— Так, — сказала она. — Кебаб. С чесночным соусом… Решил покончить жизнь самоубийством?

— Татьяна? — Тень поперхнулся. — А! Привет!.. Мы тебя тут заждались с Папаней.

— Такую дрянь могут есть только те, кому жить надоело… А где Артур?

«Надо было купить цветы, — запоздало подумал я. — Вот же идиот…»

Тень увидел меня.

— Так вот же он.

— Здесь я… — Я кашлянул в кулак. — Отошел, чтобы позвонить. Здравствуй, дорогая.

Я попытался было обнять жену, но она уклонилась.

— Давай без этих телячьих нежностей, ладно?

— Я тоже рад тебя видеть, любимая.

Татьяна посмотрела на меня долгим взглядом. Хотя я выше жены ростом на двадцать сантиметров, в данном случае будет уместно сказать, что не я, а она смотрела на меня сверху вниз.

— Почему на этом типе твой плащ? Ему что, нечего было надеть?

— Пришлось приодеть товарища в соответствии с «легендой», — сказал я.

— Я же, ира, сам папане говорил, что Таня, ира, будет недовольна. — Тень вытер жирные пальцы носовым платком. — А Папаня, ира, сказал, что иначе, ира, на границе будет полная «ира».

— Чего это он через слово поминает свою подругу? — глядя на меня, спросила Татьяна.

— Я взял с него клятву, что он не будет употреблять бранные слова.

— Хм. Ну, и при чём здесь Ирина?

— Не знаю, — я пожал плечами. — Я так понимаю, что он выбрал это слово в качестве «эвфеизма», заменителя крепких выражений.

— То-то я думаю, что ни в одной из трех произнесенных им фраз не случилось ни одного матюка. — Татьяна даже не улыбнулась. — Ты зачем его привез?

— Вообще-то, он взрослый мужчина.

— Я, ира, решил тоже посмотреть Англию…

— Ладно, сформулирую вопрос иначе… — Татьяна проигнорировала реплику моего спутника. — Зачем он здесь?

«Это гиря на моей ноге», — подумал я.

Но вслух сказал другое:

— Он сбежал от своей подруги. С одним вот этим чемоданом, — я посмотрел на бэг с колесиками. — Это первое. И второе — он помог мне кредитом…

— Понятно, — тихо сказала Татьяна. — Как я и думала, ничего хорошего ждать от твоего приезда не следует.

Я съел это молча; надо сказать, я заслуживал еще и не таких слов.

— Так и будем здесь торчать? — после небольшой паузы спросила Татьяна. — Что ты собираешься делать, Артур? — Она вновь посмотрела на меня своим особенным взглядом — как бы сверху вниз. — Зачем ты прилетел? Какие у тебя планы?

— Хочу забрать тебя отсюда, — сказал я. — Завтра… в крайнем случае, послезавтра, мы летим обратно.

— Ты идиот? — резким тоном спросила она. — Ты думаешь, о чем ты говоришь?

— Но это же не нормально, Таня… Сорвалась… с какой-то незнакомой женщиной…

— Ты хочешь, чтобы я ушла? — Ее глаза сузились. — Ты этого добиваешься?

— Прости… — выдавил я из себя. — Что-то я не то говорю… У меня есть определенные планы. Но, думаю, будет лучше, если мы поговорим об этом в другом месте… и наедине.

— Где вы собираетесь остановиться? Ты об этом подумал?

— Забронирован номер в гостинице… в Саутгемптоне.

— То есть, ты собирался приехать в Саутгемптон?

— Да, в любом случае.

— И такое желание у тебя не пропало?

— С чего это вдруг? — сказал я. — Я рад тебя видеть…

Я взял жену за руку; попытался поцеловать ладонь, но она вырвала руку. На ее лице появилось — как мне показалось — страдальческое выражение.

— Ну так что, поехали?.. — сказала она. — Берите вещи и идите за мной.

Спустя минут двадцать мы были уже на Heathrow Central Bus Station. На улице начало темнеть; но сам комплекс аэропорта был залит электрическими огнями. Приобрели в кассе три билета до Саутгемптона. Я позвонил еще раз домой, сообщил последние новости (в этот раз семь металлических фунтов ухнули в прорву).

Автобусы National Express, как выяснилось, ходят по весеннему расписанию — с часовым интервалом, причем, посадка в соответствии с живой очередью.

— Я могла бы опоздать и на большее время, — вдруг сказала Татьяна. — Просила дать мне выходной, но на пакгаузе в смену людей не хватало, пришлось выйти на работу…

— На пакгаузе?

— Приехали «вэном» тоже с опозданием… Пакгауз в пятнадцати милях, автобусы там не ходят… Пришлось ждать окончания смены.

— Ничего не понимаю…

— Попросила высадить рядом с вокзалом, водитель обещался забросить пакет с рабочей одеждой по адресу. Пока добралась до Хитроу, пока нашла зал, через который ваш рейс должны были пропустить… Думала, вы меня не дождетесь.

— Пакгауз? — переспросил я. — Почему — пакгазуз?

— Потому, — сухо произнесла моя половина.

— Но… Ты же работаешь во флористическом салоне?!

— Хм…

— Не понял, о каком пакгаузе речь? Ты можешь толком объяснить?

Татьяна покосилась на нашего спутника.

— Он говорит по-английски?

— Кто? Тень?

— Как ты его назвал? Тень?..

— Да это я так… не обращай внимания.

— Я, ира, всё, что знал, забыл!.. — подал реплику спутник. — Хорошо, ира, что папаня помог… А то, ира, мне был бы полный, ира…

— Да, вот такой вот сюрпрайз, — процедил я. — Почти пятнадцать лет в море проходил. С английским — глухо. Прикинь.

— Не… ну я, ира… — Тень насупился. — Я могу… Вот, счас… Ай лайк зе Юнайтед Кингдом!.. Ай вери лайк зе… З-зе… Дз-зе…

Татьяна удивленно посмотрела на него, потом на меня.

— Что это с ним?

— Заело на нервной почве.

— Вы ведете себя, как клоуны, — сердито сказала Татьяна. — И вы оба, по-моему, еще не поняли, куда вы приехали.

— Вообще-то, дорогая, я уже бывал в этой стране, — уточнил я, смягчив реплику ласковым тоном. — Раз двадцать, по крайней мере.

— Я, ира, тоже… — сказал наш спутник. — Англия… ну и чё?

— Через плечо, — отреагировала Татьяна, удивив меня столь неизысканным оборотом. — Можете засунуть себе ваши прежние представления об этой стране в одном место.

— Но…

— И провернуть до щелчка.

К стоянке подкатил наш автобус. Очередь, — а она насчитывала на этот момент уже более сотни желающих добраться до Саутгемптона — развалилась на глазах; и уже вскоре превратилась в нажимающую со всех сторон толпу. Один водитель отправился открывать секции для багажа, второй, силясь перекрыть звучным голосом шум толпы, стал запускать пассажиров по одному в салон.

Случившееся было настолько неожиданным, что я просто опешил. Только что все было спокойно; и тут вдруг в считанные мгновения на перроне образовалась толчея. Такой давки, такого явного игнорирования гласных и негласных правил, я не видел, пожалуй, со времен наших лихих девяностых…

— Ну, чего застыли?! — Татьяна толкнула меня в бок. — Час пик! Не пропускайте никого вперед, иначе придется ждать другого «баса»!..

Пришлось куковать на вокзале еще час; нам удалось сесть только в следующий автобус. Причем, наш спутник оказался самым шустрым — первым просочился в салон и занял три места.

— Мама дала тебе почитать мои письма? — спросила вдруг Татьяна.

— Да… три письма?

— Три. Так вот, то, что там написано, не совсем правда.

— То есть?

— Не знаю, готов ли ты воспринять правду такой, какова она есть, — сказала она.

— Так расскажи мне. — Я вновь попытался взять жену за руку. — Я ведь для этого и приехал.

— Боюсь, тебе это не понравится. Сильно не понравится.

Татьяна наклонилась чуть вперед. Коснулась рукой мужского плеча — впереди нас устроился Тень, компанию ему составляет какой-то краснощекий пожилой англик. Она что-то шепнула нашему общему знакомому; вскоре они поменялись местами.

Всю дорогу я пялился в окно; но ничего толком не видел.

Настроение у меня испортилось окончательно. Конечно, рейсовый автобус не самое удобное место для разговоров на околосемейные темы. Но можно ведь было сказать по-человечески — «помолчи, пожалуйста», «поговорим об этом позже», или что-то в этом роде. Нет же, предпочла уколоть — и укол получился весьма болезненным для моего эго.