Для окончательной постановки задач новому «сотруднику» я решил направить его в сопровождении майора П.Н.Савельева в Киев, где в то время находился один из наших начальников, могущих утверждать подобные вопросы. «Умыкнуть» архиерея из епархии было делом не легким, понадобилась разработка весьма сложной легенды, предусматривающей для многочисленных прихожан выезд «владыки» по делам духовной консистории в Прагу Варшавскую, уже освобожденную в то время нашими войсками. Святой отец должен был вернуться в Хелм через несколько дней к каким-то праздникам, и таким образом совершить все путешествие в такие короткие сроки можно было лишь на самолете.

В темную августовскую ночь с брестского аэродрома на «По-2», пилотируемом Решетняком, П.Н.Савельев и архиерей убыли в Киев для представления сразу двум начальникам — духовному и разведывательному. Учитывая наличие сопровождающего, я не счел нужным по радио предупреждать свое руководство о вылете необычного гостя.

Через несколько дней я получил шифровку со строгим внушением от моего начальника генерал-майора Н.В.Шерстнева за «самовольный вывоз иностранного подданного в нарушение уже установившихся пограничных формальностей».

Оказывается, тотчас же по прибытии в Киев архиерей, без ведома Савельева, до представления нашему начальству, решил представиться своему и направился на патриаршье подворье, где предстал во всей красе с панагией на шее, удостоверяющей его сан, перед светлыми очами патриарха. Узнав из доклада, что перед ним хелмский архиерей, Сергий немедленно запросил инструкций в НКВД Украины, поскольку факт появления неизвестного архиерея, да еще иностранца, в Киеве показался ему подозрительным.

Епископа едва не арестовали, помогло лишь срочное вмешательство Савельева, который успел убедить наше руководство в больших возможностях внутреннего осведомления «владыки», располагавшего в епархии свыше полусотней подчиненных ему священнослужителей, информировавших архиерея о таких деталях жизни украинцев, что любой резидент не смог бы их получить другими путями.

Встречу с патриархом наш святой отец провел успешно и вернулся в Хелм с тем же самолетом и сопровождающим, успев к своей праздничной службе в соборе.

Но руководство по информационной работе он получил новое, в соответствии с его возможностями. В последующем он принес определенную пользу делу безопасности наших войск, но уже от «врагов внутренних».

23.07.1944 г. войска 1-го Белорусского фронта освободили г.Люблин — крупный промышленный и административный центр Восточной Польши. Мы с подполковником Шепелевым в тот же день выехали туда с целью получения образцов немецких личных документов — пропусков, удостоверений, необходимых нам для засылки людей в тыл, а также опроса пленных и возможного подбора нужных для разведки лиц.

Не доезжая двух километров до Люблина, мы нагнали колонну людей в арестантской одежде. Это были тени людей, живые скелеты. Многих вели под руки более выносливые товарищи. Часть из них, совсем ослабевших, везли на повозках. Шли только что освобожденные советскими войсками узники лагеря уничтожения Майданек, мимо которого мы проезжали. Несколько тысяч их немцы не успели уничтожить перед уходом из лагеря, так стремительно наступали наши части, и этих полумертвых людей везли и переводили в госпитали.

Мы заехали в лагерь. Немецкие фабрики уничтожения людей были достаточно известны советским людям к этому времени. Но то, что мы увидели, буквально потрясло нас, успевших за время войны повидать многое.

Еще теплые печи-крематории с несгоревшими трупами. Почва вокруг печей на десятки сантиметров была покрыта пеплом и крошкой из раздробленных костей сожженных людей; газовые камеры, наполненные трупами, склады с горами ботинок различных размеров — от детских до солдатских; сотни прессованных тюков с женскими волосами. Всюду трупы — в многочисленных бараках, «лазарете», на аппельплаце. Палачи не успели замести свои следы и скрыть преступления, творимые в течение нескольких лет. Всего, как говорили местные жители, в Майданеке было уничтожено около 1,5 млн. поляков, русских, евреев, чехов, французов и представителей других национальностей. В последующем эту цифру несколько раз уменьшали, но она оставалась астрономической.

Шесть человек из состава охраны лагеря удалось захватить в плен, и их передали для суда представителям Войска Польского. Открытое судебное разбирательство над убийцами тысяч беззащитных жертв состоялось через короткий промежуток времени в люблинском доме жолнежа (солдата). Нам довелось присутствовать на этом процессе.

Ненависть жителей Люблина к лагерной администрации была так сильна, что для конвоирования эсэсовцев из тюремного замка на суд потребовалось наряжать целую роту солдат, которые вынуждены были стрелять в воздух, чтобы сдержать напор большого количества людей, пытавшихся расправиться с охранниками без суда. Ярость люблинцев была понятна. Почти каждая семья в городе имела погибших в Майданеке. Рассказывали, что при выводе заключенных на непосильные работы многие падали от изнеможения. Их пристреливали или забивали прикладами. Вместо убитых, для пополнения убыли, по пути хватали первых попавшихся поляков и включали в колонну узников, не обращая внимания на то, что у схваченных прохожих имелись установленные немецкими властями документы. Аргумент был один: «Все поляки — преступники и враги великой Германии. Чем они скорее будут уничтожены, тем лучше».

Суд над палачами Майданека продолжался несколько дней и вскрыл чудовищную картину планового, массового уничтожения людей не только в этом лагере, но и в ряде других мест на оккупированной немцами территории и собственно в Германии. Один из подсудимых, уже пожилой шарфюрер, ранее принимал участие в уничтожении многих тысяч евреев в Киеве. На вопрос прокурора, были ли в числе убитых женщины, дети и старики, охранник отвечал утвердительно, но, по его мнению, все они являлись неполноценными людьми и представляли безусловную опасность для рейха.

Как было установлено, каждый из подсудимых лично уничтожил многие сотни заключенных, делая это по собственной инициативе. Их топили в бассейне, заталкивая вилами под воду, использовали в качестве мишеней, травили собаками, убивали дубинками. Каждый охранник был вправе казнить и миловать, но последним правом никто из этих извергов не пользовался.

Волнующими были выступления свидетелей обвинения, бывших заключенных лагеря, освобожденных буквально за несколько минут до смерти. Один из них за день до прибытия наших войск, не выдержав ужасов лагерного существования, пытался покончить жизнь самоубийством, перерезав горло отточенным куском железа. Но у него не хватило сил, и он лишь нанес себе страшную рану. Товарищи спрятали его в «лазарете», где он и пробыл до освобождения. Жизнь этого человека была спасена, и он присутствовал на суде. Говорить он не мог, но один вид его красноречиво свидетельствовал не только против данных преступников, но и против всей системы фашистского изуверства.

Суд приговорил всех палачей к повешению. Один из приговоренных сумел покончить с собою в тюрьме.

Остальные были повешены публично на аппельплаце в Майданеке — лагере, где они совершали свои преступления.

К месту казни собралось несколько сотен тысяч жителей окрестных городов и сел, и, когда солдат Войска Польского надел стоявшим на грузовой автомашине преступникам петли на шеи и грузовик медленно отъехал, оставив их извиваться в предсмертных конвульсиях, раздались бурные аплодисменты. Зрители кричали «ура», бросали вверх шапки. Люди выражали свое удовлетворение справедливым возмездием.

Весь личный состав нашей оперативной группы упорно, можно сказать, самоотверженно трудился над выполнением своих задач. Победа была близка, и каждому из нас хотелось внести в ее достижение свою лепту. Однако конечные итоги основного направления нашей деятельности не оправдали надежд командования. Еще до окончания войны нам стало известно, что почти все наши группы были уничтожены противником вскоре после приземления. Оправдались наши худшие опасения, высказывавшиеся в свое время руководству. Посылка относительно многочисленных АРГ из советских людей, не знающих немецкого языка, являлась фактически авантюрой. Группы были слишком малы, чтобы защитить себя и вести разведку боем, и слишком велики для маскировки и укрытия в культивированных лесах Западной Польши и Восточной Пруссии. Широкие просеки, разветвленная система лесных объездчиков, совершенные средства связи с телефонами не только в квартирах, но и на дорогах, покрывающих густою сетью всю страну, давали возможность по малейшему сигналу любого немца о появлении советских парашютистов направлять карательные отряды полиции и фольксштурма на броневиках, транспортерах с собаками в любой пункт, где могли скрываться наши люди. В таких облавах зачастую принимали участие все немцы, способные носить оружие. Проводились так называемые «хазенягд» — охоты на зайцев, где в качестве зайцев выступали или бежавшие из лагерей военнопленные, или обнаружившие себя разведчики.