Такими мы были в первые дни войны. Охотнее верили хорошим слухам, нежели плохим. Желаемое нередко выдавали и принимали за действительность. Тогда мы еще не представляли себе, насколько глубоко гитлеровский яд проник в сознание немецкого народа, какой дорогой ценой придется платить всем нам за победу над фашизмом.

Сказанное выше ничуть не умаляет подвига экипажа «Юнкерса-88». Наоборот, с высоты пережитого виднее, каким мужеством нужно было обладать, чтобы в первые дни войны, в угаре гитлеровских успехов, когда лавина вермахта, казалось, неудержимо катилась на восток, решиться на такой шаг. Недавно, перечитывая первые военные сводки Совинформбюро, я узнал имена четырех летчиков-антифашистов:

Тут же, в газете, фотографии четырех немецких летчиков-антифашистов.

Называю этих мужественных людей с надеждой, что кому-то известна их дальнейшая судьба, а может — чего не бывает! — кто-то из них и сам откликнется.

С Киевом я расставался успокоенный, полный радужных надежд. Еще немного, и враг будет остановлен. Кому нашей земли хочется, тот под ней скорчится, а с братьями по классу мы общий язык найдем.

Горький, разъедающий глаза дым. Вой сирены. На привокзальной площади повозки, орудия, санитарные автобусы с большими красными крестами на крышах. На носилках в запекшихся от крови грязных бинтах живые мумии. С черными, обожженными лицами. Без рук, без ног. Это — тяжелораненые, ждут отправки.

Я попал в Днепропетровск 9 июля. Как раз после первого налета фашистской авиации.

О подробностях налета мне рассказал знакомый железнодорожник, приятель отца.

«Юнкерсы» нацелились на мосты, связывающие левый и правый берега Днепра. Стратегическое значение их было большим. Зенитки открыли бешеный огонь. «Юнкерсы» повернули назад. Основной груз обрушили на жилые кварталы. Однако центральная магистраль города — проспект Карла Маркса — не пострадала. Тут почти ничего не напоминало о войне. Стало только больше военных, да на окнах появились уже знакомые по Киеву узкие бумажные полоски.

В обкоме встретил старого знакомого Георгия Гавриловича Дементьева — секретаря обкома по сельскому хозяйству. Он, как всегда, куда-то спешил. Увидев меня, пригласил в кабинет. По углам — снопы пшеницы, налитые золотом початки кукурузы, очевидно, прошлогоднего урожая.

— Что явился в родной обком — молодец! С кадрами у нас негусто.

Партийное руководство Днепропетровщины было молодым. Секретари обкома С. Б. Задионченко, К. С. Грушевой, Л. И. Брежнев прошли школу комсомола, партийным университетом для них стали заводские цеха, первые пятилетки.

А у Дементьева за плечами революция, гражданская война. Коммунистом стал в 1917 году. Был комиссаром одного из артполков Красной Армии. Начальник политотдела МТС, секретарь райкома партии, заместитель председателя облисполкома, секретарь обкома — таков путь коммуниста Дементьева. Жизнь он знал не только из книг. Я много раз слушал выступления Георгия Гавриловича на областных и районных конференциях, совещаниях. Слово его всегда было убедительным, страстным, насыщенным фактами, приперченным юмором. Среди коммунистов Днепропетровщины он пользовался огромным авторитетом. Его знала вся область. Не по годам подвижный, в неизменном френче цвета хаки, он в горячую пору посевной кампании или уборки урожая становился вездесущим. Часто заглядывал и в наш Петропавловский район.

Я рассказал Дементьеву о последних днях во Львове, о настроениях в Киеве.

— Ну, а теперь куда?

— Буду проситься в действующую армию. Сегодня же пойду в военкомат.

— Не спеши. Гитлеровцы прут и прут. Положение серьезное. Захвачены почти вся Прибалтика, западные районы Белоруссии, Украины. Товарищ Сталин как сказал? — «Дело идет о жизни и смерти советского государства». О жизни и смерти… Понял? А призыв создавать в занятых врагом районах партизанские отряды, диверсионные группы? Думаешь, это нас не касается? Победа решается не только на передовой. Фронт всюду. Видимый и невидимый.

— Неужели Гитлер и сюда доберется?

— Будем надеяться на лучшее. Однако, судя по последним сводкам, нужно быть готовым ко всему… Ленин учил нас смотреть правде в глаза. И не только видеть, но и предвидеть. Итак, — перешел на официальный тон, — считай себя мобилизованным обкомом.

Зазвонил телефон. Георгий Гаврилович снял трубку.

— Константин Степанович, когда возвратились? Только что? Много беды наделали нам «юнкерсы»? Двухъярусный мост?.. Н-да… А тут у меня молодой человек, наш «кадр». Березняка из Петропавловки помните? Мы его в тридцать девятом рекомендовали на работу в западные области. Только что из Львова. Рвется на фронт. Так… Так… Я тоже такого мнения. Сейчас у вас буду.

Обернулся ко мне.

— Слышал разговор с Грушевым? Вот что, козаче, побудь в городе несколько дней. Что-то придумаем. Загляни в облоно за назначением.

…Передо мной «Личное дело учителя Березняка Е. С.» (мне его переслали товарищи из Днепропетровского архива). На синей обложке аккуратно выведено: «Начато в 1939 году — закончено в 1941 году». Листаю пожелтевшие от времени страницы. Тут и мое заявление с просьбой назначить директором в одну из школ Павлограда, и приказ, утверждавший меня на должность директора школы № 5.

Там я 18 июля приступил к работе. Но долго работать не довелось. 8 августа выехал в Днепропетровск по вызову облоно. В отделе кадров мне сказали: «Срочно явиться в обком к товарищу Дементьеву»…

И вот я снова в знакомом кабинете.

Георгий Гаврилович за то время, что мы не виделись, заметно сдал, похудел. Под набрякшими от недосыпания глазами — темные круги. Он поднялся мне навстречу. Пригласил к столу.

— Только что из района. Чудесные у нас люди. И старые, и малые. Подростки, девчонки водят машины. Не слезают с косилок. Спят на току, работают по 16—18 часов. Урожай какой вырастили: понимают — хлеб нужен фронту. А положение на фронте трудное. Последнюю сводку читал? Ожесточенные бои в районе Киева. Под Уманью немцам удалось окружить наши две армии — 6-ю и 12-ю. Враг рвется к Днепру. Надо готовиться к худшему. А в обкоме нашего полку убывает. Семен Борисович Задионченко — первый наш секретарь — в армии. Леонид Ильич Брежнев тоже: он первый заместитель начальника политуправления Южного фронта. Утром заехал, вести привез неутешительные. Линия фронта приближается все ближе к нашему городу. Эвакуация населения, заводов и фабрик идет полным ходом. Почему вызвал — догадываешься? Павлоград — это тоже была моя идея. Однако обстоятельства изменились. Так что придется тебе сдать среднюю школу и принять — совсем в другом месте — начальную. — И доверительно: — Есть решение обкома. Приступаем к организации партизанских отрядов, подполья. Так вот. Ты во Львове ума-разума набрался. Почем фунт лиха знаешь. Буду рекомендовать тебя на подпольную работу. Согласен? С ответом не спеши. Дело очень серьезное. Гестапо — враг сильный, коварный. А против вас и СД, и полиция. Смерть будет ходить по пятам.

Постоянная бдительность и вера в стойкость наших людей, храбрость и осторожность, молниеносное решение и железное терпение, любовь к жизни и готовность, если понадобиться, умереть за правое дело — таким должен быть подпольщик. Сможешь? Подумай, взвесь. Посоветуйся сам с собой. А завтра приходи. Предстоит разговор с нашим секретарем по кадрам. Крыша на одну ночь найдется?