— Давай пойдем поедим.

— Еще раз? — Шольцу явно не хотелось отрываться, от интересного занятая.

— Идем. Еще не поздно. Выпьем по рюмке коньяку.

Мюллер решительно поднялся, бросил на столик шахматную фигурку и направился на кухню. Шольц нехотя поплелся следом. Они потом долго сидели на кухне, неторопливо потягивая коньяк и дымя сигарами, лениво перебрасываясь словами.

Вечер выдался на редкость спокойный, со службы никто не звонил. Наконец Мюллер заявил:

— А теперь я пойду отдохну.

К своему удивлению он быстро уснул крепким сном. Утром встал бодрым и отдохнувшим. Умываясь после бритья, одевая привычную одежду, он ощущал во всем теле необычную легкость. Вчера случилось неприятное событие, но теперь все это позади и воспоминания о неслыханном поведении одного из чиновников можно со всеми другими отвратительными новостями с Фронта выбросить на помойку. Он уже придумал, как он будет действовать, чтобы не дать врагам повода заняться против него интригами.

В это декабрьское утро Вилли Леман встал по обыкновению рано. Он любил утром спокойно, не торосясь заниматься свои туалетом и, потихоньку сбрасывая ночную сонливость, приходить в себя. Сегодня, намыливая перед бритьем щеку, он думал о событиях на фронте, где обстановка для германской армии складывалась все хуже и хуже и, несмотря на геббельсовскую трескотню, он был уверен, что страну ожидают еще большие несчастья. Чем больше он над всем этим размышлял, тем больше склонялся к мысли, что со службы в гестапо, пока еще не поздно, надо уходить и переезжать в Швибут, где можно будет отсидеться до лучших времен.

О восстановлении связи с русскими он уже не думал. После начала войны и интернирования всего персонала Советского представительства, его связь с куратором Борисом прервалась. Тогда, во время последней встречи за двое суток до начала войны, они оговорили условия, по которым русские могут с ним связаться. Никогда Вилли не забыть этой последней встречи, когда они, как два боевых товарища, обнялись на прощанье и выразили надежду на скорую победу правого дела.

Но вот прошло уже более полутора лет, но от русских не поступало никаких известий. В этой кровавой бойне, которая заварилась на огромных просторах России, русским друзьям, как ему казалось, было сейчас просто не до него. Их занимали более важные вопросы.

Завтракали они с Маргарет в полном молчании. Обстановка в стране, все возрастающие трудности с питанием, не побуждали к пространным разговорам, а тем более, к спорам. Теперь они рады были каждому, благополучно прожитому дню. Уходя, он предупредил, что сегодня задержится: воспалился зуб и нужно было посетить дантиста.

Рабочий день на службе прошел спокойно, без происшествий. Вилли работал с документами и отвлекался лишь тогда, когда надо было сходить в туалет или в столовую, на обед. В половине пятого он собрался и поехал на прием к врачу.

Стоматологический кабинет был пуст, в приемной ни одного больного, а раньше в ней всегда было полно посетителей.

Доктор Шмидт сам провел его в кабинет и усадил в кресло. Через час Вилли с большим облегчением вышел от врача и направился к автобусной остановке.

Дома он занялся газетами, машинально без аппетита, больше по привычке, поужинал. Около половины девятого раздался телефонный звонок. Звонил дежурный, предупредил, что Вилли срочно вызывают на работу и что машина за ним уже послана.

— Кто это звонил? — поинтересовалась Маргарет, которая уже разделась и готовилась лечь в постель.

— Со службы, наверное, что-то случилось, уже выслали машину.

Он одел свой теплый зимний костюм, проверил документы, по привычке сунул в боковой карман «вальтер» одел пальто, шляпу и вышел.

Машина уже ждала его у подъезда и через тридцать минут он входил в центральный подъезд управления на Принц-Альбрехтштрассе, что вызвало у него недоумение, поскольку его отдел сидел в другом здании.

Едва Вилли миновал молчаливых проверяющих на посту у входной двери, как навстречу ему устремился Хорст Копков, сотрудник отдела Фридриха Панцигера, специалиста по радиоиграм с советской разведкой. Недоброе предчувствие шевельнулось у Вилли где-то возле сердца, но Копков уже был рядом.

— Леман, я ожидаю вас! — сообщил он. — Пойдемте со мной, у меня есть к вам дело.

Он направился по коридору к лестнице; ведущей в подвал. Леман окончательно понял, что тут что-то не так, остановился, рука его сама полезла в боковой карман за «вальтером».

— Руки! — рявкнул кто-то над ухом и в тоже мгновение его руки оказались заломленными назад. Два крепких эсэсовца из роты охраны быстро обыскали его, извлекли из кармана пистолет и надели наручники.

После нескольких секунд волнения, хладнокровие вернулось к Вилли и он почувствовал, как кровь прилила к лицу.

— В чем дело? — довольно спокойно спросил он.

Они тоже, видимо, успокоились. В их взглядах он читал удивление людей, которые все еще не могли поверить, что все произошло так быстро и просто.

— Следуйте за мной! — скомандовал Копков, и они двинулись сначала вниз по лестнице, потом по коридору, пока не вошли в одну из камер. Вилли оглянулся: хорошо знакомая обстановка — столик, топчан с соломенным матрасом, окон, естественно, нет.

— Сейчас вам объяснят, в чем дело! — не без злорадства произнес Копков и выходя из камеры, добавил. — Советую искренне раскаяться. Вам же легче будет!

Охранники сняли наручники и вышли. Слышно было, как защелкнулся замок на двери.

Вилли присел на топчан. Во рту ощущалась знакомая сухость — диабет уже напоминал о себе. В голове вертелась только одна мысль — что случилось? Неужели докопались до прошлого?

Весь следующий день он проторчал в камере. Уходил час за часом, но о нем словно забыли. Обычно в камере выполняются общепринятые формальности: записывают имя, фамилию, обыскивают, заставляют раздеться… Ничего этого не делалось. Он понимал, что его специально держат в неизвестности, чтобы вывести из равновесия и лишить сил для сопротивления. Но все-таки, чем это вызвано? Вилли терялся в догадках.

Мысль о том, что может быть это последние часы в его жизни, не мешали ему аккуратно раздеваться, складывать одежду перед сном и спать.

Однако, так продолжалось недолго. На следующую ночь камера озарилась ярким светом и он услышал команду:

— Встать! Выходи!

Леман не спеша поднялся и оделся. Что ж, можно выйти!

И снова пустой коридор. Наконец охранники привели его в просторную комнату, где за столом с настольной лампой сидел незнакомый ему следователь. Он предложил Леману сесть за небольшой отдельный столик.

— Может желаете выпить чашечку кофе, — любезно предложил следователь.

Вилли охотно согласился. Горячий кофе, налитый следователем из термоса, оказался как нельзя кстати.

Когда кофе был выпит, следователь объявил:

— Итак, господин Леман, нам известно, что вы являетесь агентом советской разведки и в этом качестве хорошо послужили своим хозяевам! С этим нельзя не согласиться. Но теперь нужно перевернуть эту страницу. Вы проиграли и, надеюсь, прекрасно знаете, что вас ожидает. Но слушайте меня внимательно. Можно умереть как врагу Третьего рейха легко и сразу, а можно после допроса третьей степени. Вы знаете, что это такое. Кроме того, можно устроить, чтобы вас расстреляли ваши хозяева как предателя…

— Мне не понятно, что это вы говорите, — с возмущением воскликнул Вилли. — Так можно придумать черт знает что! А на счет меня — напрасно вы меня запугиваете…

— Послушайте, Леман! Вся группа коммунистических агентов в Берлине во главе с Шульце-Бойзеном ликвидирована. Советую и вам признаться.

— Что вы от меня собственно говоря хотите? — продолжал возмущаться Вилли. — Арестовали! Я хочу вас официально предупредить: все что вы мне рассказываете, никак на меня не влияет, потому что я никого из подпольщиков не знаю и никаких дел с ними не имел.

— Вот как, — притворно удивился следователь. Он встал, не спеша подошел к Леману, окинул его оценивающим взглядом, потом повернулся и внезапно нанес сильный удар кулаком ему в челюсть. Вилли упал с табуретки и потерял сознание…