С этого времени надо вести точку отсчета развала российского сельского хозяйства. Все бросалось на целину, огромные деньги уходили на борьбу с эрозией почв, с травопольной системой, строительство новых городов и поселков и тому подобные мероприятия. В городах обстановка складывалась более или менее нормально, а за городом прежде цветущие села и большие деревни стали уменьшаться. Дети перевозили родителей в город, дома стояли заколоченные досками, сокращались площади посевов.

В 1957 году я пошел в школу. Моя мать умела шить и из старого отцовского костюма сшила мне приличный костюмчик. По одежде первоклассников можно было судить о социальном положении и достатке родителей. О моде тогда вообще не говорилось. У людей достаточных — дети в гимназической форме, существовавшей до 1917 года: суконная мышиного цвета гимнастерка, перепоясанная ремнем с медной бляхой с перекрещенными лавровыми (а, может, березовыми) вениками, такого же цвета шаровары навыпуск, черные ботинки. Все это великолепие венчает фуражка военного образца под цвет формы с кокардой в виде двух перекрещенных веников. Люди попроще — дети в шароварах, вельветовых куртках с обязательным белым воротничком поверх воротника, кепочках-шестиклинках. Девочки в коричневых фартуках для повседневного ношения или белых фартуках для парадных построений. До нижнего уровня дотягивали все.

На торжественном вечере, посвященном началу учебного года и проходившем в Доме культуры энергетиков, меня вывели на сцену перед полным зрительным залом и сказали, что я прочитаю стихи о Ленине:

И так пять четверостиший. Волновался сильно. Стихи учил со слуха, повторяя вслед за мамой.

В октябре этого же года запустили первый искусственный спутник Земли. В памяти это не отложилось, но все дети знали, что в космос летали собаки Белка и Стрелка. В нашем понимании они были разумными существами и после полета рассказывали людям, что они видели в космосе. Детская фантазия играла во всю ивановскую.

Начальная школа, может быть, и не запомнилась бы ничем, если бы не обидная несправедливость, дважды проявленная по отношению ко мне.

Один раз меня подозвала преподавательница из соседнего класса и стала ласково уговаривать сказать ей, от кого я услышал слова «ать-два». Сейчас я догадываюсь, какие идиоматические слова русского языка созвучны с этими «ать-два». Мне было сказано, то же было сказано и моим родителям, что я научил этим словам мальчика из района частных домов, примыкавших к старому поселковому кладбищу и исправительно-трудовой колонии. Пожалуй, это они учили нас премудростям русского мата. Тем не менее, в моем понимании «ать-два» были бранными словами, подкрепленные наказанием дома.

После коллективного просмотра фильма «Суворов» я, второклассник, подошел к стыдившему меня учителю и спросил, почему в фильме солдатам постоянно говорят «ать-два». Мне кажется, до преподавателя дошло, чего она добилась своим внушением и что я до сих пор не понимаю, при чем здесь «ать-два». Это очень уважаемый преподаватель, учила она меня географии и в другой школе в старших классах, но при общении со мной ее, по моему представлению, преследовало чувство неловкости. Требовательная и не скупившая на резкости к ученикам, игнорирующим ее предмет, со мной она была более мягкой, хотя и меня надо было бы поругать.

Во второй раз, уже в третьем классе, вошедшая классная руководительница с начала урока приказала мне встать, и я стоял весь урок, не понимая в чем дело. Оказалось, что тот же мальчик (доносчик с детства), будучи застигнут во время рассказа о сексе (это слово я употребил, чтобы как-то понятнее довести суть рассказа), сказал, что он это слышал от меня и просто лишь повторяет. Первый опыт сваливания на меня прошел удачно. Хотя классный руководитель в начальной школе это единственный преподаватель по всем предметам на все четыре года и ему было прекрасно известно о прошлогоднем случае с тем же самым мальчиком, но заявление маленького матершинника снова было принято на веру. Опять родители, опять наказание. Мать пыталась выяснить, что я рассказывал «деревенскому». Что я ему мог рассказать, если я с ним вообще не общался, так как они держались своей группкой и на контакт с «городскими» и «поселковыми» не шли. Мать мне поверила. Я человек не мстительный, но по истечении определенного количества лет я все же напомнил своему первому учителю об этих случаях, чтобы у нее не оставалось обо мне мнения, как о развращенном малолетке. Незаслуженные обиды всегда больнее.

К этому времени относится и осознанное соприкосновение с миром открытым и с миром закрытым. Я имею в виду криминал. Взрослые старались держать нас в неведении о тех происшествиях, что происходят под покровом ночи и о которых иногда пишут в газетах. Все это приходило к нам в рассказах обыкновенных вербовщиков от преступного мира. Они собирали пацанов около кинотеатров, гладили по головам, обещали защиту от всех хулиганов, рассказывали про злых «мусоров» (мы раньше думали, что это дворники) и благородных ворах, которые во сто раз умнее и хитрее любого «мента» (?) и которых ни за что ни про что садили в тюрьму. Рассказывали про Лёньку Пантелеева, который представлялся нам как «Николка-паровоз» из одноименного фильма или как Леня Голиков — герой-партизан неполных двенадцати лет, о нем и песню пели: «Орленок, орленок, взлети выше солнца…». Немало ребят поддавались на интересные байки, которые не прочитаешь ни в одной книге, и связывали свою жизнь с нарушением закона, иногда вырываясь оттуда сильно поломанными жизнью.

Начальному образованию уделяли очень большое внимание, как основе дальнейшего обучения в школе. Тогда обязательным было восьмилетнее образование. Потом перешли на обязательное десятилетнее образование. Много с нами занимались чистописанием по прописям перьевыми ручками. Чернильницы часто загрязнялись местными вредителями или опрокидывались в самый неподходящий момент. На среднем пальце правой руки у всех было несмываемое чернильное пятно и вмятина от ручки, оставшаяся на всю жизнь.

Очень внимательно преподаватели относились к нашему внеклассному чтению. Проверяли, какие книги ученик читает дома, в какую библиотеку записан. На уроках мы пересказывали содержание прочитанных книг. Помню, как мой приятель Витька Рыжов сказал, что он читал книгу «Чапаев», но содержание не помнит, так как книга очень толстая. А на вопрос показать толщину книгу, бедный Витя, как рыбак, развел руки на всю ширину плеч. От смеха все падали с парт.

Пару слов о моем товарище. Его отец был предфабзавкома на третьем по величине в Европе химическом предприятии. Профсоюзный бонза. Витю ждало блестящее будущее. Возможно, что он бы стал и премьер-министром нашей страны. Но он захотел стать газоэлектросварщиком, как мой отец. И стал. Отслужил срочную. Пошел в ученики и выучился на прекрасного сварщика. Его в книгу рекордов Гиннеса внести надо, но внесли, потому что у нас много таких, как он, что составляют основу России.