Ерин тем не менее снова связался с Куликовым и еще раз подтвердил свой приказ бандитов уничтожить на территории Чечни. Куликов же повел себя странно. Приняв к сведению этот приказ, он связался со… Степашиным и с образными оборотами, приличествующими моменту, стал выговаривать: «Вы что там… делаете! Вы их не должны выпускать… Уничтожать…»

Это было тем более странно, что неподалеку находился его непосредственный начальник, отдавший распоряжение, понятное человеку, владеющему русским языком. Скорее всего, Куликову нужна была отдушина, чтобы излить свое негодование. Сделать это Ерину было невозможно. Тот не хуже Куликова знал богатые закрома «великого и могучего». Тем более что своих приказов министр не отменял. Степашин был более приемлемым «собеседником». Во-первых, деликатный… Во-вторых, имеет влияние на Ерина, в-третьих, близок к Черномырдину. В-четвертых, не начальник для самого Куликова.

Наверное, в чем-то Куликов был прав. Отчасти… На месте были сосредоточены наиболее квалифицированные спецназовцы. Их силами при некоторой подготовке можно было провести операцию на пути следования. Самому же Куликову было неизмеримо сложнее. В его руках была лишь грубая военная сила, танки, БТРы, авиация. Фактически ему предстояла не тонкая операция, а грубая ампутация… Он не хотел, судя по всему, брать ответственность на себя, реально понимая последствия этого шага.

Степашин слушал долго, не перебивая. В завершение резюмировал: «Анатолий Сергеевич, вы командующий войсками, заместитель министра внутренних дел. У вас есть свой министр. Докладывайте ему обстановку… Он вам дал соответствующее распоряжение…»

Колонна с террористами прошла по трассе не так триумфально, как об этом писалось. Дважды предпринимались попытки остановить колонну, в том числе на территории Ставропольского края. Но нескоординированность действий не позволила решить задачу. После исторического разговора премьера с террористом мало кто хотел бы взять на себя ответственность и рискнуть…

Впрочем, история повторилась через полгода. Глава Дагестана Магомедали Магомедов тоже давал обещание Радуеву, что тот беспрепятственно с заложниками уйдет из Кизляра. Тогда федеральные силы нарушили это обещание. Радуев был остановлен на границе с Чечней, но на территории Дагестана. Но это было позже.

После выхода колонны из Буденновска настроение участников операции, что называется, было ниже ватерлинии. Вернувшись в гостиницу, Степашин с Ериным включили телевизор.

На экране Жириновский в передаче Александра Любимова обливал Немцова соком. «Паноптикум!»

Дальнейшая судьба, во всяком случае, в ближайшее время, была ясна.

«Ну что, надо уходить в отставку?»

Все, о чем наутро докладывал Степашин президенту, тот слушал заинтересованно. Более часа он принимал доклад. Многого из рассказанного Ельцин просто не знал. Ни Степашин, ни Ерин не пытались спрятаться за спину друг друга. Говорили откровенно, без робости расставляя акценты.

Ельцин был еще ТЕМ Ельциным. Он активно реагировал, задавал точные вопросы, говорил резко…

— Вы готовы подать в отставку? — завершил беседу президент.

— Да Борис Николаевич, рапорт лежит в папке.

— Оставьте, я приму решение.

На заседании последующего (через три дня) Совбеза досталось всем. Неожиданно объектом критики стал директор погранслужбы Андрей Николаев. Он, конечно, готов был ради солидарности принять удар и на себя, но в такой форме! От того, что президент не знает про отсутствие государственной границы между субъектами Федерации, стало стыдно всем.

О чем бы ни докладывали министры, их судьба была предрешена. Степашин выступил с тщательным анализом случившегося. И это не было оправданием. Важно было проанализировать причины, чтобы пришедшие на смену «приговоренным» министрам не повторяли сделанных ошибок, чтобы эти ошибки не искупались ценой чьей-то жизни…

На выходе из зала заседаний министров ждала засада. Журналисты дымились от нетерпения. Они, как патриции Колизея, уже опустили большой палец вниз — «Убей его!» Но последнее слово было за тем, кто остался за закрытыми дверями.

На лице Степашина была странная ухмылка. Какое-то облегчение, как после субботней порки.

— Уходить надо, — почти весело бросил он.

Эта фраза с пометкой «срочно» вылезла на телетайпы всех агентств.

Впрочем, Степашин еще надеялся. Надеялся на то, что президент будет объективен. Что тот поймет сказанное час назад в зале заседаний. «Что мы хотим от спецслужб, которые стали жертвами чудовищного эксперимента, проводимого над офицерами преданными Родине?! 5 реорганизаций за четыре года, смена вывесок, министров и их команд. Лишение спецслужбы силовых подразделений, которые были основными действующими лицами в подобных ситуациях. Лишение веры людей в завтра…» Но это была внутренняя риторика. Публично обвинять президента в развале спецслужб Степашин бы не стал никогда.

Внутренняя порядочность не позволяла ему бросить камень в того, с кем вместе он пришел в большую политику. Того, с кем в критические дни августа рисковал всем.

Накануне заседания Совбеза в Государственной думе прошло голосование по поводу отставки всех силовых министров. Голоса распределились не в пользу Грачева и Ерина. Степашин большинства против себя не получил. Это в какой-то мере отражало степень ответственности за Буденновск, но легче от этого не было.

С тяжелым сердцем Степашин ехал на дружескую вечеринку — начальник столичного управления Анатолий Трофимов стал генерал-полковником. В машине с ним находился его первый заместитель Анатолий Сафонов.

Они вышли на улицу растерянные и бледные. Сафонов шепнул коллегам: «Только что позвонил Ильюшин и сказал, что подписан указ об отставке».

Праздник был скомкан, но повод сесть за стол остался. Даже два. «Король умер, да здравствует король!» — кричали в таких случаях французы. Кто станет королем, можно было только гадать. Через час приехал Николай Егоров. Он узнал о случившемся и оставить Степашина не захотел. Для него впоследствии Буденновск обернулся еще большей трагедией. Болезнь, приносившая невыносимые страдания, внезапно обострилась, и через несколько месяцев его не стало. А тогда он думал только о том, как поддержать товарища.

То и дело к столу подходили охранники и приглашали к телефону. Спецкоммутатор без проблем разыскивал теперь уже бывшего директора. Звонили многие. Звонил Юрий Батурин, звонил Сергей Филатов… Все понимали «правила игры» и высказывали отнюдь не ложные сочувствия.

В довершение к прочим неприятностям пришло известие, что в Уфе террористами захвачен вертолет. Заместитель директора ФСБ Валентин Соболев встал из-за стола. Надо было объявлять план «Набат».

— Дави их, Валя! — бросил ему вдогонку Степашин.

Войну начинают военные, заканчивают политики. И снова Чечня достала Степашина. Вроде бы все нормализовалось. Он отдохнул, отгулял сразу несколько нереализованных за прошлые годы отпусков, получил назначение на должность руководителя административного департамента правительства России, обнаружив и в этой работе остроту и привлекательность.

С его приходом «оказалось», что такой департамент в правительстве «существует» и способен эффективно решать множество вопросов, связанных с деятельностью силовых структур. «Под Черномырдиным» работать было интересно, тем более что взаимопонимание было полным. О Буденновске не вспоминали…

Как член Совета обороны (существовал такой орган) Степашин решал и иные, не менее сложные проблемы.

Предстоящие выборы президента России требовали изменения ситуации в мятежной республике — Чечне. Война приобрела перманентный характер, то обостряясь, то затухая. Ни конца ни края ей не было видно. От нее все устали. Победы менялись поражениями. Поражения множили мортиролог погибших и с той и с другой стороны.