– Конечно, это не тот шнапс, который я привык пить у себя дома в родном Файетвилле.

– То, наверное, вообще была живая вода, да, Стив?

– Это уж точно. А это – так, ерунда. В Сайгоне вообще не держат приличного шнапса.

Принесли лед, и Корни плеснул всем присутствующим в стаканы. Затем поднял свой и проговорил:

– Даже если нам удалось выгадать не более двадцати четырех часов, можно считать, что сегодняшняя операция прошла успешно.

Опорожнив стакан, он повернулся к Шмельцеру:

– Сегодня ночью половина личного состава должна находиться в состоянии полной боевой готовности. Я сейчас обойду угловые бункеры.

Еще до его ухода вернулся Бергхольц.

– Борсту удалось связаться с группой Б, – доложил старшина команды. – Завтра в тринадцать тридцать к нам прибудут капитан Фарнхэм и сержант Ститч с полиграфом. С ними также прибудет подполковник Трэйн.

На следующее утро в лагере отмечалась повышенная, почти лихорадочная активность. По всему наружному периметру лагеря укладывалась "концертина" – скатанная в громадные рулоны колючая проволока, названная так из-за своего частичного сходства с гармошкой, – концы которой приколачивались к вбитым в землю металлическим столбикам. Непосредственно за "концертиной" в зарослях высокой травы прокладывались ряды уже обычной колючей проволоки. Внутренний периметр лагеря был окружен массивными бревенчатыми стенами, укрепленными мешками с песком, у основания которых проходили новые ряды колючей проволоки, а в землю были закопаны бамбуковые колья, заостренные концы которых были под углом направлены наружу. Существовал также третий, последний рубеж обороны – окруженный мешками с песком командный бункер, способный выдержать даже прямое попадание снаряда, выпущенного из миномета. Над ним возвышался защищенный наблюдательный пункт. Со всех сторон лагеря располагались минометные позиции округлой формы, также обнесенные мешками с песком. Лично мне Фан Чау казался неприступной крепостью, хотя Корни, будучи опытным специалистом по части как наступления, так и обороны, никак не желал успокаиваться.

В полдень, заметив, как он в четвертый раз за этот день осматривал внутренние укрепления и бункеры, я подошел к нему.

– Создается впечатление, что теперь выкурить вас отсюда сможет лишь танковая дивизия.

Корни покачал головой.

– Увы, мы пока даже не окружили себя минным полем и не установили мины-ловушки. Если они бросят на нас пару батальонов, то не исключено, что им удастся захватить лагерь. Многое будет зависеть от бойцовских качеств наших ударных отрядов. Черт бы побрал этих сайгонских политиков – в такой момент лишить меня моих "хоа-хао".

Окинув взглядом оборону наружного периметра, он посмотрел на меня, и на его обычно жизнерадостном лице появилось озабоченное выражение.

– Мои камбоджийцы будут держаться как надо, однако, когда начнется атака, вьетконговцы в конце концов все же прорвутся через наружную проволочную защиту, и нам придется врукопашную сражаться с ними между двумя периметрами.

– А вы уверены, что наступление действительно состоится?

– Они просто не могут не атаковать. ВК уже раструбил по всем окрестным деревням, что обязательно отобьет Фан Чау, после чего сотрет с лица земли все деревни, сохраняющие лояльность Сайгону. В противном случае это будет означать для них потерю лица. ВК понимает, что с каждым днем мы становимся все сильнее.

Корни направился в сторону казармы своей группы.

– Я намерен доложить Трэйну всю правду, ничего не утаивая, – решительно произнес он. – Он пробудет в спецназе еще не менее трех лет, а то и все шесть, если ему продлят срок, и ему просто необходимо получить те знания о нашем деле, которые не даст никакая школа. Разумеется, он может отстранить меня от командования, однако еще до отъезда из Вьетнама все же поймет, что я был прав.

Точно в назначенный срок, в час тридцать, с наружной стороны лагеря приземлился вертолет. Корни, Шмельцер и вернувшийся из города капитан Лан вышли встречать подполковника Трэйна и его сопровождающих из группы Б. Подполковник спрыгнул из вертолета на землю и по очереди пожал всем руки. Походя он спросил меня, насколько интересной оказалась данная поездка. Следом за подполковником из вертолета вылезли капитан Фарнхэм из разведки и его сержант с большим черным чемоданом в руке.

Миновав двое ворот, мы прошли на территорию лагеря, после чего Корни спросил, кто хочет выпить прохладительных напитков. Трэйн покачал головой и проговорил:

– Давайте сразу приступим к делу.

– Добро, – кивнул Корни. – Унтер-офицеры Нгок и Фальк являются представителями разведки. Они проводят капитана Фарнхэма в помещение для допросов, где он и сможет расположиться.

Трэйн кивнул.

– А нам с вами, Корни, надо поговорить в каком-нибудь безопасном месте. Высокое командование и посольство поручили мне получить у вас ответ на ряд довольно странных вопросов, имеющих отношение к вашей текущей деятельности.

– Мы можем пройти в оперативную комнату, сэр.

Трэйн вынул сигару изо рта и, повернувшись ко мне, виновато улыбнулся.

– Прошу извинить нас за то, что мы уединимся примерно на час. Кстати, рекомендую пока посмотреть полиграф в действии.

Сержант Ститч поставил свой аппарат на стол. Со всеми датчиками, электродами и аккумуляторами он производил поистине внушительное впечатление. Переводчик, Нгок и лейтенант Кау принялись с неподдельным интересом рассматривать прибор.

– Ну что ж, – сказал капитан Фарнхэм, – приводите пленных по одному. – Затем он поинтересовался у Фалька, какого рода сведения тот желал бы получить.

– Сэр, нам важно знать, действительно ли они были засланы сюда командованием ВК. В том случае, если окажется, что это так, мы бы хотели узнать также имена других бойцов лагеря, сочувствующих вьетконговцам. Затем нас интересуют подробности предстоящего наступления на Фан Чау. Насколько нам известно, оно было запланировано на минувшую ночь, однако мы вовремя упредили их.

Фарнхэм пристально посмотрел на сержанта разведки.

– Эти вопросы также весьма интересуют подполковника Трэйна. Какого черта вы здесь натворили? Следом за ними вторглись на камбоджийскую территорию?

– Сэр, насколько мне известно, капитан Корни намеревался лично обсудить эти вопросы с подполковником.

– Ну ладно, – буркнул Фарнхэм и повернулся к своему сержанту. – Ститч является квалифицированным оператором полиграфа. Если кто-либо и сможет получить ответы на интересующие вас вопросы, то это именно тот человек, который вам нужен.

Лейтенант Кау распахнул дверь, и трое охранников ввели в комнату одетого в защитный комбинезон боевика. Тот окинул помещение испуганным взглядом и, увидев зловещего вида агрегат, невольно отпрянул. Особо не церемонясь, охранники усадили его на стул.

Ститч подошел к испуганному боевику и сказал несколько слов по-вьетнамски. Пленник поднял на него взгляд, сглотнул и кивнул. Фарнхэм наклонился ко мне.

– Ститч знает по-вьетнамски всего две фразы, которые означают: "Мы хотим задать вам несколько вопросов. Если вы скажете правду, вам не сделают больно".

Офицер разведки хохотнул. Однако после этого вьетнамцы начинают считать, что он понимает каждое их слово, хотя и пользуется переводчиком.

Успокаивающие слова Ститча, однако, мало подействовали на подозреваемого, на лице которого продолжало сохраняться испуганное выражение; когда же сержант принялся подсоединять к запястьям боевика электроды, а затем обмотал вокруг его бицепса трубку для снятия показаний кровяного давления и стал накачивать ее, в глазах пленника и вовсе промелькнул самый настоящий ужас.

Ститч щелкнул выключателем и принялся регулировать машину. Самопишущее перо запрыгало из стороны в сторону. Затем он через переводчика начал задавать свои вопросы. На Нгока полиграф произвел поистине завораживающее впечатление, и он неотрывно смотрел на перо, которое ни на мгновение не останавливало своего подрагивания. В какое-то мгновение, еще до того, как переводчик успел сформулировать перед вьетнамцем заданный сержантом вопрос, перо отчетливо скакнуло вверх – это Ститч произнес слово "Вьетконг".