Поздно вечером 16 ноября в камеру Менжинского вошли коридорный и старший надзиратель.

— Собирайтесь с вещами, — заявил старший надзиратель.

— Куда?

— Вы освобождены.

— Может быть, можно остаться до утра? — спросил Менжинский. — Я очень слаб и так поздно, ночью вряд ли дойду до дому.

— Раз освобождены, то сейчас надо уходить.

В сопровождении надзирателей Менжинский двинулся в контору тюрьмы. Здесь ему предъявили постановление следователя об освобождении и дали подписать бумагу. Ниже подписей следователя и прокурора Вячеслав Рудольфович написал: «Содержание настоящего постановления мне объявлено. Проживать буду с отцом на Николаевской улице близ Звенигородской. В. Менжинский».

Сопровождаемый надзирателями, Менжинский вышел во двор. Было холодно. В разрывах туч, на темном небе ярко сверкали зимние звезды. Тюрьма уже спала…

Тяжело повернулся ключ тюремного замка. Бесшумно отворилась железная калитка. Перешагнув порог, Менжинский очутился на воле. Пробираемый сырым петербургским ветром, прислонился к стене, ожидая, пока надзиратель найдет извозчика.

— Счастливого пути! — сказал тюремщик, помогая ослабевшему Менжинскому сесть в пролетку.

Извозчик тронул неказистую лошаденку.

— На Николаевскую, — сказал Менжинский, зябко кутаясь в плед.

«На свободу, — вспоминала Вера Рудольфовна, — Менжинский вышел без кровинки в лице, худой, слабый. Над ним был установлен полицейский надзор…»

Вместе с женой и детьми Менжинский поселился в Лесном, на станции Удельная Финляндской железной дороги.

Военная партийная организация оказалась живучей. Несмотря на арест активных членов комитета и редакции «Казармы», массовые аресты среди солдат, оставшиеся на воле руководители с помощью Петербургского комитета к августу 1906 года вновь наладили работу организации.

16 ноября 1906 года, в день, когда Менжинский вышел из тюрьмы, в Таммерфорсе (Финляндия) открылась первая конференция военных и боевых организаций партии. На конференции присутствовал представитель большевистского центра И. А. Саммер. Он привез письмо Ленина к конференции, в котором Владимир Ильич предупреждал работников военных организаций «от увлечения боевыми крайностями».

Конференция, руководствуясь ленинскими указаниями, высказалась за полное подчинение всей военно-боевой работы политическому руководству общепартийных организаций, по предложению Ярославского учредила «Временное бюро военных и боевых организаций».

Менжинский, теперь известный охранке, находившийся под следствием и особым надзором полиции, не мог принять активного участия в работе военной организации. Но, поправившись и набравшись сил после голодовки, он вновь включается в активную партийную жизнь. Партия поручает ему работу в Боевой технической группе при Центральном Комитете РСДРП и заведование техникой.

Организация явок и конспиративных квартир, транспортировка партийной литературы, борьба с провокаторами и шпиками охранки — вот что означало в те годы заведование партийной техникой.

Прежде всего Менжинский постарался скрыться от надзора полиции. Он нелегально перешел русско-финскую границу и поселился в Финляндии, сначала в Выборге, а затем в Териоках. Здесь он познакомился и подружился на долгие годы с известным историком-большевиком Михаилом Николаевичем Покровским, Алексеем Максимовичем Горьким и Марией Федоровной Андреевой, которые жили тогда на станции Куоккала. Марии Федоровне, как и Менжинскому, грозил судебный процесс за издание газеты «Новая жизнь».

Поблизости от станции Куоккала, на даче «Ваза» жили Ленин и Крупская. Сюда к Ленину по партийным делам приезжали сестры Менжинские. Здесь же, на даче «Ваза», по партийным делам встречался с Владимиром Ильичем и Вячеслав Рудольфович Менжинский.

Выполняя поручения Ленина, Менжинский выезщает в Петербург, бывает на явках в польской столовой на Забалканском проспекте, в столовой Технологического института, в издательстве «Вперед».

Во время одного из совещаний партийных работников в помещении партийного издательства «Вперед», на котором присутствовали Крупская, Менжинские и целый ряд товарищей из Петербургского комитета и районов, в издательство нагрянула полиция. Было это около полудня. В заднюю комнату, в которой происходило совещание, вбежала взволнованная продавщица книжного магазина.

— Полиция, с обыском! — крикнула она.

Конспиративные привычки никогда не покидали Менжинского. И в этой обстановке он проявил себя спокойным, выдержанным конспиратором.

— Всем быстро в магазин! — сказал он.

Участники совещания немедленно вышли в зал и стали к книжным прилавкам, как покупатели.

Полицейский пристав, вошедший вслед за жандармами в магазин, распорядился, чтобы все посторонние покинули помещение. Крупская, Менжинские и другие партийные работники тотчас же поторопились уйти. Когда Крупская и Менжинские вышли из магазина, то увидеяга, что по всей Караванной, от ворот дома, занимаемого издательством, до самого Невского по обеим сторонам улицы в нескольких шагах друг от друга стоят шпики и внимательно всматриваются в каждого прохожего. Филеры только проводили взглядами компанию молодых женщин, непринужденно разговаривавших по-французски с элегантно одетым мужчиной. Если бы они знали, кто это были!

Когда вышли на Невский и шпики остались позади, Вера Рудольфовна сказала по-русски:

— Чуть не влетели.

— Чуть не считается, — отозвался Менжинский. — Не завидую Бончу. Боюсь, что на сей раз он не выкрутится.

Нелегко было тогда, в период временного спада революции, вести партийную работу. Провал следовал за провалом. Провокаторы и агенты охранки, пробравшиеся в партийные организации, выдавали партийные явки, адреса партийных работников.

Летом 1907 года провалилась законспирированная партийная явка в польской столовой на Забалканском проспекте. Были арестованы многие партийные работники. Вслед за этим жандармы захватили склад с партийной литературой.

Встревоженная провалами и особенно захватом склада литературы, Людмила Рудольфовна Менжинская примчалась в Териоки. Она по-прежнему работала в боевой технической группе и занималась организацией транспортировки «Пролетария» из Выборга в Петербург и другие центры рабочего движения в России. К этому делу она привлекла молодых работниц и курсисток, которые «перевозили литературу специальным образом — зашитую в белье». При встрече с братом Людмила высказала опасение, что арестованный заведующий складом — человек слабохарактерный, может выдать партийный пароль и известные ему большевистские явки.

— Да и у вас здесь, в Териоках, конспирация хромает, — говорила с возмущением Людмила Рудольфовна. — Прихожу на прежнюю дачу, а там наших никого нет. Перебрались в другое место. Где искать? Встречаю на улице молодого человека. Он спрашивает: «Нас разыскиваете?» — и, не спросив пароля, рассказал, что экспедиция перебралась на новую дачу, и показал, как найти. Нашла. Поднимаюсь по лестнице, навстречу наш экспедитор: «Вы какими судьбами к нам попали, ведь еще никто не знает, что мы сюда перебрались?» — «А мне, — говорю, — показал молодой человек, назвавшийся Михаилом Сергеевичем».

— Это Вайнштейн, и совсем не молодой, — перебил сестру Вячеслав Рудольфович. — Удивительно беспечный человек. Подструнить надо вашу экспедицию.

— Вот какая у нас конспирация. Знал бы Владимир Ильич!

— О петербургских провалах в ЦК уже известно. Принимаются некоторые меры.

Рассказав и другие новости, Людмила Рудольфовна ушла по своим делам…

На следующий день Менжинский по поручению товарищей был уже в Питере. Надо было что-то делать, чтобы сохранить некоторые явки, предупредить кое-кого.

На явке ЦК, в «барской» квартире он встретился с одним из активных работников петербургской организации, членом ПК, который год назад был Константином, а теперь превратился в Петра. Разговор шел откровенный. Говорили о провалах, о том, как уберечь оставшихся активных работников.