Другой центр шпионажа был у русского консула Пустошкина во Львове. Воспользовавшись действиями шпиона Мончаловского, мы принудили его, наконец, покинуть свой пост. Но чувствовалось, что были еще и другие центры и среди них некоторые из военных атташе. Однако венская полиция, прежде охотно нам помогавшая, отказалась вести наблюдение за военными атташе из боязни могущих иметь место неприятностей. Оказалось также необходимым наблюдать за той частью наших военнослужащих, расходы которых не соответствовали [25] доходам, за гостиницами, игорными залами и увеселительными заведениями, а также следить за корреспонденцией, за движением путешественников и т. п. Находившийся же в нашем распоряжении аппарат едва ли был достаточен даже для того, чтобы разобраться в поступавших заявлениях и вести наблюдение за некоторыми подозреваемыми.

Обнаруженная, в связи с аннексионным кризисом, опасность войны, а также заметное усиление шпионажа соседей, заставили, наконец, министерства взяться за обсуждение представленного еще в 1896 г. проекта нового закона о шпионаже.

Аннексионный кризис вызвал и некоторые досадные явления. Газеты уделяли мало внимания призыву — не создавать противнику безвозмездных разведывательных возможностей путем разглашения в такое опасное время наших военных мероприятий. Сначала оказалось необходимым издать строгое предупреждение. Потом, за время с ноября 1906 г. до марта 1909 г., около 200 газет было конфисковано. В большинстве это были чешские газеты, но и немецких было больше чем достаточно. Особенно неприятно удивила газета «Цейт», обслуживавшая сербов «оперативными планами».

Еще более неприятными были антимилитаристские демонстрации в Богемии, затем все более и более смелая панславистская пропаганда, склонявшая сербов к перенесению их пропаганды и разведывательной деятельности в Прагу. Замечалась также тесная связь некоторой части чешского населения с сербами и русскими. Неоднократно начальник генштаба пытался организовать главные контрразведывательные пункты при обоих корпусных командованиях в Богемии для ведения борьбы с этими действиями. И только в начале 1914 г. в Праге был создан такой пункт.

В 1909 г. по Штейнфельду (вблизи Винер Нейштадта), столь известному своими пороховыми и снарядными заводами, стали бродить подозрительные лица. Предполагали, что это были сербские эмиссары, имевшие диверсионные задания. Бдительность жандармерии и присланных на поддержку войск предупредила покушения, если они вообще предполагались. Нас это навело на мысль — использовать в будущем и это средство ведения войны (диверсию). Применение его было поручено разведывательной службе. Начиная с 1910 г., мы стали собирать сведения о железных и обыкновенных дорогах соответствующих иностранных государств, а также приступили к изысканию и изготовлению фугасных снарядов и к вербовке пригодных людей. Работа эта подвигалась крайне медленно вследствие опасения ее разглашения. [26]

В течение этих первых лет своей деятельности по разведывательной линии я имел большие возможности следить за образом действий разных шпионов. В самом начале я изучил одного провокатора, подосланного к нави французской разведкой. Однажды меня посетил некий Гейссенбергер, который раньше, в 1906 г., один раз приходил к нашему военному атташе в Париже. С иголочки одетый и разряженный, он представлял собой совершенно своеобразную фигуру. Так как мы с 70-х годов прекратили агентурную разведку против Франции, то его объяснения для меня особого интереса не представляли.

15 апреля 1910 г. на квартиру полк. Гордличка (тогда уже командира бригады) явился один человек с предложением добыть за хорошее вознаграждение у некоего Гуго Лошака план крепости Перемышль. На меня выпала задача иступить в переговоры с каким-то Гуго Бартом. Сначала я дал возможность ему говорить и вскоре заметил его намерения — выведать у меня некоторые сведения путем постановки разных наводящих вопросов. Он рассказал, что свое предложение он делал уже нашему атташе в Париже, но там имеются лишь некоторые «сегменты» плана, другие же припрятаны в Австрии, По его мнению, надлежало бы этот план выманить у Поллака и предложить русским, чтобы узнать, имеют ли они уже этот план в своем распоряжении. Старый план, который они имеют, якобы уже устарел, так как крепость была перестроена после его кражи. Само собой разумеется, что это был вздор. Я, однако, не сделал никаких замечаний, дал ему говорить до тех пор, пока, несмотря на прохладную погоду, на его высоком лбу и безусых губах не появился пот. Наконец, я узнал, что его большая осведомленность объясняется связями с французским и русским генеральными штабами. Эта личность становилась для меня все яснее и яснее и, наконец, я предложил ему продолжить переговоры на следующий день в свободном от подозрений нейтральном месте, а именно — в кафе «Европа». Этим я хотел дать возможность филерам полиции поглядеть на него и, может быть, признать, если он встретится на их пути.

Едва только Барт ушел, как было получено сообщение нашего парижского военного атташе о том, что некий Барт, который, однако, называл себя Германом, предлагал за 1 500 франков достать от Поллака план крепости. Со мной он рассчитывал сделать гораздо более выгодное дело, благодаря своей блестящей идее обмануть русский генеральный штаб. Те 100000 рублей, которые он желал при этом заработать, должны были быть честно поделены между разведывательным бюро и им. [27]

Между тем он был столь наивен, что на мой вопрос о масштабе и величине плана сказал, что масштаб плана 1:120000, и показал при этом на половину биллиарда, хотя растопыренных пальцев одной руки было бы вполне достаточно, чтобы охватить его. Этого для меня было довольно, и я приказал арестовать его. В тот же день германский генштаб запрашивал о нем, так как там он утверждал, что состоит на русской службе.

В полицейском управлении было установлено, что это был высланный из Вены и несколько раз судившийся вор Иозеф Иечес. Он признался, что состоял на службе у русских военных атташе в Вене и в Берне — у полковников Марченко и Ромейко-Гурко.

Во время рассмотрения этого дела в суде Иечес рассказал, как он был послан к полк. Дюпону (Париж, Университетская ул., 75), как он немедленно после этого передал русскому посольству в Париже полученные от Дюпона задания, как он опутал шпионской сетью почти всю Европу. Только против Австрии он не желал вести шпионаж «из любви к императору». Этот веселый процесс закончился осуждением вора и шпиона к 4 годам тюремного заключения. В апреле 1914 г. он был выпущен на свободу, но сразу же был опять отдан под суд по обвинению в попытках шпионажа в Вене.

Во время мировой войны было получено подтверждение, что сказочный план крепости Поллака в действительности был только фантазией нашего многогранного друга Иечеса. В апреле 1915 г. у захваченного перед Перемышлем в плен русского унтер-офицера были отобраны многочисленные карты. Среда последних находилась подписанная полк. Батюшиным фотографическая копия плана окрестностей крепости в масштабе 1 : 42 000, оригинал которого (масштаб 1 : 25 000) относился к 1895–1898 гг. Каким образом этот план оказался у русских, установить не удалюсь. Было лишь установлено, что все ротные командиры русской осадной армии имели эти фотокопии. На них были отмечены, хотя и с некоторыми неточностями, и сооружения, возведенные в самом начале войны. Это давало основание предполагать, что сведения добыты тайными агентами путем наблюдения.

Известный лесопромышленник Дамиано Чиж из Бецекки (южный Тироль) доставил в Австрию капитана итальянского генштаба Эмилю Моджиа, который беспрепятственно покинул почтовую карету у лесопильного завода Чижа, т. е. именно в том месте, где предполагалась постройка нового [28] укрепления. Об этом было доведено до сведения жандармерии. В мае 1909 г. Чиж предстал перед высшим судом, где я впервые выступил в качестве военного эксперта.

Двойным шпионом был Алоиз Перизич. После того как в 1905 т. мы отказались его использовать в качестве агента, он два года спустя написал анонимное письмо с предложением сделать начальнику генштаба разоблачения, касавшиеся шпионажа дружественной державы. Путем объявления в газетах было организовано свидание с одним из офицеров разведывательного бюро. Здесь Перизич признался, что он является итальянским шпионом, и свои разоблачения ставил в зависимость от гарантирования ему безнаказанности. Эта гарантия ему была дана с тем ограничением, что при возобновлении шпионажа он не должен ожидать никакой пощады. Он сознался, что обслуживал и французов. Далматинские власти взяли его под наблюдение и в 1909 г. его опознали в Землине, откуда он часто ездил в Белград в качестве лесопромышленника. При аресте у него были найдены: схема организации нашей армии, военный альманах и словари, служившие шифром. Благодаря всему этому, не было никаких сомнений в его подлинной профессии. Несмотря на это, генштаб, ссылаясь на служебную тайну, отказался ответить на запрос гарнизонного суда в Аграме об агентурном прошлом Перизича, чём последний был «весьма удовлетворен». По отбытии тюремного наказания, он в 1915 г. снова ускользнул из-под надзора далматинцев и был рекомендован русским военным атташе в Риме своему коллеге в Берне.