На полях некоторых документов содержались пометки, многие из которых представлялись Степашину любопытными… Прочитав очередную сводку, он запечатывал пакет собственной печатью и передавал дежурному офицеру для возвращения в мощные сейфы самых глубоких подвалов Лубянки. С некоторыми материалами знакомился Борис Ельцин.

Это была серьезная пища для размышлений и о лидерах страны, и об обществе, и о процессах, которыми движут не всегда светлые силы. Но было и другое. Выкристаллизовывалось то, что впоследствии воплотилось в новых законах. Впрочем, об этом ниже.

Сам Иваненко, опиравшийся после переподчинения ему всех структур на профессионалов КГБ СССР, оценить это не успел. Возглавляемое им Агентство федеральной безопасности просуществовало чуть больше месяца — до 19 декабря 1991 года. Оно, как и Межреспубликанская служба безопасности СССР, кануло в Лету.

На Лубянке изменилось многое.

То и дело к зданию подъезжали автомашины, из которых выгружалась видеоаппаратура, и холл освещался мертвенным светом мощных софитов.

Кабинет (бывший кабинет первого заместителя КГБ СССР В. Грушко) был штаб-квартирой комиссии. Штабом в прямом смысле слова. Дым валил клубами. В приемной громоздились горы посуды из-под кофе, которое потреблялось в немыслимых количествах. Атмосфера, наполнявшая его, была необычной для Лубянки. Какая-то смесь подготовки к КВНу и сражению под Ватерлоо. Сам председатель задавал тон. В нем не было чопорности и присущего КГБ холодка. Степашин передвигался по кабинету с костылем, согнув в колене одетую в носок пострадавшую ногу.

Вызванные на заседание комиссии генералы КГБ неожиданно обнаруживали в нем человека искреннего и непредвзятого.

Первым, с кем встретился Степашин как председатель комиссии, был Виктор Карпухин — командир группы «А» Седьмого управления КГБ СССР («Альфа», как называли эту группу чекисты). Герой Советского Союза, заслуженный генерал, один из немногих в системе заслуживший это звание пóтом и кровью в буквальном смысле слова.

Неформальным контактам Степашин всегда придавал самое серьезное значение. До того как общаться через зеленое сукно, важно было понять самих людей, мотивацию их поступков, да и просто познакомиться. Через его кабинет еще до заседания комиссии прошли все руководители ведомств, так или иначе связанные с событиями августа, в том числе Павел Грачев — лучший, по мнению Бориса Ельцина, министр обороны всех времен и народов (Нельсон, Кутузов, не говоря о Жукове, в расчет не принимались). Причина той встречи была проста. Еще 4 августа Грачев как командующий Воздушно-десантными войсками принимал участие в совещании на даче КГБ «АВС», где решался вопрос о создании ГКЧП.

Из всех руководителей именно Карпухин больше всего поразил Степашина. Невысокий, коренастый, с жестким волевым взглядом, он глаз не отводил, не оправдывался и не прятался за строку устава.

Как впоследствии вспоминал Степашин, еще находясь там, на четвертом этаже Белого дома, в кабинете Геннадия Бурбулиса, откуда Виктор Иваненко вел переговоры с заместителем председателя КГБ Л. Шебаршиным, он буквально чувствовал взгляд этого человека, который, может быть, находился за много километров от места событий. Как военный, Степашин понимал: случись что — первыми, кого расстреляют, будут военные в форме (а он, несмотря на гипс и костыли, был именно в ней), пытавшиеся организовать хоть какую-то защиту символа свободы. Впрочем, как военный Степашин понимал и другое — если будет приказ, то никакие баррикады и живые кольца не спасут дом. (Впоследствии, ровно через два года, так и случилось. Возможно, что, отдавая в октябре 1993 года приказ о штурме российского парламента, Ельцин вспоминал август 91-го, понимая, что против лома нет приема, а энтузиазм масс — лишь фон, который может измениться после первого выстрела над головами.)

Эту встречу Степашин провел без членов комиссии. Ему хотелось познакомиться с генералом, о котором он много слышал и читал. Наверное, Карпухин испытывал в тот момент иные чувства. Но как бы то ни было, состоялась встреча двух офицеров, которые могли говорить без экивоков. «Он, наверное, пришел увидеть врага, — рассказывал Степашин, — но я, похоже, огорошил его уже первыми фразами. «У меня нет к вам вопросов, Владимир Федорович. Наверное, будет один вопрос, не для протокола: а что не штурманули? Вы бы нас за пять минут разметали»… На что тот ответил прямо по-солдатски: «Во-первых, не было приказа, а во-вторых, не было желания. Нас многому Афган научил».

Степашин сразу предложил ему остаться. Он понимал, что такими людьми нельзя бросаться, тем более сейчас. Карпухин сказал, что подумает…

Впоследствии Степашин не раз возвращался к личности Карпухина. Уже будучи начальником Ленинградского управления, он на просьбу Анатолия Собчака подобрать ему сильного волевого человека для курирования силовых структур северной столицы рекомендовал именно Карпухина, который, по его мнению, был эталоном офицерской порядочности и человеческого мужества.

Тогда не сложилось… Вторично к идее привлечения Карпухина в политику Степашин вернулся через несколько лет. Именно такой человек, по мнению Степашина, мог войти в команду вице-премьера правительства России Валентины Матвиенко, которая заявила о желании баллотироваться на выборах губернатора Санкт-Петербурга. Карпухин дал согласие. Но теперь не сложилось у Матвиенко.

Но это позже, а тогда важно было разобраться в ситуации. Перед членами комиссии прошли все руководители КГБ СССР. Безусловно, что первый контакт вызывал у них крайне противоречивые чувства. Кому-то, наверное, казалось, что вот сейчас на него наденут наручники и препроводят в свой же следственный изолятор «Лефортово». Но разговор шел в нормальных тонах, без экзальтации и угроз.

Более того, через неделю после начала работы комиссии по инициативе Степашина в КГБ было проведено совещание руководящего состава, на котором присутствовали и бывшие, и еще не назначенные руководители управлений. На совещании, естественно, были и В. Иваненко и В. Бакатин. О чем в тот день говорил Степашин? Он говорил о том, что в последующем повторял не раз. Органы госбезопасности были, есть и будут. Новая российская власть не допустит ни желаемых некоторыми люстраций, ни разгона, ни предвзятого отношения к офицерам КГБ.

Это было первое совещание после августа, на котором обсуждались уже практические задачи КГБ.

И Иваненко, и Степашин понимали, что нарастающие процессы требуют не просто приведения в чувство растерянных людей, но и мобилизации их на работу. А для этого надо было восстановить психологическую устойчивость личного состава. Все предпосылки для этого были.

В самый критический период многие подразделения работали в экстремальном режиме, выполняя свои ПРЯМЫЕ обязанности. Пока Москва жила тревогами и ожиданиями, сотрудники Управления по борьбе с организованной преступностью вместе с коллегами пяти республиканских КГБ блестяще завершили операцию «Карусель», осуществив контролируемую поставку около тонны героина, который был изъят на наших западных границах. Тысячи людей были задействованы для пресечения контрабанды. Стройная и жесткая система сработала отлично. И героин был изъят, и вся цепочка курьеров и посредников выявлена. Система! И такую систему рушить?!

И Иваненко, и Степашин понимали и другое. Три роковых дня дали мощный импульс для работы западных резидентур, которые уже не таились, не скрывали своих планов, а искренне злорадствовали по поводу грянувших перемен в КГБ. Западные эксперты предлагали свои услуги политическому руководству России, резидентура США, разгромленная Вторым главком КГБ СССР в середине восьмидесятых, расправила плечи.

В Москву прибыл Владимир Буковский, который встретился с Вадимом Бакатиным. Как надо было унизиться, чтобы руководителю спецслужбы СССР выслушивать советы бывшего террориста! Снова на горизонте появилась фигура Олега Калугина. Этот-то знал, как сводить счеты со своим бывшим руководством. Всерьез поговаривали о том, что он может вернуться в строй… Тогда держись контора!