Горячая кровь из разрезанной артерии хлынула мне на туфли, а из глаз брызнули последние слезы сострадания. И с каждой слезой из меня вытекал человек. Подергиваясь, тело мальчика упало на пол. Словно рыба выброшенная на берег, ребенок пытался вдохнуть, и, к моему ужасу, искра жизни тухла слишком долго. Не зная, что делать, я присела и с размаху ударила скальпелем в область сердца. Тонкое лезвие инструмента прошло меж ребер, и видимо попало в цель. Тело мальчика в последний раз дернулось и успокоилось. Глаза смотрели на меня с укоризной. Дрожащей рукой я прикрыла тот страшный взгляд. Его веки опустились, но взгляд не исчез. Он и сейчас в моей памяти.

Со скальпелем в руке я бросилась в конец лазарета, к двери с табличкой “главврач”. Анжела, оцепенев, стояла на входе, видимо, не веря в произошедшее. Я крикнула. Она очнулась. Когда за нами щелкнул замок прочной двери кабинета, звуки Смерти проникли в лазарет. С ужасом ожидая того, что дикие люди начнут ломать дверь, мы забрались под большой дубовый стол и доверились в руки судьбы.

– Еще одна заблудшая овца. – проверяя пульс на шее лежащей без сознания светловолосой девушки, сказал Георгий.

– И стоило это того? – обозлено бросила Смолова. – Нашли какую-то наркоманку.

– Каждая жизнь дорога. Если она не погибла, значит, на то были причины. – резко ответил Влад, и женщина замолчала. – Правда, отец?

– Да. Конечно так. – потирая густую бороду, как-то невесело ответил Соколов.

Святой отец понимал волнения Иры. То, что они нашли выжившую, было конечно хорошо. Вот только не такую спасенную жизнь он ожидал увидеть. До этого, Георгий видел смысл в судьбах уцелевших. Влад – человек, наворотивший грязных дел, но покаявшийся. Ирина – потеряла все, чем дорожила, а взамен получила веру. Распластанная же на полу особа портила всю смысловую картину плана Порядка.

– Зачем ты ее оставил? – всматриваясь в перепачканное лицо девушки, спрашивал Соколов Голос.

Но Голос молчал.

Девушка очнулась примерно через час. За это время люди тщательно осмотрели дом. На втором этаже Георгий нашел мертвую старушку. Она сидела на старом креслице накрытая теплым пледом, а из окровавленной глазницы торчала вязальная спица. Рядом с покойницей стоял небольшой письменный столик. На нем священник увидел несколько фотографий, вложенных в неказистые рамочки. Со снимков отцу Георгию улыбалась белокурая девчонка. Очень похожая на ту, что ловила цветные видения на полу кухни. Поставив фотокарточки на место, Георгий прикрыл покойнице глаза и спустился вниз, где встретил взволнованных Ирину и Влада. В руках люди держали набитые едой сумки.

– Она очнулась и просит выпивку. Говорит в баре стоит старый коньяк. – растерянно сказал Владислав.

– Нет, потворствовать ее разгулу мы не будем. Она была оставлена нам на поруки с другой целью. Для исцеления. – отрезал священник и зашагал в сторону кухни.

Пройдя в помещение, Соколов сходу пояснил, что никакой выпивки девушка не получит, ведь еще час назад она бросалась на них с ножом. На что та ответила без особого гнева:

– Ну, как скажите.

Убедившись в том, что светловолосая прибывает в рассудке, Георгий предложил всем четверым присесть за большой стол переговоров, под которым и пряталась девушка, когда ее нашли.

– Как звать то тебя, дитя? –спросил Соколов когда все расселись по местам.

– Бодрова Ева. И прошу, давайте без этой вашей надменности. – нахмурив лоб то ли от боли в голове, то ли от недовольства, раздраженно попросила девушка. – расскажите лучше, откуда вы взялись, и что там случилось.

– Никакой надменности в моем голосе нет. Это называется снисходительность. – возразил Георгий.

– Не надо мне семантики. Называйте как хотите, просто тон свой оставьте для пустоголовых прихожан. – нервно парировала Ева.

Святой отец видел, как играли в уголках ее глаз искорки гнева, и, сделав нужные выводы, Соколов прямо спросил:

– Не любите людей в рясах?

– Ух.…Да мне как-то плевать. – грубо бросила Бодрова. – Мое отношение к вам, или к кому-то другому, сейчас не имеет ровно никакого значения. Давайте по существу. Так что там произошло?

– Эй, аккуратней с выражениями. Ты ведь не с дружками в притоне общаешься. – вмешался Влад.

– А ты, видимо, главный батюшкин подхалим? – ядовито ухмыльнулась Ева и откинулась на спинке стула.

– Прекратите! – повысила голос Ира, и злобно сверля друг друга взглядом, люди замолчали.

– Ладно. – взяв примирительную нотку, начала девушка. – Начнем сначала: Я Бодрова Ева. Мне двадцать пять. И еще я законченный наркоман, пьяница и безнравственная скотина. А вы кто? – залилась она недобрым смехом.

– Я – Георгий Соколов, протоиерей вознесенского храма, что в Каблуково. А эти господа, – указал священник на сидящих по обеим сторонам от него. – были, как и вы, мне посланы Порядком: Влад Сычев и Смолова Ирина. – представил людей святой отец.

– Из Каблуково? Это же километрах в десяти отсюда. – удивилась девушка. – И всего двое выживших?

– Да, вы третья. И не спешите с вопросами, позвольте я все вам расскажу. – знаком призывая успокоиться, сказал Георгий.

И Соколов принялся пересказывать страшные события сегодняшнего дня.

Ева слушала историю странного батюшки и с каждым его словом, все меньше ему доверяла. Голоса в голове, паранойя, деперсонализация, как потеря контроля над телом, сопровождающаяся кратковременной амнезией – симптомы первого ранга по Шнайдеру. Классический пример расстройства психики на почве внезапного стресса.

“Как из учебника прямо”. – подумала над очевидностью проблемы батюшки, Бодрова.

Единственное, что представляло интерес во всей клинической картине человека это не совсем обычная концепция религиозного психоза. “Порядок” – вот что, по мнению батюшки, стало виною конца света, и чей Голос он слышал у себя в голове.

Второй мужчина. Человек с перебинтованной головой – тот, который так грубо упрекнул ее в плохих манерах, показался Еве тоже не особенно здоровым. Слишком легко, без малейшей тени сомнения доверял он святому отцу.

“Возможно усугубившаяся травма из прошлого. Может быть, он когда-нибудь уже попадал в мясорубку, или нечто похожее, и то, что он увидел сегодня, распустило швы на старой ране. – разбирала варианты Бодрова. – Отсюда чрезмерное доверие священнику, как духовному наставнику, снимающему неподъемный груз вины. Отсюда недостаточная для здравого человека критичность мышления”.

И наконец, последняя особа – женщина лет тридцати по фамилии Смолова, никакой явной симптоматикой не выделялась, кроме излишней вспыльчивости, и очевидным когнитивным диссонансом между собственными убеждениями и словами святого отца.