Буржуазная пропаганда заимствовала у реформистов и троцкистов также еще одну лживую выдумку, которая гуляла по страницам реакционных изданий все годы нэпа. А именно о том, что социалистическая революция в России развивается по тому же образцу, что и французская буржуазная революция. Вслед за эпохой якобинского Конвента, разъясняла «Трибюн де Женев», Россия переживает теперь время Директории и уже начинается оргия «новой буржуазии»[146]. В качестве доказательства, понятно, фигурируют те же «гримасы нэпа», но под эту схему подгоняется любой факт экономической и политической жизни. Допустим, Советская власть решительно проводит отделение церкви от государства, в стране развертывается антирелигиозная пропаганда, разрабатываются основы нового законодательства о браке и семье. Сообщая об этих фактах, буржуазная печать добавляет дежурную присказку: «Пример французской революции показывает, чем все это заканчивается»[147]. Или буржуазный корреспондент нашел какого‑то «коммуниста Б.» (приводится первая буква фамилии), который «влюблен» в Наполеона. Это ли не сползание к диктатуре сабли?[148] Говоря о тогдашней антисоветской кампании во французской буржуазной печати, коммунистическая газета «Юманите» саркастически замечала: «Даже в клевете нужно быть серьезными. Это основа искусства тартюфов» [149].

В 1923 году, несмотря на империалистические наскоки вроде «ультиматума Керзона», казалось, угроза непосредственного возобновления интервенции против Советского Союза отодвинулась. Но наиболее реакционная часть буржуазной прессы никак не желала расстаться с надеждой на скорое возобновление вооруженной борьбы против Советов. А предлогом для этого должны были послужить контрреволюционные восстания и диверсии, направляемые из‑за границы. Еще с 1921 года капиталистическая печать стала усердно рекламировать банды «зеленых». Твердолобая «Морнинг пост», например, выражала надежду, что они утратят «свой хаотический характер и вырастут в серьезную революционную силу, в которой могли бы принять участие и классы, не поддающиеся влиянию простого бандитизма»[150]. Но пока и «простой бандитизм» хорош, даже просто необходим на антисоветской пропагандистской кухне. Шансы «зеленых» в этом отношении все время взволнованно обсуждаются самыми респектабельными газетами, вроде «Тан»[151]. В тесной связи с такими надеждами присутствует тема о «крахе коммунистической пропаганды среди крестьянства» [152].

Это вполне совпадало с антисоветской агитацией внутри Советского Союза. Она была призвана посеять семена неверия и пораженчества среди рабочих и вместе с тем приободрить вражеские элементы, имевшие еще тогда достаточно широкую социальную опору у представителей ликвидированных революцией эксплуататорских классов, кулачества и нэпманов. Свержение Советской власти мыслилось ими, конечно, с помощью новой иностранной интервенции, но обязательно поддержанной активным выступлением внутренней контрреволюции, без которого внешнее вторжение имело мало шансов на успех. Только учитывая эти интервенционистские планы империализма, становится понятным то. исключительное внимание, которое уделялось западной пропагандой белогвардейскому подполью в России, всяческое его возвеличивание и попросту раздувание его значения. В условиях быстрого укрепления советского строя для интервенционистского лагеря были крайне важны любые факты, свидетельствующие о продолжении внутренними антисоветскими силами активной кампании террора и всяких других форм борьбы против власти пролетариата. Между тем особенно похвастаться здесь антисоветским элементам было нечем.

К этому времени ВЧК раскрыла и разгромила главные подпольные контрреволюционные группировки: «Тактический центр» и «Национальный центр», а несколько позднее террористическую организацию партии эсеров.

Но западная пропаганда продолжала шуметь в первые годы нэпа вокруг действий некоего тайного союза, пытаясь сильно поднять его акции и тем самым доказать, что деятельность союза имеет широкую поддержку у крестьянских масс. Так, в парижской «Эклер» появилась характерная статья (одна из многих подобных) под названием: «Против большевизма. Для борьбы против Красной России после «белой» армии — движение «зеленых». В ней говорилось, что белые не являлись, мол, подлинным народным движением, а «зеленые» им якобы являются и они теперь получили единый штаб [153].

Речь шла о контрреволюционном «Союзе защите родины и революции», приобретшем известность еще в годы гражданской войны во главе с Борисом Савинковым. (Кстати, он и был автором только что указанной статьи.) В этом случае борьба против контрреволюционной пропаганды и «тайной войны» империалистов оказалась тесно переплетенной. В 1924 году в результате умело проведенной операции органами ВЧК Савинков был арестован на территории Советского Союза.

1924 год. Смерть Ленина. Великая скорбь советского народа, утратившего своего гениального вождя, и ничем не поколебимая решимость идти по ленинскому пути. А в антисоветском стане злорадное торжество. Буржуазные газеты вроде той же «Дейли мейл» предрекают, что кончина Ленина приведет к «распаду» большевистской партии. «Со смертью Ленина большевизм не сможет остаться у власти», — кричит заголовок в «Матэн», собравшей для доказательства этого интервью у всех столпов белой эмиграции [154]. Буржуазная пропаганда пыталась спекулировать на величии Ленина — миллионы раз оклеветанного той же капиталистической печатью, — чтобы доказывать, подобно «Матэн»: что только престиж Ленина был в состоянии воспрепятствовать действию центробежных сил внутри советского общества [155]. «Таймс» уже вскоре «воочию» узрела, что «процесс развала внутри русской Коммунистической партии… ныне снова демонстрирует недвусмысленные признаки быстрого развития»[156]. Газета «левых» реформистов «Арбейтер цейтунг» в статье «После смерти Ленина», ссылаясь на примеры английской и французской революций, предсказывает большевизму что‑то около девяти месяцев жизни[157].

Этот венский орган II Интернационала даже неожиданно рекомендовал большевикам «следовать примеру Ленина», который, мол, отказался от политики военного коммунизма и теперь покончит с… диктатурой пролетариата. «Приобрели ли ленинцы от Ленина способность к перестройке и приспособлениям, с помощью которых он в 1921 году спас революцию?»[158] — вопрошала социал — демократическая газета.

Фальшивая апелляция к великому авторитету только что скончавшегося вождя мирового революционного движения потребовалась, как это вскоре выяснилось, реформистским идеологам для того, чтобы выдать за «подлинных ленинцев» антипартийную фракцию Троцкого и его сторонников. Уже прикидывалось не только то, что будет с большевиками после смерти Ленина, но и что будет «после большевиков». Нет, не возвращение к царизму, писала «Нью — Йорк геральд» в передовице «Будущее России».

Просто Красная Армия «свергнет» власть большевистской «старой гвардии» и Троцкий будет от этого в выигрыше. И при любых условиях будет усиливаться «экономическая свобода» (синоним капитализма)[159]. Этот «прогноз» совсем не случайное гадание на кофейной гуще, а твердо выкристаллизовавшаяся линия антисоветской пропаганды. К этому времени ее организаторы уже считали троцкистскую оппозицию, особенно активизировавшуюся с осени 1923 года, своим желанным союзником. «Внутрипартийная полемика, — констатировала тогда газета «Известия», — рисуется озлобленной фантазии белой эмиграции как кризис советского правительства»[160].