Так она оказалась в деревне. Бабушка, конечно же, приняла бедную внучку. Дел по хозяйству было много, а старушка едва держалась на этой земле. Посла Ева скотину, кормила кур, убиралась, и раз в неделю, вытаскивая несколько купюр из тайника с оставшимися от продажи квартиры деньгами, ездила в город за очередной порцией ядовитого порошка. Дряни, без которой она разучилась жить.

Несколько раз она пробовала завязать, но ни спокойствие деревенской жизни, ни свежий воздух и живописные просторы, ничто не помогало разомкнуть смертельные путы. Будучи знатоком человеческих душ, она отлично понимала в чем суть привыкания, но знание не всегда сила. Опиатные рецепторы были повреждены, и всякий раз, когда ломка начинала выкручивать ей суставы, а холодный пот заливал глаза, она не выдерживала и поднимала белый флаг. И по венам опять бежал сладкий яд.

И вот вчера она сдалась. Деньги подходили к концу, и тучи уже собирались на горизонте. Несколько раз девушка уже попадала под хлысты таких бурь, и она прекрасно понимала: впереди ее ожидают только болезненные страдания.

“Уж лучше сразу в ад, чем здесь еще мучиться”, – подумала Бодрова, перед тем как повиснуть на пожелтевшей веревке.

Но судьба рассудила по-своему. Ад не принял Еву. Никто ее не хотел. И корчась на полу своей маленькой комнатушки, девушка плакала, а безысходность все больше прожигала ее сердце.

– Ку-ку, ку-ку. – вырвалась деревянная птица из старых часов на стене.

– Два часа. – перевела Ева.

Она была уже готова плюнуть на свой сговор со смертью и достать из тайника последний шприц с разведенным веществом.

– Не смей! – сквозь слезы заорала себе девушка. – Подожди немного, а когда сможешь встать – убей себя!

Напрягая каждую измученную мышцу тела, она попробовала приподняться. Получилось сесть на колени и тут же ее вырвало. Вытерев лицо от слизи и прилипших волос, Ева взглянула в окно. Солнце издевательски светило, и судя по сквозняку, на дворе играл осенний ветер. И вдруг ей померещилось нечто странное: на дороге, в пяти метрах от дома лежало несколько тел. Присмотревшись, Ева удивилась:

“Что-то рановато для местных”, – подумала девушка о сельских пьянчужках.

Превозмогая боль, она все-таки поднялась на ноги, и, подобрав с журнального столика очки, вернулась к окну. Воспаленные глаза теперь видели лучше. Тонкие линзы привнесли в окружающую действительность четкость. Она смотрела и не могла понять: то ли уставший разум ее обманывает, то ли ей все же удалось отправить себя в ад. Открывающиеся из окна виды были настолько неправдоподобны, что девушка даже несколько раз хлопнула себя по щеке. Но видение не думало растворяться. Дымились обугленные скелеты соседских домов, а на маленькой сельской улочке лежали мертвые люди. Из щелей подгнившей оконной рамы свистел ветер, донося до ее ноздрей запах гари и сладковатую трупную вонь.

Из оцепенения девушку вырвал долетевший до нее скрип старенького деревянного крыльца. А затем заскулили входные двери бабушкиного дома. Отвернувшись от окна, пошатываясь и обхватив руками живот, который то и дело пронзали острые спазмы, Бодрова подошла к двери своей комнаты. Ева прислушалась. Судя по голосам проникнувших в ее дом людей было несколько, и один из тембров однозначно принадлежал женщине.

“На кухню. Беги туда”, – вспомнила она о запасном выходе из дома.

Кухонное помещение выходило на веранду, за которой был задний двор. Закусив губу, Ева открыла дверь своей спальни и побрела по коридору. Бежать у нее не получилось. Голова кружилась, и пришлось буквально ползти, опираясь на стены. И как она не торопилась подгоняя свое непокорное тело, голоса все приближались. Когда девушка оказалась на кухне, стало ясно, что незаметно покинуть дом она не успеет – шаги чужаков были уже совсем близко. Выбора не было, и, схватив самый большой нож, Бодрова забралась под широкий обеденный стол. В детстве она часто любила прятаться под этим четырехногим стариком и незаметно для всех слушать, как взрослые перемывают своим друзьям и близким кости. С самого нежного возраста ей нравилось капаться в людских душах. Нравилось искать причины их переживаний. Вот только со своими Ева справиться не смогла.

Через минуту три пары ног затопали вокруг стола.

– Ничего. – услышала девушка разочарованный мужской голос.

– Влад, раздобудь еды. Я на второй этаж, проверю. – произнес второй мужчина и добавил: – Ирина побудьте здесь. Не разделяемся.

Когда одна пара ног ушла вглубь дома, Бодрова почувствовала резкую боль в правой руке. Скованная страхом, она не заметила, что вместе с рукоятью ножа, сжала краешек лезвия. Да так сильно, что оцарапала кожу на ладони. Стекая по блестящему лезвию ножа, крупные капли темной крови падали на голубоватую керамическую плитку. Но Ева этого не видела. Скрытая низким подолом скатерти, Бодрова сидела на коленях и едва дышала. И так бы осталась она сидеть, если бы тонкая струйка крови предательски показавшаяся из-под стола, не выдала ее.

– А это еще что? – удивился мужской голос.

И это было последнее, что услышала Ева перед собственным криком.

Когда лес выпустил людей из своих объятий, трое вышли на широкую каменистую дорогу между двумя ближайшими селами. Как и было решено, они выбрали южное направление и зашагали в сторону Поддубья. Шли они молча. Георгий думал о Голосе, Ирина также была во власти тяжелых мыслей, и только Влад, насвистывая что-то себе под нос, выглядел необычайно спокойно.

– Чего такой веселый? – спросила Смолова мужчину с перебинтованной головой.

– А толку грустить? Мне кажется, что худшее мы уже пережили. – пожал плечами Сычев.

И пнул торчащий из земли булыжник.

– Мне бы твое спокойствие. Так и стоят лица детей перед глазами. – вздохнула женщина.

– Мы все чего-то лишились. – не отрывая глаз от горизонта, на котором уже виднелись первые сельские дома, отстраненно произнес священник.

– Но вы не видели, как близкий вам человек… Вы этого не видели. – едва сдерживая себя, понизила голос Ирина. – Отец. Я с вами. До конца с вами. Но, даже понимая, что это все было испытанием моей веры, мне легче не станет. Просто нужно время.

Георгий видел, как тяжело ей давалось сдерживать свой гнев и священник решил, что разумнее будет уйти от разговора. Однако Влад его опередил.

– А вы, Ирина, чем занимались? Я вот, всю жизнь свою играл в войну. А пару лет назад одумался. А кем были… - запнулся мужчина. – Кем были вы, в прошлой жизни?

– Думаете найти связь. – вымучено улыбнулась Смолова. – Работала я на заводе, химиком. Это, да и семья – все, что было у меня в жизни.

– Подождите, а на каком заводе вы работали? – отчего-то удивился Владислав.

– На “Хиволокне”. – ответила Ира.

– Это который тут рядом, на той стороне Волги? Или ближе к центру? -

– Нет, здесь недалеко институт синтетического волокна, а я на “Химволокне”. На самом заводе работала.

– Надо же, тесен мир. У меня мать там работала. Тоже химиком. – ухмыльнулся Сычев.

– Ну, не думаю, что это божий замысел. Просто Тверь – маленький город, а завод большой. – отмахнулась Ирина.

– Кто знает. – подражая задумчивой манере Георгия, произнес Влад.

И трое засмеялись.

Но хорошее настроение ненадолго задержалось в сердцах людей. Они приближались к селу, и с каждой пройденной сотней метров на дороге все чаще стали попадаться покойники, а крик, кружащих над Поддубьем черных ворон, становился все громче. Когда начался дырявый асфальт поселка, и люди зашагали вдоль пепелищ и редких, уцелевших домов, Соколов предложил обыскивать нетронутые огнем постройки. В одной из деревянных изб Ирина обзавелась теплым драповым пальто, которое она одела вместо своего изорванного, и длинным двуствольным ружьем.

– Знаете, как обращаться? – спросил Сычев.

– Догадываюсь. – улыбнулась Ира, лихо зарядив оружие.

На вопросительный взгляд Владислава женщина коротко ответила: