— Да что вы, товарищи, я же не из города, я — в город. Только с парохода! — пытался уговорить двух молодых милиционеров пассажир с саквояжем.

— Ничего, ничего, не убудет! А ну, вытряхай!

Из саквояжа был извлечен добротный серый костюм.

— Що, спекулянта взяли? — крикнул кто-то из толпы.

— Граждане, це ж мой костюм. Собственный! — взмолился владелец саквояжа.

— А ну, примерь, — весело поддал тот же голос, — зараз проверим, его чи не его.

Один из милиционеров шутливо приложил к нему брюки.

— В самый раз! — выкрикнул он, хотя брюки явно были вдвое длиннее и шире, чем полагалось пассажиру. Это вызвало взрыв хохота.

Мимо прошел высокий черноволосый человек в штатском. Он скользнул взглядом по костюму, по растерянной физиономии пассажира, коротко распорядился:

— Прекратите! Это совсем не то, что мы ищем. Освободите гражданина.

Успокоившись после нескольких неприятных минут, пережитых в порту, пассажир с саквояжем выбрался из толпы и вскоре безмятежно зашагал на окраину Херсона, в Забалку.

А через три дня на одной из улочек Забалки появился плотный мужчина в уже известном Медведеву сером костюме. При аресте он предъявил документы на имя Зарубина и выразил крайнее изумление, даже возмущение тем, что его задержали.

Медведев пристально всматривался в мутные глаза, в обрюзгшее лицо с мешками, глубокими складками, с брезгливо опущенной нижней губой и неожиданно в упор спросил:

— Вы Гуров?

Тот улыбнулся.

— А-а, вот оно что... Значит, все это из-за Гурова! — На несколько секунд он задумался, потом, досадливо морщась, проговорил: — Вот не предполагал, что мне из-за Гурова придется пострадать.

— Неужели? — иронически спросил Медведев.

— Так, так... — покачал головой Зарубин. — Наверно, выследили этого гуровского родича, у которого я ночевал, устроили комедию в порту — он мне рассказывал. По костюму, значит, меня нашли. Столько хлопот! — Зарубин пожал плечами. — Знал бы, давно сам пришел к вам.

— Вы Гуров! — не сдавался Медведев.

Зарубин поглядел на него своими мутными глазами и, будто не слыша, продолжал:

— Гурова я знал, как же! Мы с ним работали на Турксибе. Он оттуда сбежал, кажется, на Север. А я давно собирался на Украине осесть. Он мне и дал адрес своих родичей. У меня здесь ведь никого нет... Да и на всем белом свете никого не осталось... — Он вздохнул и стал рассказывать о своем детстве, о семье, вырубленной колчаковцами...

Чем больше рассказывал Зарубин, тем больше понимал Медведев, что все это может быть правдой. И тогда какой смешной оказывалась ловушка в порту, которую он так изобретательно подготовил. Конечно, были весьма подозрительны переговоры гуровского родственника с бывшими полицейскими в Голой Пристани. Но ведь это могло и не иметь отношения к Зарубину...

В Управление строительства Турксиба полетел запрос, и вскоре Медведев уже знал, что Зарубин действительно недавно был освобожден от работ на Турксибе и отбыл на Украину. О Гурове никаких сведений в Управлении не сохранилось.

При очередной встрече Медведев подробно расспросил его о родственнике Гурова.

— Что ж я могу о нем сказать? — пожал плечами Зарубин. — Я его почти не знаю. Когда сказал, что от Гурова, он меня очень хорошо принял. Никогда ни о чем не расспрашивал. И я не задавал вопросов... Были у него какие-то свои дела, куда-то ездил. Кто его знает, зачем. Так, верно, продавать-покупать. Теперь ведь все торгуют. Вот и костюм мне где-то раздобыл недорого...

— Ну ладно, может, вы и вправду не Гуров, — рассмеялся Медведев.

— Вот тебе на! — развел руками Зарубин. — Вы еще сомневаетесь!

Медведев поверил этому человеку. Но все-таки...

— Служба наша требует осторожности, — мягко, чтобы не обидеть, объяснил он Зарубину. — Так что давайте выполним последнюю формальность. Устроим очную ставку. Здесь Гурова никто в лицо не знает. А вот в Висунске он останавливался, когда ездил на уничтожение Баштанской республики. Можно было бы кой-кого из Висунска сюда привезти, да на днях его передали в Николаевский округ. Ну, понимаете, разные округа... Съездим с вами в Николаев, устроим встречу там.

— Скорее бы! — обрадовался Зарубин. — У вас тут неплохо: и кормят и поят, но ведь надо мне на работу поступать, пора жизнь устраивать... Скажите же хоть теперь, кем был этот злосчастный Гуров? — И выслушав рассказ Медведева, задумчиво проговорил: — Да, если Гуров попадется, ему несдобровать.

— Несомненно! — подтвердил Медведев.

На следующий день поезд вез их в Николаев. Медведев настоял на том, чтобы ехать не в арестантском вагоне, а в обычном купе. Собственно, он уже не сомневался в Зарубине, хотелось сделать из него в дальнейшем помощника — гуровского родича следовало держать под наблюдением. Со своей стороны и Зарубин вел себя очень тактично. Нужно ли было ему встать, пересесть, закурить, он всякий раз обращался за разрешением, и Медведев оценил это.

Зарубин попросил одного из конвоиров проводить его в уборную.

— Пойдемте со мной, — сказал ему Медведев.

В коридоре они постояли, пошутили над чем-то. Никто из пассажиров и заподозрить не мог, что один из них — арестант. Оставшись в коридоре, Медведев закурил и с наслаждением затянулся. Вдруг он услышал, как в уборной что-то зазвенело. Он постучал — не получил ответа, дернул за ручку — изнутри было заперто. Медведев позвал проводника, открыл дверь. Окно было выдавлено. На торчащем в раме осколке стекла трепыхался клочок серой материи.

Медведев сразу же остановил поезд, бросился на поиски — все было напрасно. Зарубин исчез.

Через несколько дней в комендатуру Херсонского ОГПУ явился паренек с узелком и обратился к дежурному:

— Мамка сказала, у вас тут батько сидит. Вот ему передача.

— Как фамилия?

— Гуров.

Дежурный несколько секунд смотрел на него, раскрыв рот, потом сорвался с места и бросился за Медведевым.

Паренек рассказал, что к нему приехала из Новой Маячки мать и сообщила: в Копани арестован его отец. Прошло восемь лет с тех пор, как мальчик в первый и последний раз видел отца. Восемь лет он жил надеждой снова увидеть его. Мать не знает, что он пошел сюда. А ему лишь бы на минутку повидать отца, словечко сказать...

— Ты знаешь, кем был твой отец? — спросил Медведев.

Парень помотал головой.

— Нет. И мамка не знает. Еще в ту войну войско проходило через Новую Маячку, он у нас постоем стоял. Ну, спутался с мамкой. Ушел на войну, что ли... Я и родился. Объявился он аж в двадцатом году. Зашел, гостинцев принес. Мать на шее повисла, плачет. А он посидел и ушел. Восемь лет не показывался. И тут опять пришел...

С жалостью смотрел Медведев на мальчика.

— Так, значит, все-таки Гуров... — задумчиво проговорил он. Решительно положил руку на плечо паренька. — Ну, слушай, будет твой батько тут — позову. И заодно расскажу, кем был Гуров. А пока иди. Адрес только оставь, где живешь.

Паренек учился и жил у дальних родственников матери в Херсоне.

Не прошло и месяца, как Гуров был снова выслежен и схвачен в степном хуторе под Херсоном. Его взяли ночью спящим. А с чердака выскочил какой-то человек в галифе и отстреливаясь ушел в степь.

Гуров похудел, пожелтел. Глядя на Медведева немигающими мутными глазами, он тихо и убежденно доказывал, что фамилия его Зарубин, что бежал просто из страха: на очной ставке кто-нибудь мог обознаться, принять за Гурова — много ведь лет прошло, — и тогда, конечно, поверят свидетелю, а не ему... Медведева поражало искусство, с которым врал этот человек.

Ввели его сына. Паренек на миг замер у порога, метнулся к отцу, приник к его плечу. Гуров с минуту сидел неподвижно. Отстранил сына, даже не взглянув. Укоризненно покачал головой.

— К чему этот фарс? Мальчику было шесть лет, он не может помнить.

Тогда одного за другим стали вводить висунских жителей — теперь их привезли в Херсон. Каждый признавал Гурова с первого же взгляда. Он был невозмутим.