В распоряжении блокового два штубендиста — старших по комнате, так как блок во Флоссенбюрге состоял из двух половин: в одной находится сам блоковой и гигиенварт-санитар, который проверял чистоту бараков, прививки и как заправлены кровати.

А.Ш. А что, в лагере были кровати?

А.П. А как же! Ведь это Германия. Нары были в Освенциме, транзитных лагерях и транспортных блоках. А у нас во Флоссенбюрге, Бухенвальде, в лагерях для военнопленных в Германии кровати. Трехъярусные, но кровати. Причем, заключенным белье меняли регулярно. Эти кровати во Флоссенбюрге надо было заправлять особым квадратом. Одеяло заправлять под острым углом. Заключенные не успевали, не всегда получалось. За незатянутый ровно квадратом матрац можно было за милую душу 25 ударов по заднице схлопотать. Поэтому люди предпочитали спать на полу, нежели на кровати и мять этот матрац.

Выдавалось два одеяла, простыня, наволочка, белье менялось. Вы извините, но за чистотой немцы смотрели. Ты мог подохнуть с голоду, но чтоб вшей и блох не было, клопы не кусали. Конечно, это не забота о заключенных: немцы были заинтересованы, чтобы не вызвать эпидемию в самой Германии. Парикмахеры тоже были. Но если военнопленных стригли просто наголо или очень коротко, то в концлагерях простригали дорожку на голове — «гитлерштрассе», так называли ее лагерники.

Блокэльтестер и штубендисты были, как правило, педерастами. Каждый из них имел 16-17-летнего паренька-любовника либо русского, либо поляка. И это несмотря на то, что во Флоссенбюрге был публичный дом, куда они тоже ходили для отвода глаз. Никакой доходяга туда не ходил. Все эти блоковые штубендисты и капо были в основном уголовники, так называемые «зеленые». Все они носили зеленый треугольник-винкель — знак уголовника. Сидели все в лагерях с 34–35 годов. Гитлер быстро покончил в Германии с уголовным миром. Но они надолго стали хозяевами в лагерях.

Были, правда, исключения. Так одним из самых страшных капо Аушвица был «блютикер Алоиз» — «Кровавый Алоиз». Алоиз Зигельман, не из уголовников. Он был один из руководителей комсомола Германии, по-моему, 2-й секретарь ЦК, посаженный в 34-м году. Когда в 43-м году начали эвакуировать польские лагеря, он попал к нам во Флоссенбюрг. К этому времени уголовники поутихли, многих просто поубивали и стали заправлять в лагере люди с красными винкелями — политические. Практически к этому времени все лагеря перешли в руки «красных винкелей». Немцы поняли, что на уголовников ставить нельзя, когда от внутрилагерного террора перешли к использованию заключенных на военном производстве. Поэтому стало легче, и стали больше скрывать евреев, так как шрайштубе-писарская была уже в руках красного лагерного самоуправления.

Так вот, «блютикер Алоиз» со своей свитой, с любовником и со своим телохранителем прибыли во Флоссенбюрг с транспортом из Аушвица. Он не сообразил, что в лагере уже не тот порядок и первым делом набил кому-то морду, и сказал: «Я «блютикер Алоиз», что, к вам слава не дошла?» Но после того, как наступил мертвый час, он был крайне удивлен, что его с кровати подняли, вытащили в прихожую барака и объяснили, что к чему. Даже знакомых коммунистов нашли, и те сказали: «Мы тебя убьем, дорогой ты наш товарищ, давно о тебе слышали. Вот ты к нам сюда и попал, голубчик». И как в стихотворении Демьяна Бедного: «Доспехи с сеньора стащили и вместе с клопом раздавили». Убили его в конце 43-го года.

А.Ш. Что-нибудь еще особенное о лагерной жизни можете припомнить?

А.П. Самое главное, что лагерь Флоссенбюрг, был создан как режимный лагерь. Не случайно там и Канариса придушили. Причем, работа первые несколько лет была только на каменоломнях.

Заместитель начальника лагеря был гауптштурмфюрер Фриче по прозвищу «Штольбхен». Это прозвище ему дали за то, что когда он приходил в барак и проверял носовым платком чистоту, и находил пыль — штаубштольхен, то приказывал через одного пороть весь барак. Он был хороший боевой офицер, попал в лагерь после того как его на фронте покалечило: был ранен в обе ноги, ходил хромая. Так вот он встречал новоприбывших такими словами: «Вы прибыли не на курорт. Здесь есть мертвые или здоровые. Здесь больных нет. Все, расходитесь по баракам!».

А.Ш. Ничего себе фронтовик! Откуда такая ненависть жестокость? Он же не из «Мертвой головы» Эйке, которая была специально создана для охраны лагерей.

А.П. Арон, часть немцев искренне ненавидела остальных потому, что величие национал-социалистической системы, без преувеличения, в том, что, по крайней мере, 30–40 % немцев были уверены в том, что еврей, славянин и равные им — не люди. И Фриче из тех, кто искренне уверовал в это. А раз так, то его интересует только польза Рейха. Во Флоссенбюрге, так и в других лагерях, господствовал именно этот принцип. Причем, вполне объяснимый. Например, ты болен, даже двигаться не можешь. Однако на аппельплац, на построение, тебя вынесли на руках: в бараке не должен оставаться ни один заключенный. 1,5–2 часа продолжается эта процедура, а ты лежишь на снегу, у тебя воспаление легких… Стоит тебя после этого тащить обратно в барак? Стоит в санчасть? Все равно сдохнешь.

А.Ш. Какие категории узников были в лагере?

А.П. Я называл уже, политические, уголовники. Было много русских, бывших военнопленных, переведенных в разряд узников концлагерей. Почти все, кто проходил через Хаммельбург или Нюрнберг — попадали во Флоссенбюрг.

Например, первые пленяги, попавшие в плен в Лиепае, моряки, я их видел своими глазами. Сперва они были в Хаммельбурге — работали на кухне, затем их перевели в Нюрнберг. Потом, когда их захотели отправить на завод, они проявили патриотизм, то есть на кухне работать будем, а на противника — нет. Их всех отправили во Флоссенбюрг. Почти все, за исключением двух-трех человек, там бедные и остались. Вообще из первых пленяг мало кто уцелел.

Почему, например, господ русских офицеров долго не держали в одном лагере? Потому, что пакостить немцам начинали. Их переводили из категории военнопленных в категорию политических преступников. Могли за что угодно: за длинный язык, за агитацию против РОА (Русская освободительная армия- А.Ш.), за побеги, за саботаж… Но как это подавалось: ты враг на территории Германии, но мы тебя в лагерь не для уничтожения поместили. Ты государственный шуцхефтлинг — превентивно заключенный. Посадили тебя временно, до окончания войны, а там разберемся. От вас государство надо защитить, поэтому вас и посадили в лагерь.

Обыкновенных русских офицеров переводили из Бухенвальда во Флоссенбюрг, оттуда в Кравинкель, Вайден, в Маутхаузен…

А.Ш. Кто-нибудь еще из числа военнопленных занимал какие-нибудь должности в лагере?

А.П. Понимаете, не выдвигали советских ни на фюрерарбайтера-десятника, ни на капо. Это были немцы. Во Флоссенбюрге подбор капо был потрясающий. Все работники немецких ЦК компартии, либо ЦК комсомола. Правда, это когда «зеленых» сместили.

А.Ш. Александр Петрович, вы все время жили в лагере? Где? Каковы были ваши обязанности?

А.П. В основном, кроме командировок, а командировок было много, я там торчал. Там производство было налажено. У меня была 4-х комнатная квартира в офицерском поселке, в 3-х километрах от лагеря. Занимал я пост арбайтсдинстляйтера целого авиационного комбината. Это что-то вроде начальника отдела кадров управления и, как я уже говорил, ответственного за рабочую силу с востока.

Мы — совершенно инородное тело в лагере. Мы лагерному руководству не подчинялись. Мы были частью производственного отдела заводов Мессершмитта, основная база которого находилась в Регенсбурге.

Там был ниже меня по званию гауптштурмфюрер Мольтке — инженер с эсэсовскими погонами. В его распоряжении было 2 инженера и несколько техников.