Кильская неделя. Убийство австрийского эрцгерцога. Германский Генеральный штаб. Нордландская поездка императора. Русская мобилизация. Возвращение императора в Берлин. Германская мобилизация. Центр тяжести разведки переносится на фронт. Император, Генеральный штаб, правительство. Начало вражеской пропаганды. Шпионобоязнь.

В конце июня 1914 года я присутствовал на «Кильской неделе». Представители всех стран и частей света собрались для мирного соревнования. Присутствие английской эскадры придавало особенное значение поддерживаемому германским императором спортивному празднику. Император должен был оттуда отправиться в путешествие на север, которое было подготовлено и на этот год. В воскресенье, 24-го июня, я вернулся после обеда с моторной прогулки по каналу имп. Вильгельма в Киль. Перед тем пестрая праздничная картина Кильской бухты была заметно изменившейся. На германских военных суднах флаги были приспущены. На суше мне сообщили о случившемся утром этого дня убийстве сербским студентом австрийской эрцгерцогской четы в Сараево. Император, принимавший участие в гонках в наружной бухте на «Метеоре», получил это известие через начальника морского кабинета. Последний подъехал к находившейся впереди всех императорской лодке и перебросил сообщение. Император покинул немедленно гонки и вернулся на борт «Гогенцоллерна». Все торжества и состязания были отменены. Глубокое молчание царило вечером над бухтой. Черными пятнами вырисовывались очертания английских военных кораблей, которые рано утром следующего дня подняли [91] якоря и отплыли. Огни светились только на пароходе, на котором помещались гости императора. «Кильская неделя» закончилась преждевременно под впечатлением убийства принца.

Император вернулся в Берлин. Он намеревался, до своей поездки на север, принять участие в траурных торжествах в Вене. Но австрийское правительство сообщило, что оно не может в достаточной степени обеспечить его личную безопасность. Представление союзного правительства о размерах беспорядков, сообщение, что следы убийц вели к официальным сербским учреждениям, и мнение австрийской дипломатии о необходимых шагах, указывали на серьезность создавшегося политического положения. Император решил, ввиду этого, отказаться от своей поездки. Но рейхсканцлер фон Беттман доложил ему, что это усилит политическое напряжение. Таким образом, против воли императора, поездка состоялась. 6 июля «Гогенцоллерн» отплыл в сопровождении крейсера «Росток» и миноносца «Слейпнер» в Норвегию. Политический барометр в Берлине был установлен на мир.

Генеральный Штаб был уже давно приучен к политическим кризисам. Разразившийся теперь кризис был, правда, особенно серьезным вследствие различных обстоятельств. Господствующее мнение не считало, что в лице убитого наследника Германия потеряла безусловно верного друга. Имелось, однако, убеждение, что в его лице была устранена ярко выраженная личность с твердой волей, в которой Германия нуждалась на тот случай, если ожидавшаяся в близком будущем кончина императора Франца Иосифа повлечет за собой тяжелые потрясения в сложной государственной жизни союзной Австро-Венгрии. Новый наследник, эрцгерцог Карл, был молод и неопытен. К этому присоединились сведения из России о пока еще слабо поддававшихся контролю и отрицавшихся русским правительством передвижениях войск из Сибири в Европейскую Россию и о пробных мобилизациях, повышавших боевую готовность русской армии. Несмотря на это, и для Генерального штаба оставался действительным пароль политических органов власти о необходимости избегать всякого дальнейшего [92] возбуждения общественного мнения.

Ничего не было изменено в предусмотренном на лето распределении времени. Приготовления к осенним императорским маневрам на Рейне между VII и VIII армейскими корпусами были закончены и отпуска в Генеральном штабе были распределены. Так, например, начальник Генерального штаба, генерал-полковник фон Мольтке настаивал на своем пребывании в июле в Карлсбаде. Благодаря такому положению дел, господствовало убеждение, что и этот политический кризис, подобно предыдущим, пройдет без призыва к оружию. Чрезвычайное усиление разведки против России не считалось еще необходимым, а предоставленный мне с начала июля до середины августа отпуск не был отменен.

Я проводил его со своей семьей в Гарце. Меня держали в курсе официальной точки зрения. Она была гораздо успокоительнее, чем точка зрения прессы, хотя военная разведка и консульства сообщали из России о военных приготовлениях. До 24 июля сообщенные мне сведения гласили об отсутствии поводов к перерыву отпуска. Лишь 25 июля я был вызван в Берлин для участия в совещании с вернувшимся из Карлсбада генералом фон Мольтке. Но и теперь было сказано, что я на следующий же день вернусь к своей семье. Снабженный лишь самым необходимым, отправился я в Берлин. Совещание с начальником Генерального штаба ограничилось оценкой: имевшихся сведений, которые и теперь еще не считались безусловно серьезными. Для меня, однако, по моей должности, они были настолько серьезными, что я остался в Берлине и добился приказа ввести в действие, предусмотренное на случай грозящей военной опасности, усиление разведки против России и одновременно против Франции.

Ближайшие дни усилили поступление из России сведений и выявили быстрое продвижение русской мобилизации. Несмотря на это, я оставил жену и детей до 31 июля в Гарце, так как видел усилия и стремления генерала фон Мольтке, рейхсканцлера и императора сохранить мир. Лишь когда 31 июля разведывательный офицер с русской границы сообщил, что [93] Россия мобилизуется в полном объеме и против Германии, война показалась неизбежной. Но и тогда еще я встретил у генерала фон Мольтке сомнения, порожденные чувством ответственности. Потребовалось настойчивое заверение этого разведывательного офицера, что он лично отвечает за верность своего сообщения, для того, чтобы ему окончательно поверили. Генерал фон Мольтке передал это известие императору в Потсдам по телефону.

С 11-го июля последний находился на борту «Гогенцоллерна» в Сонэфиорде близ Бальгольма. Возвращаясь с прогулки на судно, он узнал из норвежской газеты о военных приготовлениях Сербии и о переводе сербского правительства в Ниш. Не ожидая сообщений ведомства иностранных дел, он приказал поднять якорь. 27 июля он прибыл в Новый Дворец близ Потсдама. Получив сообщение, что полная русская мобилизация против Германии точно установлена, он отправился в Берлин к рейхсканцлеру. Генерал фон Мольтке сел в автомобиль, чтобы его там ожидать. Но уже по пути обогнал его поезд императорских автомобилей, в первом из которых была императорская чета. Они ехали не во дворец рейхсканцлера, а в Королевский Замок. Совещание состоялось в мраморном зале, главным образом, по вопросам военного положения. Начинающийся уже поход русских боевых сил представлял для Германии чрезвычайную опасность. Ежедневно и ежечасно таяло преимущество, которое немецкая армия имела перед русской, распределенной на большом пространстве и располагавшей для наступления лишь недостаточными железнодорожными линиями. Особенно серьезной становилась эта опасность в том случае, если бы Германии пришлось вести войну на несколько фронтов. Правда, сообщения из Франции гласили лишь о таких военных мероприятиях, которые была вынуждена, в конце концов, провести и Германия: возвращение отпускных, сосредоточение войск на их стоянках и т. п. Политические сообщения из Франции не оставляли, однако, никакого сомнения в том, что Генеральному штабу приходится считаться с войной на два фронта.

Поступившие сообщения влекли за собой мое постоянное личное общение с начальником Генерального штаба. Я был [94] свидетелем той борьбы, которую вели в нем стремление к миру и чувство ответственности, Только благодаря громадному напряжению силы воли, заставил себя генерал фон Мольтке днем 31 июля объявить о «грозящей военной опасности». Тем самым были начаты двадцатичетырехчасовые приготовления на случай мобилизации. Генерал фон Мольтке созвал офицеров Большого генерального штаба в библиотечном зале, объявил им о грозящей опасности войны и прибавил: «Если не осуществится небольшая надежда на сохранение мира, то это означает на завтра мобилизацию и тем самым — войну. Идите теперь каждый к своей работе; отечество знает, что оно может полагаться на свой Генеральный штаб». Последние слова были едва слышны из-за внутреннего волнения генерала. С торжественной серьезностью уходили все из библиотечного зала.