В общем, Владимир Михайлович, как говорится, попал «под колпак» Садата. Дружеские и доверительные разговоры с Садатом были вообще невозможны. Он, будучи по натуре интриганом, вел встречи в провокационном ключе, а тут еще такая сложная ситуация. Понятно, что наш посол находился в двойственном положении, и мы все ему сочувствовали.
Иногда Садат в разговорах с Виноградовым позволял себе расслабиться и поразвлечься примитивной шуткой. Президент, как выяснилось, оказался большим любителем русской водки и крабов, а также боржоми и предлагал послу проложить из посольства в свою резиденцию в Гизе (это практически в пределах одного квартала) «водкопровод» и «боржомипровод», а крабов доставлять ему машиной. Посол очень живо рассказывал о сценах поглощения наших отечественных продуктов Садатом, когда тот, накурившись гашиша, запивал его водкой, заедал водку крабами, а крабов запивал боржоми. Поскольку процесс этот шел очень быстро, крабы застревали в садатовских усах.
Трудно было вести дела со своими партнерами и главному военному советнику генерал-полковнику Василию Васильевичу Окуневу, и военному атташе посольства контрадмиралу Николаю Васильевичу Ивлиеву.
121
Мне было, пожалуй, полегче: начальник Службы общей разведки генерал-лейтенант Ахмед Исмаил Али и его заместитель генерал-майор Мухаммед Рифаат Хасанейн не являлись ни прожженными политиканами, ни тем более интриганами в отличие от своего хозяина. Беседы с ними хотя и не удовлетворяли меня полностью в плане информационной отдачи, все же проходили в спокойном и даже дружеском тоне. С Мухаммедом Рифаатом Хасанейном у меня вообще сложились ровные, устойчивые и дружеские отношения. Мы регулярно общались семьями и совершили вместе несколько ознакомительных поездок по Египту. Он был добросовестный служака, в генералы был произведен еще в армии, а профессиональным разведчиком, на мой взгляд, так и не успел стать. Когда наши разговоры принимали трудный оборот и Рифаат не знал, что ответить на поставленные вопросы, он предпочитал иногда откровенно солгать, нежели сложно выкручиваться. И хотя мы с Рифаатом не стали, что называется, закадычными друзьями, но отношения наши были самыми добрыми и воспоминания от встреч с ним и с его женой Фавзией остались хорошими.
Две недели спустя после обсуждения на заседании политбюро ЦК КПСС вопроса о положении в советско-египетских отношениях в египетском руководстве наступила развязка. Садат решил расправиться с «заговорщиками», которых в его ближайшем окружении окрестили «крокодилами». Чтобы не перечислять фамилии всех участников группы Али Сабри — Шаарави Гомаа, в посольстве для удобства и конспирации стали называть их так же. Каждому из «крокодилов» Садат заранее подготовил замену и, опираясь на президентскую гвардию и свое ближайшее окружение, 13 мая 1971 года произвел аресты всех членов группы.
Мы же в этот час веселились в посольстве ГДР, где немецкие коллеги устроили вечер дружбы. Была очень приятная, непринужденная обстановка. Сад посольства был искусно иллюминирован, играла музыка. Хозяева приема подготовили нам хорошую самодеятельность и не менее хорошее угощение. Больше всего запомнились несъеденные молочные поросята, которых предполагалось подать к концу вечера в качестве кулинарного сюрприза для гостей. Как раз когда дело дошло до поросят, было получено известие
122
об аресте «крокодилов», и все старшие советские дипломаты выехали в посольство разбираться с ситуацией. Для меня лично это была в каком-то смысле Пиррова победа: наши прогнозы подтвердились, обстановка для нас ухудшилась. Предлог для ареста был выбран смехотворный. Рассказывая о «заговорщиках» по местному телевидению, Садат упоминал о каком-то патриотически настроенном молодом человеке, принесшем ему (неожиданно для Садата, конечно!) пленку с записями бесед «заговорщиков». Для него, Садата, это была «ужасная новость»: «лучшие его друзья, люди, которым он верил как себе», оказались заговорщиками — в этом месте он начинал плакать, и его слезы (вот уж поистине крокодиловы) были хорошо видны телезрителям, и все понимали, как потрясен президент, как ему больно, какое разочарование, какой позор!
Все речи Садата по телевизору я слушал самым внимательным образом, запершись в кабинете, чтобы не отвлекаться и не пропустить ни одного слова или интонации. Эти речи давали богатый материал для понимания психологии самого президента, а также для серьезных политических оценок, которые вытекали из содержания и тона выступлений. Скрупулезный анализ речей президента и других руководителей Египта давал хороший дополнительный материал к имеющейся информации. Изучая Садата с 1955 года и слушая его выступления с 1970-го, наблюдая за его жестами и мимикой, я уже безошибочно знал: вот сейчас он начнет врать! Так было и во время его рассказа о том, как пришел парень и принес ему пленки, свидетельствующие о заговорщической деятельности «крокодилов».
К аресту группы насеристов Садат готовился заранее. Важным шагом, который сработал на повышение авторитета Садата, стало освобождение в конце апреля 1971 года группы известных в Египте деятелей, арестованных Насером как виновников поражения 1967 года. Были выпущены из тюрем бывший министр военной промышленности Шамс Бадран, заместитель министра внутренних дел Аббас Ридван и мой давний знакомый — бывший начальник Службы общей разведки Салах Наср. Избавившись от главных насеристов и обеспечив себе диктаторскую власть, Садат перешел к выполнению следующих пунктов своей программы.
123
В секретной переписке с президентом США Никсоном Садат, как уже упоминалось, в обмен на содействие США в урегулировании проблем Египта в ближневосточном конфликте обещал покончить с советским военным присутствием в стране. Пришел срок платы по выданным векселям. Условия Вашингтона были жесткие: сначала вывод советских военных, а потом урегулирование. Как начать? Начал Садат, естественно, с провокаций (в его понимании это, очевидно, называлось тонкой политикой). По стране стали распускать слухи, будто советские военные советники и специалисты грабят страну. На них-де тратятся большие валютные средства (очередная выдумка), они-де некомпетентны в военных вопросах, от них идет утечка информации в Израиль, и, наконец, они скупают египетское золото и увозят в Россию.
Слухи — слухами, но нужны и факты.
В августе 1971 года трое советских военных были задержаны и высланы из страны за связь с американским шпионом Рандопуло, египетским гражданином, греком по национальности. Грек был подрядчиком на строительстве оборонных объектов и имел деловые выходы на советских военнослужащих. Задержанные советские граждане были обвинены в потере бдительности (?) при общении с американским шпионом, через которого египетские военные секреты утекали к американцам, а от них — в Израиль. Дело было шито белыми нитками, и обвинение само по себе нелепо. Египтяне, и в частности руководство Службы общей разведки, давали весьма путаные и невразумительные объяснения по поводу выдворения советских граждан, ссылаясь то на некомпетентность исполнителей, то на невозможность вовремя связаться с послом и со мной, чтобы посоветоваться, и тому подобное. Но колеса уже завертелись в нужном направлении: на основании этого факта распускались слухи, что советские военные специалисты шпионят в пользу Израиля.
8 мая 1972 года был организован грубый и демонстративный (в расчете на огласку) обыск в каирском аэропорту группы советских специалистов и их жен (всего 71 человек), закончивших свою работу в Египте и вылетавших на родину, в поиске, как им было заявлено, незаконно вывозимого из страны золота. Было найдено и золото: обручальные кольца по
124
числу отъезжающих, несколько перстней и цепочек, серьги (в ушах, разумеется), а также семь браслетов и три брошки. Маловато, конечно, для массового вывоза, но тень брошена.
С нашей стороны последовали заявления, представления, возмущения, но дело, как говорится, было сделано, и компрометация советских военнослужащих продолжала набирать темп. Собрав всю информацию о положении вокруг советских военных советников и специалистов, я направил в Центр 29 июня 1972 года подробную телеграмму о том, что в ближайшее время следует ожидать серьезных демаршей Садата против нашего военного присутствия в Египте.