Засылка в собственно Германию разведчиков-одиночек или небольших разведгрупп, укомплектованных лицами, даже отлично знавшими язык и бывшими до войны в различных районах этой страны, положительных результатов не дала. Слишком много изменений в жизненном укладе немцев и в обстановке вызвала война. Усложнились система учета населения, снабжение его продовольствием, трудоустройство, усилился полицейский, в том числе негласный, контроль над всеми организациями и частными лицами, небывалых размеров достигла шпиономания и подозрительность жителей, одураченных нацистской демагогией. Всех деталей этих изменений мы никогда не знали, что приводило к потерям. Так, направленные в район Бохума сестры — немки по происхождению, Роз-Мари и Зигрид Николаевы были, как после выяснилось, схвачены вскоре после приземления, поскольку они за длительное время проживания в СССР растеряли привычки истинных немцев. Роз-Мари до посылки в Германию несколько раз выполняла задания на территории СССР и была опытной разведчицей, тем не менее элементарной проверки она не выдержала. Гестапо принудило сестер передавать нам дезинформацию.

В то время при подготовке разведчиков мы не давали им сигнала «неблагополучия». Попытки предупредить командование о том, что разведчик, чаще всего радист, находится в руках врага и работает по принуждению, начали возникать помимо воли Центра. Роз-Мари в одной из телеграмм после провала передала, что ей и Зигрид часто вспоминается ария князя Игоря «О дайте, дайте мне свободу» из одноименной оперы Бородина, которую якобы исполнял на проводах сестер в тыл врага генерал Шерстнер. Эта приписка вызвала в управлении целый переполох. Последовали грозные указания начальников с требованием прекратить хулиганство в эфире. В конце концов сигнал был понят правильно. В радиоигру вступила наша контрразведка. При взятии нами города Лигнице сестер вызволили из гестапо. Но вскоре советский военный трибунал приговорил их к 10 и 15 годам заключения за сотрудничество с немцами.

Запомнился случай, когда наш резидент в Киеве, к сожалению, фамилия его не сохранилась в памяти, прислал в Центр шифровку, где в общем тексте об обстановке в городе умышленно использовал фразы и обороты, давно исчезнувшие из современного русского языка. В сообщении говорилось: «Селяне саботируют распоряжения неприятеля и не везут на базар провиант». Телеграмма насторожила. Посылка резиденту людей, планировавшаяся ранее, была отменена. Как установили позже, он был арестован, но, передавая дезинформацию под контролем немцев, все же по личной инициативе пытался предупредить о своей беде руководство и спасти товарищей.

Импровизированные сигналы о провале, посылаемые нашими радистами, вынудили Центр изменить свою точку зрения. Было принято решение обговаривать заранее с резидентами и радистами сигналы «неблагополучия».

После сталинградской катастрофы настроение немецких солдат и офицеров резко изменилось. Спесь и наглость слетели с них. В лагерях военнопленных начали функционировать антифашистские школы. Развернул свою деятельность антигитлеровский Комитет «Свободная Германия». Многие пленные стали задумываться о своей судьбе. Короче говоря, создались условия для использования антинацистски настроенных солдат и офицеров вермахта для выполнения наших разведывательных задач в Германии. Мы приступили к поиску таких лиц в лагере военнопленных в Красногорске под Москвой, Темниковском лагере и других. Среди многих тысяч немцев найти нужных специалистов, в том числе и квалифицированных радистов, было нетрудно. Можно было подобрать и выходцев из различных социальных групп, уроженцев нужных нам областей, добровольно изъявлявших желание принять участие в разгроме фашизма. Все это было несложно. Трудно было лишь проверить, насколько искренни антифашистские убеждения бывшего нациста, и не является ли его согласие служить советской разведке всего лишь желанием поскорее возвратиться в любимый рейх и в лучшем случае вновь взяться за оружие, а в худшем — снабжать нас дезинформацией по указке гестапо или абвера[7]. Тем не менее нужно было проверить и эту возможность получения информации из стана врага.

Вначале мы пытались создать по нашему образцу и подобию немногочисленные разведывательные группы и выбрасывать их в лесисто-горные районы Германии. Как правило, агенты в этих группах одевались в немецкую военную форму с документами, свидетельствующими о том, что их владелец находится в отпуске по ранению или освобожден от военной службы по болезни или же по инвалидности. Положительного результата от таких групп мы, можно сказать, не получили. Очевидно, попав в родные края целыми и невредимыми, наши свежеиспеченные агенты просто разбегались в разные стороны и «ложились на дно», совершенно не думая о взятых обязательствах перед советской разведкой.

Смешанные советско-немецкие группы также не дали ожидаемого эффекта. От них сразу же отказались, тем более что наши люди с большой неохотой шли на сотрудничество с немцами, опасаясь предательства со стороны недавних врагов. Опасения эти имели веские основания. Так что после нескольких провалов смешанные группы посылать в немецкий тыл перестали.

Более удачным оказался метод заброски в Германию одиночек из числа военнопленных-антифашистов с легендой отпускников или раненых, находившихся на излечении. Из полутора десятков подобранных нами в лагерях и направленных с заданиями бывших офицеров вермахта запомнились уроженец Вены старший казначей Франц Шнайдер, старший лейтенант Альфред Пихль, тоже австриец, и уроженец Гамбурга майор Дитрих Леммер.

Эти офицеры, подобранные в Красногорской антифашистской школе, успешно выполняли задания разведки до конца войны. Они передавали по радио информацию, пребывая на полулегальном положении по документам, мастерски изготовленным нашими сотрудниками группы оперативной техники. Нужно сказать, что недостатка в образцах всевозможных солдатских книжек и командировочных предписаний к этому времени у нас не было.

Альфред Пихль после войны вступил в компартию Австрии, стал партийным функционером и заведовал бензозаправочной станцией в районе города Амштеттен. Среди местных жителей он был известен как один из немногих австрийских борцов Сопротивления. Однако встреча Пихля с его прошлым руководителем по линии разведки в 1949 году прошла безрезультатно. Бывший агент отказался в новых условиях возобновить сотрудничество.

Франц Шнайдер после войны занялся коммерцией. Его тоже считали участником движения Сопротивления. Однако и он решительно отклонил наше предложение восстановить контакт с советской разведкой.

Иначе сложилась жизнь у майора Леммера. До плена он занимал в штабе 6-й армии, которой командовал генерал-фельдмаршал Паулюс, солидный пост в отделе связи, отлично знал радиотехнику, владел английским и французским языками, был весьма начитан, любил музыку и играл на фортепиано. Насмотревшись на ужасы развязанной нацистами войны, он уже в зрелом возрасте — ему было 33 года — искренне воспринял в антифашистской школе социалистическое мировоззрение и сознательно пошел на службу в советскую разведку, надеясь искупить вину своего народа. Это был обаятельный человек, серьезный, откровенный. Во время подготовки, проживая в Москве, он пользовался относительной свободой и, имея «липовое» удостоверение английского военного корреспондента, посещал театры, концерты, музеи.

Перед отправкой на задание в город Галле Леммер написал рапорт командованию, в котором просил в случае его смерти взять двух его сыновей в Советский Союз и воспитать их в коммунистическом духе.

Он успешно действовал в Галле, пока туда в апреле 1945 года не вошли части американской армии. Янки задержали Леммера, когда он явился в комендатуру с заявлением, что он — сотрудник советской разведки. Потом его передали представителю штаба 1-го Белорусского фронта. Тот, понятно, доставил нашего агента в «СМЕРШ» для проверки — не перевербован ли он американцами. Дальнейшая судьба Леммера неизвестна. Не исключено, что в то жестокое время, когда не всегда находили нужным справедливо разобраться со своими гражданами, бывший фашистский офицер, попавший при неясных обстоятельствах к американцам, мог в лучшем случае вновь оказаться в лагере военнопленных, а то и просто быть расстрелянным.