— У меня к вам просьба, Евгений Евгеньевич... — сказал он. — Я у вас впервые, никого из ваших друзей не знаю. Прошу меня познакомить, хотя бы в общих чертах...

— Сегодня у меня дорогой гость — Иоганн Вольф-Гросс, мой дальний родственник. Полковник, офицер генерального штаба, здесь в инспекторской поездке. Очень светский, вежливый, а главное, осведомленный человек. Гросс всегда знает что-то такое, чего не знает еще никто! Я вас с ним познакомлю. Затем Илинич Михаил Александрович, крупный инженер, кончил Одесский индустриальный, очень тонкого ума господин. В начале войны был мобилизован Советами, уехал, а вернулся в Одессу в конце сорок второго офицером вермахта! Награжден фюрером четырьмя орденами. Был главным редактором газеты в оккупированном Орле, часто пишет в нашей газете, его псевдоним — Михаил Октан! Ну, кто еще? Да! Олег Загоруйченко! Боксер, президент общества «Ринг», драчун, но веселый человек и...

В кабинет вошел новый гость. Это был высокий, крупный человек, с маленькой головой и брезгливым выражением лица — профессор химии Хайлов.

— Михаил Федорович! — представился он Гефту, поставив на стол корзину цветов.

Разговор стал общим, пока не появился новый гость — офицер генерального штаба в форме СС.

Совсем не по-родственному, Вагнер бросился к нему навстречу, угодливо пожал протянутую руку и по-немецки представил Хайлова, затем Гефта:

— Наш самый талантливый инженер! Ярый сторонник рейха! Верный слуга фюрера!

— Господин Вагнер ко мне очень добр, — также по-немецки сказал Николай, внимательно рассматривая эсэсовца и в то же время пытаясь уйти от тяжелого взгляда его серых глаз со склеротическими веками.

— У вас хорошее берлинское произношение! — похвалил его Иоганн Вольф-Гросс, он ни слова не понимал по-русски.

Вагнер занимал профессора Хайлова, так как тот не владел немецким, а Гефт разговаривал с Вольф-Гроссом:

— Вы, господин полковник, давно из Берлина?

— Что-то я вижу там, не анисовую? — спросил полковник.

— Пожалуйста! — пригласил он эсэсовца к столику. — Анисовую?

Вольф-Гросс оживился и, кивнув головой, сказал:

— Вы спрашиваете, когда я выехал из Берлина... — сделав паузу, он опрокинул рюмку в рот. — Неделю... Неделю тому назад...

— Как настроение в штабе? В ставке фюрера? — снова наливая рюмки, спросил Гефт.

— Ве-ли-ко-леп-ное! — отчеканил полковник и, только проглотив вторую анисовой, добавил: — От чего бы ему быть плохим?! Операция на Востоке по выпрямлению фронта не вызывает опасений. Боевое счастье с нами! — он поманил Гефта пальцем и, понизив голос, сказал: — Фюрер кует новое чудо-оружие! Под ударом этого оружия Англия капитулирует, и мы всю мощь нашего оружия бросим против Советов!

— Господин полковник, я понимаю, военная тайна, но я инженер, поймите меня... Чудо-оружие — это, сверхмощная пушка Круппа?

— Пушка — экспонат исторического музея.

Гефт налил снова рюмки анисовой и, чтобы полковник не подумал, что его спаивают, выпил сам. Расчет оказался верным. Вольф-Гросс выпил рюмку и вытер слезу на склеротическом веке. В его глазах появился блеск.

— Крупповская пушка! — усмехнулся он, ,взял Гефта за лацкан пиджака, привлек его ближе и конфиденциально сказал: — Чудо-оружие! В Пенемюнде ракеты подняли свои острые рыла на неприступный Альбион. Поверьте мне, инженер, один удар — и Англия капитулирует! Что́ Крупп? Над решением этой задачи работают десятки немецких концернов: «Рейнметалл — Борзи», «АЭГ», «Тиссен — Хитон», «Сименс», ну и конечно «Крупп»...

Берта Шрамм ввела в кабинет даму, очень тонкую, плоскую, одетую в золотисто-парчовое платье с большим вырезом сзади и спереди. Ее крупный рот был откровенно накрашен.

— Знакомьтесь, прима-балерина нашего театра оперы и балета Гривцова, — представил ее Вагнер.

Скользнув равнодушным взглядом по плоскому бюсту и острым ключицам балерины, полковник отвернулся.

Хайлов поцеловал Гривцовой ручку и, закатывая глаза, шепнул ей на ухо какую-то пошлость.

Через некоторое время в кабинет вошла еще одна дама, жгучая брюнетка лет тридцати, — это была Ася Квак, жена Мавромати, хозяина пивной «Гамбринус». Женщину сопровождали двое: компаньон ее мужа — племянник итальянского консула Москетти и боксер Олег Загоруйченко. Только их представили присутствующим, как появился врач-гомеопат Гарах, в смокинге, со свастикой в петлице. Этот откровенный фашист приветствовал всех жестом римских легионеров.

Последним пришел Илинич, человек с неподвижным, словно застывшим лицом и живыми, проницательными глазами. Его тонкогубый, макиавеллиевский рот и массивный подбородок выдавали в нем человека жестокого и скрытного.

— Должен был быть еще господин Мавромати, но он просил не ждать его: дела, ничего не поделаешь. Господа, прошу к столу!

Усилиями Берты Шрамм замешательство за столом было ликвидировано. Николай оказался справа от Илинича и слева от Берты. Он пытался ухаживать за своей дамой, в то время как дама прилагала все усилия, чтобы очаровать сидевшего с нею рядом Вольф-Гросса.

Напротив Николая была Ася Квак, по правую ее руку — Загоруйченко, по левую — Москетти. Напротив Илинича — профессор Хайлов. Стол обслуживали два официанта из ресторана для немцев «Фатерланд», оба в смокингах с черными бантиками — гомеопат Гарах среди них выглядел третьим.

После того как гости выпили за юбиляра, за победу немецкого оружия, за фюрера и за «нашу очаровательную хозяйку», за столом стало шумно.

Николай с интересом прислушался к разговору между Илиничем и профессором Хайловым:

— Если не ошибаюсь, профессор, — говорил Илинич, — после начала войны с Германией вы по заданию Артиллерийского управления занимались взрывчатыми веществами. Насколько мне не изменяет память, вам не удалось поставить производство гремучей ртути и взрывателей?

— Совершенно верно. Я затянул решение практических вопросов до сентября сорок первого. Но пригласили Лопатто, и моя тысяча и одна хитрость полетели в тартарары!

— Эдуард Ксаверьевич Лопатто?

— Вы его знаете?

— Я работал с ним на суперфосфатном. Где же он теперь?

— Преподает в университете...

— Беспартийный коммунист!

— Он вас интересует?

На вопрос профессора Илинич не ответил.

В столовой появилось новое лицо: хорошо одетый человек в темном гражданском костюме, но с военной выправкой. Светлые седеющие волосы, сонные полуопущенные веки, из-под которых цепкий, настороженный взгляд. Он подошел к Вагнеру, поздравил его, прицепил к лацкану юбиляра какой-то значок и занял за столом место Мавромати.

— Кто это? — по-немецки спросил Берту Николай.

— Это Сергей Николаевич Стрельников, — улыбаясь и не глядя в его сторону, сказала Берта. — Есть такое «общество бывших офицеров царской армии». Стрельников у них главная фигура...

Как ни тихо было это сказано, Илинич услышал и вставил реплику:

— Смотрите, чтобы Стрельников не завербовал вас в добровольческую армию для борьбы с партизанами Югославии. Его добровольцы так отличились, что воодушевили своим примером немецкие войска в Сербии!..

— Благодарю за предупреждение. Буду держаться от него подальше.

Но видно, эта тема себя еще не исчерпала, и Илинич добавил с философским раздумьем:

— Кто знал, что ничем себя не проявивший, незаметный советский служащий так развернется! Теперь Сергей Николаевич — персона: шеф топливного отдела муниципалитета! Душа общества, устав которого одобрен немецким командованием. Вот уважаемый профессор Хайлов, как бывший офицер царской армии, также член этого прославленного общества... Я вам советую, поговорите со Стрельниковым, у него далеко идущие планы.

Илинич поднялся из-за стола и пошел в кабинет, за ним последовала троица Аси Квак.

Пользуясь тем, что полковника отвлек Вагнер, Берта, наклонившись к Гефту, сказала:

— Каждое слово Илинича — серная кислота, шипит, дымится и прожигает дырку... Хотя все, что он сказал о Стрельникове, чистая правда. Устав действительно утвержден, но с обязательным условием: каждый член общества должен быть сотрудником сигуранцы!.. Не люблю я тайной полиции... — закончила Шрамм и потянулась за рюмкой.