Но государь знал большой грех за Бенкендорфом. В 1816 году молодой генерал вступил в масонскую ложу. Называлась она «Соединенные друзья». По прошествии лет можно считать, что привела его туда мода на вольнолюбивые порывы, на духовные искания. Масонство в России тогда было словно внутренней церковью, христианством для души. Их, молодых офицеров и генералов, людей высшего света, масонство объединяло в некое братство, влекло романтикой тайного ордена. Братьями Бенкендорфа были Грибоедов, Чаадаев, будущий декабрист Пестель. Бенкендорф покинул ложу в 1818 году, а Пестель — годом раньше. И оба по идейным соображениям. Бенкендорф окреп в убеждении, что высшая идея — служение престолу — не стала главной у вольных каменщиков. А Пестель, жаждавший переустройства общества, понял, что российское масонство стояло далеко от жизни и не стремилось к политическим изменениям в стране.

Выйдя из масонов, будущие декабристы создали «Союз благоденствия», предтечу тайных обществ — Северного и Южного. «И желалось им некоторый порядок масонских лож ввести в «Союз благоденствия», — уразумел современник их И. Якушкин. Об этом союзе Бенкендорф своевременно информировал государя. Помнил ли он при том заповедь масонов: «Если один из братьев станет бунтовать против государства, ему следует не содействовать в этом, а скорее сострадать как глубоко несчастному человеку. Однако этот брат не может быть исключен из ложи, а узы, связывающие его с нею, остаются нерасторжимыми»? Николай I сам возглавил Верховную следственную комиссию по делу декабристов. По пятнадцать часов в сутки — допросы, допросы, допросы. Священным огнем исходило царское сердце — выжечь с корнями заразу либерализма. Вопросы подследственным, что удары, — гневные, прямолинейные.

 — Тихонечко, тихонечко, ваше величество, — предупреждал Бенкендорф.Силой не получится, хитростью да лаской надо.

Может, от таких предупреждений и родился донос А. Голицына, будто член следственной комиссии Бенкендорф, помня о своих бывших соратниках по масонской ложе, был весьма субъективен при расследовании дел декабристов. Вроде сочувствовал, стремился отвести от заслуженной кары.

Но доносчик оказался близорук. Пластичный Бенкендорф забыл заповедь масонов о нерасторжимости уз. Иная его вела стезя — нерасторжимость с властью. Поэтому Павлу Пестелю, соратнику по ложе, — смертная казнь. Так же, как Кондратию Рылееву, Сергею Муравьеву-Апостолу, Михаилу Бестужеву-Рюмину, Петру Каховскому. Как иначе! Ведь дворянин Пестель на тайном собрании «Северного общества» заявил: «В случае успеха восстания царскую семью уничтожить». И поддержан был.

Первоначальный приговор — всех четвертовать, но царской милостью отклонен. Снизошла та милость после разговора Бенкендорфа с Николаем: не по-христиански это, четвертовать. И Европе просвещенной царь уже пообещал без единой капли крови. Поэтому: «Повесить!» Бескровный акт. Вот и все, что мог выхлопотать Бенкендорф для соратников по масонской ложе.

Семнадцать лет после того душа не ведала переживаний и была в ладу с делами. А на закате жизни заныла кровавыми сполохами. Но об этом речь впереди.

Почти восемнадцать лет строил Бенкендорф систему самодержавной безопасности. В центре ее было Третье отделение со своими 72 сотрудниками. От него тянулись струны к жандармским частям. Александр Христофорович добился, что в апреле 1827 года царь подписал указ о создании корпуса жандармов. Части корпуса стали исполнительными органами Третьего отделения. Бенкендорф сам делил Россию на жандармские округа — восемь округов нарезал, в каждом восемь-одиннадцать губерний. На каждый округ назначил генерала и штаб при нем, мудрено названный окружным дежурством, а потом управлением. А в каждой губернии — отделения округа со своим штаб-офицером. В 1827 году в корпусе жандармов по всей России служили 4278 человек.

 — Корпус должен быть элитным соединением, — предложил Бенкендорф.

И Николай поддержал его. В корпус отбирали самых развитых, самых грамотных солдат из армейских частей. А для офицеров, коих было большинство, важна была отличная рекомендация или протекция. Как ни сторонилась армия жандармов, а желающих попасть в корпус было больше, чем вакансий: офицеры жаждали стать элитой. Надев голубой мундир, избавлялись от казарменной рутины, серых армейских буден, приобретали независимость, подчиняясь только начальнику округа. Да и платили элите значительно поболе.

Бенкендорф настоял на том, чтобы губернаторы не лезли в деятельность жандармских отделений и не пытались ими управлять. Мало того, он добился с ведома императора, что распоряжения Третьего отделения обязательны для всех государственных учреждений, что сотрудничество с Третьим отделением для министров и губернаторов — их служебный долг.

Безопасность власти, по Бенкендорфу, начинается со сведений о настроениях населения, и прежде всего дворянства, чиновников, образованных людей. Рапорты и донесения жандармских офицеров текли рекой в дом на углу набережной Мойки и Гороховой улицы в штаб-квартиру Третьего отделения. Жесткой рукой в море российской расхлябанности и необязательности добился Бенкендорф выполнения главного принципа: знание общественного мнения для власти — как выверенная карта для полководца.

А дальше понятие безопасности у Бенкендорфа сводилось к наблюдению за министерствами и ведомствами. Третье отделение вмешивалось в их дела, пыталось пресечь злоупотребления, остановить бюрократические нелепости. Тайная полиция помнила указание своего шефа: интересы любого ведомства не должны заслонять интересы государства. Бенкендорф ввел в практику ежегодные отчеты Третьего отделения для царя. По сути это были аналитические записки на основе донесений жандармских офицеров.

Уже в одном из первых отчетов в 1827 году Бенкендорф объявляет приговор бюрократии: «Хищения, подлость, превратное толкование законов вот их ремесло. К несчастью, они-то и правят, так как им известны все тонкости бюрократической системы». В Отчете за 1829 год констатировалось, что Адмиралтейство дезинформировало императора в отношении качества боевых кораблей: «Моряки считают, корабли построены плохо, без соблюдения правильных размеров, но никто не осмеливается сказать об этом государю». Подтекст — осмелилось сказать Третье отделение.

В этих ежегодных аналитических отчетах службы Бенкендорфа, которые подписывал он сам, нередко звучали весьма прогрессивные идеи как вывод из анализа собранной информации. В отчете 1838 года обосновывалась необходимость строительства железной дороги Москва — Петербург и обращалось внимание на всеобщий ропот по поводу рекрутских наборов. В отчете за 1841 год ставился вопрос о важности государственной заботы о народном здравии. В отчете 1842 года говорилось о массовом недовольстве высоким таможенным тарифом, обращалось внимание на вредное влияние откупов на хозяйство страны и народную нравственность.

Конечно, не все принималось Николаем, и тогда последствия для самодержавия были трагические. В 1828 году Бенкендорф положил на царский стол докладную записку о русской администрации в Царстве Польском. Какой язык, какая сила переживания! «Власть продолжает там оставаться в руках презренных субъектов, возвысившихся путем лихоимства и ценою несчастья населения. Все государственные чиновники, начиная со служащих канцелярии генерал-губернатора, продают правосудие с аукциона». И вывод: угнетение местного населения может закончится взрывом. И какое разочарование! Николай ни в чем не изменил свою политику в Польше. На брата Константина, вероятно, понадеялся, который там был наместником. Но правым оказалось Третье отделение — восстание вспыхнуло уже в 1830 году. Правда, Бенкендорф потом выговаривал своим офицерам. Те хоть и слали тревожные рапорты из Польши, но не предполагали, что все случится так скоро. Прогноз был недостаточно точен.