— Плен, плен!

Один из офицеров подбежал к нам и на ломаном русском языке заявил, что он просит принять роту в плен. Сдаются они добровольно, так как не хотят умирать за фашистов.

Задерживаться мы не имели права, поскольку очень спешили. Показав румынам дорогу на переправу, мы продолжили свой путь, оглядываясь на толпу вооруженных солдат противника, из которых каждый мог, придя в себя, дать очередь по нашей полуторке. Когда они скрылись из виду, Вавилкин глубокомысленно заметил:

— Да, товарищ майор, по ордену сорвали мы с вами у себя с груди. Забрать бы у них оружие в машину, а их провести строем до переправы и сдать коменданту под расписку. Майор Никольский и рядовой Вавилкин пленили вдвоем целую роту румын. Об этом можно было бы и внукам рассказывать.

— Так рассказывай, кто же тебе запретит, — посоветовал я.

— Рассказывать все можно, да кто без доказательств поверит? — резонно ответил Вавилкин.

При подъезде к поселку все напоминало о только что закончившихся ожесточенных боях. Горы изуродованных трупов немцев, румын и наших воинов, множество сгоревших и подбитых немецких и наших танков, разбитых орудий, исковерканных автомашин, ящиков покрывали землю. Немцы для противотанковой обороны использовали 88-миллиметровые зенитные пушки, которые подкалиберными снарядами пробивали наши Т-34 насквозь. Поэтому потери в танках у нас были очень велики.

В Абганерово я доложил начальнику штаба 57-й армии полковнику Кузнецову, бывшему сотруднику разведотдела еще до войны, о приказе расформировать пункт. Он весьма сожалел о таком решении, но приказ Сталина не допускал задержки в исполнении даже при наступлении.

В разведотдел штаба фронта мы возвращались на двух полуторках, нагруженных ранеными и оперативным имуществом.

В Черном Яре уже знакомый нам комендант переправы категорически отказался погрузить наши машины на готовую к отправке баржу без разрешения дежурившего здесь представителя командующего фронтом.

Попросив задержать на несколько минут отправку, я подбежал к стоявшему на берегу не знакомому мне молодому генерал-майору, представился ему и доложил о выполнении приказа начальника штаба фронта. Не глядя на меня, генерал приказал немедленно разгрузить полуторки и направить их обратно в Абганерово в распоряжение начальника тыла 57-й армии. Мои доводы, что одна из машин походная радиостанция и поэтому демонтировать аппаратуру нельзя, а раненых оставлять без медицинской помощи бесчеловечно, ни к чему не привели - документы, подписанные начальником штаба фронта, по которым люди и грузы, следуемые со мной, проверке не подлежат, и специальный пропуск на внеочередную переправу ретивый администратор не стал смотреть. Да и вряд ли что-либо понял в них, поскольку еле держался на ногах от «усталости», вызванной не столько ратными делами, сколько изрядной порцией горячительного напитка.

Вернувшись к переправе, я обнаружил, что обе мои автомашины уже погружены на баржу, поскольку здравомыслящий комендант, уже ознакомившийся с моими документами, был уверен в том, что мне дадут разрешение. Не став его разубеждать, я бодро кивнул ему и прыгнул на медленно отходившее от берега плавсредство.

Когда шустрый катерок оттащил нас уже метров на четыреста, один из солдат комендантской охраны заметил:

— Кажись, нас догоняет генерал.

И действительно, за нами мчался на катере представитель командующего фронтом. Он стоял на корме в расстегнутом кожаном реглане и, похоже, внимательно всматривался в лица толпившихся на барже людей. Признаюсь, меня охватил страх куда больший, чем при немецких бомбежках и обстрелах. В такой ответственный момент генерал, облеченный несомненно, чрезвычайными полномочиями, мог за невыполнение приказания расстрелять на месте ослушника или в лучшем случае арестовать его и отдать под суд военного трибунала.

Катер приблизился к барже, обогнал ее и пристал к берегу. Генерал высадился и быстрым шагом направился в сторону стоявших в кустарнике палаток.

— В медсанбат пошел, — с завистью сказал тот же самый солдат, который, очевидно, уже успел изучить распорядок дня этого большого начальника.

Гора скатилась с моих плеч. Остаток рейса прошел спокойно. Мы с Дубинским своевременно доложили начальнику разведотдела о выполнении задачи по расформировании разведпункта.

Объединенными усилиями за три дня было ликвидировано то, что с большим трудом и затратой крупных материальных средств мы создавали в течение четырех месяцев.

Перед отъездом в Москву произвели проверку готовности созданных в нашем тылу запасных резидентур. Порядок есть порядок, хотя успешно развивавшееся наступление наших войск вызывало уверенность в том, что они под Сталинградом не потребуются.

30 ноября группа оперативных работников разведотдела Сталинградского фронта выехала в Москву.

Войска фронта окружали 6-ю полевую армию вермахта.

Было радостно и грустно одновременно. Радостно от гордости за свою Родину, которая с честью выходила из столь тяжелого испытания, от чувства новой крупной победы над врагом. Грустно от сознания невыполненного долга — пусть не по нашей вине — и от необходимости покидать фронт в тот момент, когда армия ведет успешное наступление.

После расформирования фронтовых органов агентурной разведки в декабре 1942 года в Москву за назначениям прибыли сотни командиров и политработников, ранее работавших в разведотделах фронтов, разведшколах, разведпунктах, отделениях оперативной техники, радиоузлах, агентурных отделениях разведотделов армий. Отдел кадров управления работал круглосуточно, распределяя прибывающих на укомплектование вновь создаваемых двух агентурных баз и 2-го управления оперативной разведки, специально сформированного для руководства этими базами, подбора и подготовки разведчиков и агентов в Центре и их заброски в тыл противника.

Новая система не имела четкого положения, функции баз, как центров агентурной подготовки разведчиков, достаточно продуманы не были, материальные средства и техника, в том числе авиационная, а также радиоаппаратура оставляли желать много лучшего. Созданная в Филях центральная разведшкола, рассчитанная на массовую подготовку в возможно короткие сроки агентов и радистов, спешно развернула свою работу, но не могла удовлетворить потребности в кадрах, ранее готовившихся десятком фронтовых разведшкол. Кроме того, централизованный подбор и подготовка людей за тысячи километров от мест их будущей работы затрудняли учет национальных особенностей различных направлений фронтов, где возникала потребность в представителях национальностей от лопарей до черкесов и аварцев, отрывали будущих разведчиков от конкретных деталей агентурной обстановки, лучше известной офицерам фронтовых разведорганов. По-прежнему слабым местом оставалась радиоподготовка, требовавшая в лучшем случае нескольких месяцев изнурительной тренировки в технике передачи и приема на слух. Школа получила в качестве «полуфабрикатов» добровольцев-связистов, как правило, девушек, из горьковского 46-го полка особого назначения, где они в казарменных условиях проходили предварительную радиоподготовку. Все они прекрасно знали друг друга, что не способствовало конспирации.

Коренная ломка всей системы разведки в самом разгаре войны вызвала всеобщее удивление не только у офицеров этой службы, но и у всех командиров, в той или иной мере соприкасавшихся со штабной службой в звене армия — фронт. И лишь значительно позже мы узнали о причинах такой «перестройки».

По мнению руководства разведуправления, возглавлявшегося в ту пору дивизионным комиссаром Ильичевым И.И., агентурная разведка на фронтах и в армиях была слабо оснащена технически, велась недостаточно квалифицированными кадрами, имела много провалов, была засорена провокаторами и полностью своих задач по информации командования фронтами о положении в оперативном тылу у немцев не решала. По замыслу наших шефов, для устранения этих недостатков нужно было запретить фронтовым и армейским разведорганам вести агентурную разведку и всю работу по подбору, подготовке, засылке в тыл противника разведчиков и агентов и руководство ими, а также информацию фронтов по добываемым агентурным путем сведениям проводить централизованно.