1 декабря 1945 года Дэн пришел в местное полицейское управление и подал прошение о зачислении его на службу. Одним из первых вопросов в анкете стоял вопрос о партийной принадлежности. То ли с неким вызовом, то ли просто по незнанию Дэн написал: «Демократ».

Позже, конечно, он изменил свою партийную принадлежность и стал, как и все полицейские, республиканцем. Это обстоятельство, как и то, что его жена Ханка родилась в семье иноверцев, он тщательно скрывал от родителей. Джозеф Митрионе очень гордился тем, что его сын щеголял теперь в полицейской форме, и не было никакого смысла портить ему удовольствие.

Анкета содержала и другие, довольно прямолинейные вопросы, что было весьма типично для того времени. Среди них были, например, такие: «Белый или цветной?» Дэн написал: «Белый». «Умеете ли читать?» Дэн написал: «Да». «Умеете ли писать?» Он вновь написал «Да». В соответствующей графе он указал занимаемую должность и место прежней работы, имена детей, место рождения в Италии, а также чем болел (пять лет назад у него вырезали грыжу).

Его зачислили на службу как одного из самых достойных граждан Ричмонда. Полиция штата Индиана была печально известна тем, что жалованье у тамошних полицейских было ничтожным, а возможности продвижения по службе почти не было. Но это нисколько не мешало полицейскому Дэну Митрионе каждый день выходить на дежурство с желанием показать самый высокий профессиональный уровень. Он считал службу в полиции продолжением службы на флоте и добросовестно выполнял свой долг. Партнером по дежурству Дэн выбрал добродушного парня по имени Орвил Конайерс.

Никто не называл Конайерса по имени из-за его огненно-рыжих волос и вечно красных щек. Для всех он был просто Рыжий. В течение двух с половиной лет начиная с 1946 года они с Дэном колесили по городу в одной и той же полицейской машине, а затем еще долго оставались друзьями, несмотря на разницу в возрасте (Дэн был на пять лет младше).

Ричмонд был небольшим городом, поэтому обязанности полицейских были необременительны: штрафовать подвыпивших водителей, следить за общественным порядком и фиксировать нарушения для последующего разбирательства в суде. В то время в городе не было собственной живодерни, поэтому время от времени полицейским приходилось самим пристреливать бездомных собак. Пожалуй, это была единственная ситуация, в которой полицейский мог тогда применить свой «кольт» 38-го калибра.

Рыжий считал, что самым опасным для них было примирение повздоривших супругов. Хуже всего было, когда полицию вызывали в северные районы города. Входя в дом, где разыгрывалась очередная семейная драма, Рыжий всегда радовался, что рядом с ним такой крепкий парень. Им, как правило, удавалось быстро успокоить разбушевавшихся супругов, после чего они уходили со словами: «Ну, тихо, тихо! Успокойтесь! Все будет хорошо!»

Иногда муж или жена злобно бросали: «Вы здесь только потому, что мы негры!» Тогда вмешивался Рыжий, который говорил: «Мне все равно, какого вы цвета. Я просто хочу, чтобы вы успокоились».

Это было золотое время. Демобилизованные солдаты легко могли получить ссуду и купить небольшой домик за какие-нибудь шесть с половиной тысяч долларов. А три фунта хамбургеров стоили тогда всего доллар. И все же Рыжему и Дэну никак не удавалось тратить на пропитание своих семей меньше 180 долларов в месяц, что вынуждало их подрабатывать на стороне.

В часы, свободные от дежурств, они ходили на завод «Дилл-Макгуайер» и грузили газонокосилки на железнодорожные платформы. Они подрабатывали и у таких важных персон, как управляющий магазина «Сиерс», ежедневно моя ему машину, чтобы он мог по вечерам отправляться на очередное свидание в чистом, сверкающем лимузине. Три часа мойки и полировки приносили Рыжему и Дэну девять долларов.

Все то время Дэн мыл только чужие машины, так как собственной у него за неимением средств не было. Вот почему, выходя на ночное дежурство (автобусы к тому времени уже не ходили, а воспользоваться попутной машиной было трудно, так как дороги вечером были пустынными), он надевал кожаное пальто и, сгибаясь под пронизывающим ветром, шел в управление пешком, хотя до службы было более трех километров.

В течение всех этих дней после похищения брата Рей пребывал в крайне возбужденном состоянии. Из уважения к многочисленной толпе теле- и фотокорреспондентов он каждый день надевал костюм, чего раньше не делал никогда. Все в семье Митрионе воспринимали как должное то, что лишь Дэн одевался как положено. Несколько лет назад Рей как-то пришел домой в щегольском «стетсоне», и мать в первый момент приняла его за Дэна. И вот теперь ему пришлось на время расстаться со спортивной одеждой. Эта перемена, видимо, вызвала какие-то ассоциации в памяти матери, потому что, когда Рей навестил ее в приюте, та спросила:

— От Дэна ничего не было?

— Кое-что было, мама, — ответил Рей. — На днях.

— Будешь писать, обязательно передай от меня привет.

Рето было как-то не по себе от того, что он соврал матери. Видимо, у него это получилось плохо, потому что через два дня (а весть о похищении Дэна все еще не сходила с первой полосы местной газеты) Мария Митрионе снова его спросила:

— Ты уже написал Дэну?

И добавила:

— С ним что-нибудь стряслось?

Для Рея и остальных членов семьи Митрионе это был период ожидания и полной беспомощности. «Тупамарос» заявили, что освободят обе жертвы — Дэна и бразильского вице-консула в Монтевидео — лишь после того, как уругвайское правительство выпустит на свободу 150 политических заключенных.

Судя по сообщениям, и Вашингтон, и Бразилия оказывали на уругвайское правительство давление, пытаясь заставить его пойти на сделку с «тупамарос». Но уругвайский президент Хорхе Пачеко Ареко, судя по всему, упорствовал. Он заявил, что никогда не вступит в переговоры с преступниками.

И все же поступали и обнадеживающие новости. Представители Ватикана в Уругвае также предприняли попытки вступить в переговоры с повстанцами с целью освобождения Дэна. Кроме того, Рею позвонил какой-то человек, назвавшийся Сизаром Берналом, и сказал, что работал вместе с Дэном в Уругвае и что «тупамарос» не такие уж жестокие люди. По его словам, он провел в Монтевидео четыре года, и поэтому прекрасно их знает. Это совсем неплохие люди. Рей хорошо запомнил последнюю фразу.

Некоторые газеты стали вспоминать другие случаи похищения людей и что с ними потом произошло. Так, к Бразилии в свое время был похищен американский посол, которого держали до тех пор, пока бразильское правительство не согласилось выполнить точно такие же условия, которые были выдвинуты теперь «тупамарос». Посол (его звали Чарлз Бэрк Элбрик) был освобожден и вернулся к себе в посольство целым и невредимым, если не считать небольшой царапины на лбу.

Родственники Дэна знали, что его состояние значительно серьезнее, поскольку сообщалось, что в момент захвата он был ранен. В своей записке «тупамарос» написали, что пуля вошла в верхнюю правую часть грудной клетки и вышла под мышкой. Представитель государственного департамента заявил протест, указав, что своим отказом отправить Дэна в больницу «тупамарос» лишь «усугубили бесчеловечность своего поступка».

В записке «тупамарос», изобиловавшей медицинскими терминами, говорилось, что ни один из жизненно важных органов Дэна поврежден не был. Судя по всему, ему было больно, но его жизни ничто не угрожало.

Прошла неделя. Ни одна из сторон уступать не хотела. Братья и сестры Дэна все больше теряли надежду на то, что весь этот ужас когда-нибудь кончится и они снова увидят его. Из газетных сообщений следовало, что в уругвайских тюрьмах томятся сотни людей. Но президент Пачеко по-прежнему отказывался освобождать указанных 150 заключенных, хотя лишь это могло спасти Дэна.

В Ричмонд пришло сообщение, что Дэн лично просил правительство США содействовать его освобождению. Рею позвонили из «Палладиум-айтм» и попросили приехать в редакцию, чтобы ознакомиться с переданным по телеграфу факсимиле записки Дэна Ханке. Рей внимательно изучил ее и сказал, что записка, вне всякого сомнения, написана рукой брата.