапан. И у каждого чижика по две головы, не как-нибудь! Прямо-таки, можно подумать, не чижики, а настоящие императорские.

У Медведева захватило дыхание. Значит, мальчишки вытатуировали царский герб. Значит, футбольный «Орел» — не простая птица. Чутье его не обмануло. Но Жора-то, Жора!.. Неужели он все понял с самого начала?

— Интересно знать, — задумчиво проговорил Жора, — будут давать уголь или опять запасать кизяки на зиму?

Он смотрел на Медведева с самым простодушным и невинным видом. Знает или не знает он, кто такой Дмитрий Медведев?

День, когда Медведев сдавал второй вступительный экзамен — по физике, был для него трудным днем. За пять лет он основательно подзабыл гимназический курс и последние ночи занимался почти напролет. С утра в отделе было много срочных дел: начальство торопило с отчетом, и три машинистки наперегонки стрекотали клавишами и требовали материала. А потом вызвал начальник отдела. В его кабинете Медведев увидел молодого человека лет двадцати пяти, который, видимо, был очень взволнован, так как изо всех сил старался отвертеть ручку от массивного пресс-папье, стоящего на столе.

— Вот, — сказал Латышев, — опять его братишке пистолетом грозили. Два дня дали сроку — чтоб присягал.

— На пятом году революции! — с возмущением говорил молодой человек. — Прямо удивительно, что у нас есть еще такая молодежь!

— А почему они охотятся за вашим братом? Он хороший футболист? — поинтересовался Медведев.

— В том-то и дело, что нет! — встрепенулся посетитель. — Поэтому я и решил, что это банда какая-то. Брат и я вместе работаем на Главном почтамте. Я заведую доставкой, часто задерживаюсь. Теперь брата без себя не отпускаю, вместе уходим. А он на рабфаке, ему нельзя опаздывать! Товарищи, помогите, пожалуйста!

Латышев вопросительно посмотрел на Медведева.

— А не говорил вам брат, почему два дня ему дали на размышление? — поинтересовался тот.

— Говорил. Капитан команды куда-то на два дня уехал. Без него нельзя. У них там целый ритуал посвящения в рыцари.

— Хорошо, — кивнул Медведев, — идите и не беспокойтесь. А нужно будет, мы скажем, что делать.

— Меня легко найти... — поднимаясь, проговорил молодой человек.

— Комната номер двадцать семь, — перебил его Медведев.

— Вы уже знаете!

Едва за посетителем захлопнулась дверь, Латышев, волнуясь, заговорил:

— Слушай, Медведев, ты целые дни пропадаешь где-то на море, неплохо загорел и отдохнул. Но мы можем потерять парня! Что же мы ответим брату, который дважды нас предупредил? Не пора ли кончать отпуск?

Медведев устало улыбнулся.

— Еще несколько дней, и я обо всем доложу.

Медведев понимал, что надо торопиться. Кроме того, он знал: начальник испытывает его. Ведь так важно в чекистской работе то внутреннее доверие друг к другу, без которого нет коллективных усилий, взаимопомощи, взаимопонимания. Может ли он хоть на минуту забыть дело, которое ему поручено? Правда, сегодня экзамен в институте... Но разве это послужит оправданием, если он опоздает и погибнут люди! О том, что поступает в институт, Медведев пока никому не говорил.

Он отправился на Малый Фонтан.

За последнюю неделю Медведеву удалось многое разузнать о семье Володи Родневича.

Глава семьи, старик Родневич, до революции преподавал математику в частной гимназии Панченко на Большой Арнаутской улице. Сейчас в этом сером трехэтажном здании размещалась средняя школа, появились новые ученики, сменились почти все учителя. Но Андрей Корнеевич по-прежнему аккуратно каждое утро шагал по квадратным плитам тротуара Канатной улицы, элегантно помахивая тяжелой тростью. Доходя до Большой Арнаутской, он старался каждый раз ступить на одну и ту же приметную плиту, плавно разворачивался вправо на девяносто градусов и продолжал шествие к школе.

Медведев не раз наблюдал издали, как методично вышагивал этот старик, надменно вскинув голову с ежиком черных жестких волос, устремив вверх глаза, неестественно вытянутый и сухой, точно чертополох.

Со стариком жили тридцатилетняя дочь Елена и младший сын Владимир, в прошлом году окончивший школу и пишущий стихи, которые нигде не печатались. Муж Елены, Константин, был капитаном царской армии. В бурные годы гражданской войны он ушел к Врангелю и пропал без вести.

В дом на Канатной улице, где жили Родневичи, Медведев еще не заходил.

Сейчас, после разговора с Латышевым, торопясь к Жоре проверить, действительно ли уехал Володя, Медведев придумывал десятки способов, чтобы в тот же вечер проникнуть в квартиру Родневичей. Но все казалось ему непригодным, все могло вызвать подозрение. А время шло — был уже второй час пополудни. Трамвай как назло едва тащился. На повороте Медведев спрыгнул с площадки, пробежал заросшей дорожкой между чьими-то дачами к обрыву и увидел внизу отчаливающую шаланду с грязно-желтым парусом в заплатах.

На корме Жора, нагнувшись, что-то укладывал, придерживая одной рукой румпель. А на носу, лежа грудью на бушприте, покачивался над водой капитан футбольной команды Володя Родневич. Под свежим ветерком шаланда быстро шла в открытое море.

Резануло по сердцу. Неужели Жора предал? Или же с самого начала обманывал? Впрочем, Жора ведь никогда ни о чем прямо не говорил...

Сбежал с обрыва. На входной двери огромный ржавый замок. Последняя надежда — нет ли ключа под камнем у порога, где Жора обычно оставлял его для Медведева.

Ключ оказался там.

В комнате на ящике, заменявшем письменный стол, под куском пемзы лежал обрывок тетрадной бумаги в масляных пятнах, на котором корявыми печатными буквами было выведено:

Поистине, Жора был загадкой.

Взволнованный, шел Медведев по Садовой улице к институту. Проходя мимо здания городского почтамта, он заметил на тротуаре перед входом одного из постоянных спутников Володи Родневича, парня с утиным носом и острым кадыком на тощей шее, в широченных матросских брюках-юбках, болтающихся и хлюпающих на его худых ногах, как обвисшие паруса на мачте. Он качающейся походкой фланировал взад и вперед. Руки по локоть в карманах, нижняя челюсть сдвинута на сторону, поплевывает сквозь зубы — попробуй, зацепи! Слежка за почтовым служащим, который, как видно, им крайне необходим... Да, несомненно, дело развертывается широко. Латышев прав, нужно торопиться.

Вот что занимало Медведева, когда он шел на решающий экзамен по физике.

У большого крытого рынка он свернул на Торговую улицу, в конце которой за железной оградой, за деревьями виднелись колонны главного входа в институт.

Он опоздал. Пришлось упрашивать, чтобы приняли экзамен. Его послали за разрешением к профессору.

Профессор Пряслов больше всего был озабочен тем, как бы не опоздать домой к обеду. Он поминутно подносил к носу тяжелые золотые часы, щелкал крышкой и моргал подслеповатыми глазами.

— Э-э, уважаемый господин, ничего не могу, ничего... Экзамен окончен. Все явились вовремя. А вас, видимо, задержали более серьезные дела... Что ж, — он сладко улыбнулся и пощипал свою реденькую бородку, — что же, вот и занимайтесь своими другими делами. Вот так-с. — И засеменил к двери.

От этого язвительного обращения «господин», от сладкой улыбки и скрытой злобы, сквозившей в презрении к «другим делам», к самому Медведеву, ко всем вообще на свете Медведевым, он не сдержался, подскочил к двери и, загораживая выход, крикнул:

— Не выйдет! Слышите, профессор? Не выйдет! Я буду учиться и стану инженером. Имейте это в виду.

Пряслов опешил.

— Вы, конечно, коммунист!

— Да, я коммунист. Вам это не нравится?