Командный пункт генерала находился в старинной гостинице, в трех кварталах от того, что в этом захолустье сходило за главную улицу. Наверно, в свое время гостиница была шикарной. Снаряд вырвал часть стены дома и сбросил в протекавшую через город реку, но здание по-прежнему выглядело, как декорация к венской оперетте.

Так уж заведено в армии, что даже штатскому человеку надо соблюдать субординацию. Запросто к генералу не ворвешься — кто знает, вдруг яичница из порошка, которую он съел утром, плохо легла у него в желудке! Для военного корреспондента нет более тяжкого греха, чем рассердить генерала. Военный журналист вроде паразита — паек ему выдает армия, крышу над головой и транспорт предоставляет армия. Рассердишь генерала, и тебе придется пешочком выбираться с территории, где располагаются вверенные ему части. Ну а территория эта обычно немалая.

Добравшись до штаба, я прежде всего представился ребятам из автопарка, сделал массу заметок, записал много фамилий и личных номеров, не забыв и об адресах, по которым проживали их родители. Для себя я уже тогда решил написать несколько очерков, начинающихся примерно так: «Сержант Джо Николе из Пэдуке, штат Кентукки, — ветеран четырех важных кампаний в Европе...» Я направил бы очерк в газету, выходящую в том городе, откуда парень призывался в армию, недели через две он получил бы оттуда вырезку, и дело в шляпе: после этого я мог бы в любое время приехать в дивизию и жить припеваючи.

То же самое я проделал с кухонной братией, решив тем самым проблему питания. Потом я обработал полевую почту и отныне мог не сомневаться, что мои сообщения будут своевременно попадать к офицерам для связи с прессой и к военным цензорам для отправки в Штаты. Представившись начальнику медицинской службы, я договорился переночевать у него, если задержусь в расположении дивизии. У врачей всегда много спирта, и он вполне пригоден для питья, если добавлять лимонной кислоты. У сержанта-хозяйственника я позаимствовал столовый прибор, встал вместе со всеми в очередь и получил порцию завтрака. Солдатский кофе оказался, как всегда, дрянным. Потом я направился в штаб дивизии, к офицеру для связи с прессой. Нужно было соблюдать субординацию. Я хотел услышать от него, чем сейчас занята дивизия, чего следует избегать в разговоре с генералом и как лучше завязать с ним беседу о куклах. На этот раз мне повезло. Пресс-офицером оказался знакомый мне по Штатам диктор радиокомпании Си-Би-Эс, и оба мы словно перенеслись из Германии на Мэдисон-авеню. Не знаю почему, но даже в разгар войны военная форма выглядела на нем, как дешевый штатский костюм. Его радость при встрече со мной я объяснил тем, что он, по-видимому, постоянно чувствовал себя в окружении тупиц и кретинов.

— Привет, Гарри! — воскликнул он. — Рад видеть тебя!

— Ты мне льстишь. Чем я обязан такой восторженной встрече?

— Долго у нас пробудешь?

— В зависимости от обстановки на вашем участке.

— В таком случае ты сбежишь завтра же утром.

— Ничего интересного?

— Наш старик хочет заставить солдат заниматься хотя бы сборкой и разборкой винтовок. По его убеждению, людей нельзя оставлять без дела.

— Да, я кое-что слышал о нем.

— И все, по-видимому, правильно... Какого дьявола ты тут делаешь?

— Пока осматриваюсь. Говорят, он интересный человек.

— Боже, кто это говорит?

— Ребята в Париже.

— В Париже?! Париж все еще на старом месте?

— Конечно. Послушай, мне нужно проверить один факт. Я слышал, ваш старик коллекционирует куклы.

— Что, что?

— Куклы.

— Ты хочешь сказать, хорошеньких немок?

— Да нет, куклы. Деревянные куклы. Вырезанные из дерева куклы ручной работы. Будто он посылает своей жене по кукле из каждого захваченного города.

— Потрясающая липа. Откуда ты ее высосал?

— Из бутылки с коньяком.

— Похоже.

— Нет, это и в самом деле вранье, Билл?

— Послушай, наш фрукт коллекционирует только врагов по обе стороны фронта.

— Значит, он из числа этих самых...

— Вот именно. Ты слышал о Кукурузной Кочерыжке?

— Я думал, это шутка... Но ничего, Билл, я все равно хотел уехать из Парижа.

— Ты что, совсем свихнулся? Уехать из Парижа! Может, ты добиваешься, чтобы тебя выперли из армии как умственно неполноценного?

— Будет тебе. Ну а вообще как жизнь?

— Это затяжная война, Гарри. Хочешь знать, что я сплю и вижу?

— Производство в майоры?

— Если и стану майором у Кукурузной Кочерыжки, то не раньше чем к седьмой мировой войне. Нет, серьезно, ты знаешь, что мне постоянно грезится?

— Хорошенькие француженки?

— Точно. А еще?

— Сдаюсь. Не ведаю.

— Суп.

— Суп?

— Да, суп.

— Знаешь, Билл, майора-то из тебя действительно не получится.

— Я грежу о супе с макаронами и бобами в итальянском ресторане «Льюиса и Армана» на Бродвее.

— А ведь это неплохая тема, Билл. Очерки о солдатах, воюющих за мамин яблочный пирог, уже изрядно приелись. Кто знает, может, Америка жаждет познакомиться с образом героя-солдата, который сражается за суп с макаронами из итальянского ресторана «Льюис и Арман».

— Гарри, ты долго намерен пробыть у нас?

— Ну, если найду интересные темы...

— У нас тут есть солдат, в свое время сочинявший душещипательные телеспектакли для домашних хозяек. Интересно?

— Не очень.

— Связной одного из батальонов родился в городке милях в четырех отсюда. Пока этот городишко еще у немцев, но ты, возможно, покрутишься у нас, пока мы его не возьмем. Можно будет сделать хороший очерк со снимками. Я могу прикрепить к тебе дивизионного фотографа.

— Ну что ж, буду иметь в виду на тот случай, если вы возьмете город, если вы не обойдете его стороной и если ваш солдат до тех пор уцелеет. Ты не скажешь, сколько вы тут намерены отсиживаться?

— Этого я тебе сказать не могу.

— Даже если бы и знал?

— Просто я не знаю. На участке одного из наших полков отмечается небольшая активность — действуют разведгруппы и все такое.

— Спасибо, не интересует.

— К сожалению, ничего другого предложить не могу. Вот кукольная история, конечно, могла бы послужить темой для большой статьи.

— Да, если бы соответствовала действительности.

— Даже если бы и не соответствовала. Если бы, например, нам удалось убедить Кочерыжку поговорить об этом с тобой.

— Как ты думаешь, Билл, есть какая-нибудь надежда?

— Такая же, как на то, что он примет мой рапорт об отставке. Но мне хотелось бы, Гарри, чтобы ты упомянул нашу дивизию в своей корреспонденции.

— Это почему же? Уж не потому ли, что я твой любимый военный журналист?

— Надеюсь, ты упомянешь в корреспонденции мою фамилию и тем самым напомнишь начальству из Си-Би-Эс, что их сладкоголосый рыцарь, ушедший на войну, в свое время вернется к ним в поисках работы... А что, Гарри, если кукол оставить в неприкосновенности, а генерала заменить каким-нибудь солдафоном, а? Конечно, придется получить разрешение от Кочерыжки, но он не узнает, что это будет липа. У нас есть тут немец-краснодеревщик, для большего правдоподобия он может изготовить штук восемь-десять любых кукол. Что ты скажешь?

— Надо это сделать хотя бы ради того, чтобы взглянуть на морды мерзавцев, чьи побасенки заставили меня мчаться сюда из Парижа. Они позеленеют от злости, если я привезу очерк о коллекционере кукол.

— Кто тебе нужен — солдат или офицер?

— Солдат не годится. Уверен, что даже капрал или сержант в роли коллекционеров кукол покажутся читателю психами, которые попали в армию лишь по недосмотру врача. Для такого очерка нужно начальство, и чем выше чином, тем лучше. Я же могу подать кукольную историю с шумом и треском и даже, возможно, напечатать в какой-нибудь воскресной газете.

— Какое начальство тебе требуется?

— Кто-нибудь из старшего офицерского состава.

— На капитана согласен?

— Нет.

— Почему?

— Никакой капитан из строевых на такую липу не пойдет. Для пущего правдоподобия мне нужен полковник, на худой конец подполковник — настоящий, бывалый служака.