Вдруг услышала тяжелое дыхание… Хриплый шепот: "Милая… дорогая…" Открыла глаза и увидела над собой страшно знакомое багровое лицо… Спутавшиеся волосы… идиотский влажный рот… бессмысленные глаза животного… Вскрикнула: "Отец!" И потеряла сознание.

Я не вышла замуж и никогда не выйду. Не потому, что боюсь мужчин или ненавижу их. Нет, конечно. Но быть в объятиях мужчины для меня означает осквернить свое тело противоестественным актом — и это выше моих сил.

Общество утверждает, что я ненормальная. Если нормально то, что освящено только количеством, то это — правда. И все же, я не поклонюсь цифре. Ищу в любви мягкость и нежность. И нахожу их, целуя тело женщины. Я нашла свое Темное Счастье и радуюсь этому, хотя знаю свое преступление и ожидаю возмездия. Пусть придет час расплаты! В этой обреченности есть трагическая красота, понять которую

им

не дано! Пусть придет час расплаты — жду его спокойно и гордо и повторяю только слова, ведущие меня через земное странствие к неизбежной гибели: "Люблю лишь тебя, и вся моя иная любовь — только ничто…"

Все это время приходилось усиленно работать. Но, бывало, закрою на секунду глаза, и вижу в алом отблеске пламени вдохновенное, взволнованное и благородное лицо Изольды, радостно поднятое вверх, будто бы над ней незримо стоял он, мой неизвестный победитель…

Я не узнаю его, пока не встречу. Теперь это ясно. А когда встречу — тогда потеряю Изольду. Ибо рядом с ним, всегда буду для нее — только ничто… Стыдно признаться в этом? Э-э, полноте… Вот оно — поражение!

Я готов был скрипеть зубами от ярости: кто убил меня, как не я сам? Ясные намеки Изольде, на мои особые наклонности, похожие на ее… роль незаинтересованного друга… брата… Я сам себе вырыл яму! Не понимая, что от брата к возлюбленному пути нет.

Бежали дни быстро и неудержимо… "Чего я жду?" — спрашивал я себя. Вечно оставаться в тени, играть чужую постыдную роль, чтобы потом передать Изольду в ненавистные руки? Увижу синие глаза в последний раз и останусь один…

Когда настала зима, я принял, наконец, долго откладываемое решение.

В тот день, все было тщательно приготовлено в моей квартире. Потом я стиснул зубы и стал ждать вечера.

Вечером ужинали вместе, катались в машине за городом. Потом пошли в веселый кабачок, где официант заранее знал свою роль и был проинструктирован до мелочей. Я заказывал виноградные вина, но невидимая рука подливала в них коньяк. Потом, когда Изольда опьянела, ей подавали вместо вина бренди. Я дурачился, смешил девушку, представлялся более пьяным, чем был. Уговаривал хоть раз перестать быть проклятой чопорной англичанкой. Говорил, слава Богу, я брат, а не муж и т. д. и т. п. Был момент, когда Изольда заметила, что мы переходим границы, но я сделал условный знак и появился Гришка. Сообщил, что он именинник, заказал шампанского и заставил девушку выпить большой бокал. Перед уходом я купил еще бутылку, и в машине мы со смехом распили ее из горлышка.

Изольда уже не понимала, что я дал шоферу свой адрес, а не ее. Сердце страшно колотилось, когда я отпер парадную дверь и ввел ее к себе. Почти насильно влил ей в рот еще стакан, и она упала, наконец, мне на руки с совершенно затуманенным сознанием.

Лишь только я сжал в руках ее горячее и возбужденное тело, помню опьянение почти наполовину прошло, теперь огонь торжествующей страсти жег мне грудь. Вот он, мой долгожданный час!

Я перенес ее в спальню, быстро раздел донага и бережно положил на огромную и широкую кровать, прикрыв легким покрывалом. Почему не упал я тогда на колени? Зачем не прижался пылающим лицом к краю белого покрывала? Ведь она была жива еще…

Нет, не дано человеку знать темных путей судьбы, и не мог я представить себе, что придет час — и в пустой комнате, залитой лунным светом, я занесу над ее грудью остро отточенный нож…

И великое и прекрасное чувство любви утонуло в ничтожных мелочах: я запер двери, окна, зажег густой розовый свет, разделся… одел малиновую атласную пижаму и лег рядом… На столик у кровати положил ее портсигар и раскрыл его: когда все будет кончено, пусть прочтет надпись…

Рядом со своей головой я видел ее бледный и тонкий профиль. Не буду будить — пусть спит. Мне даже теперь не нужно тело без души. Скоро сознание вернется к ней, она сама проснется и…

Кровь тяжело и глухо стучала в висках. Теперь колебания кончены. Вперед! Урок ее рассказа в лесном домике будет учтен. Она узнает сильную и волевую мужскую любовь без животной низости. Это будет ее первая любовь, а девушки нелегко забывают тех, кто был первым. Я удержу ее. И пусть потом явится он… Теперь не боюсь тебя и не завидую духовной любви к тебе, незнакомец: Изольда — моя!

И незаметно я заснул…

Проснулся от ощущения страшной и опасной тишины. Открыл глаза — и уже не мог оторвать голову от подушки. Предо мной, на расстоянии вытянутой руки, сидела Изольда: спиной ко мне, положив руки на колени поджатых ног. Голова была грозно и гордо запрокинута назад и слегка обернута ко мне. В густо-розовой полутьме я видел смертельно бледный ястребиный профиль и один синий глаз.

Прошло много лет с тех пор. Я видел глаза, смотревшие на меня с ненавистью, выражавшие ужас близкой смерти и безмолвный вопль отчаяния. Всякие глаза. Но синий глаз Изольды, горел безумным пламенем… жаром смертельной вражды и неописуемого презрения…

Ничто не дрогнуло на ее лице, когда я проснулся. Она молчала и не двигалась. Я тоже молчал, пригвожденный ее взглядом к подушке.

— Ну, — негромко, предельно четко проговорила, наконец, Изольда, — что же вы медлите? Начинайте!

Долгая минута зловещей тишины, безнадежной, как могила.

— Двери заперты. Ключ спрятан и прислуга убрана! Квартира пуста. Глубокая ночь. Что же, западня поставлена неплохо. Я в ваших руках. Но прежде чем вы приступите к делу, хочу сказать вам вот что: вас — предатель, пробравшийся ко мне в душу под личиной брата, я ненавижу. Слышите? Ненавижу! Никогда не прощу… никогда не забуду!.. Может быть, настанет время, когда вы захотите иного счастья — тогда я приду к вам для мести. Теперь начинайте.

Она повернула голову, и я уже не видел страшного по своей силе синего глаза. Пепельные пряди упали на спину, — нежные волны, которые в этом призрачном свете казались совсем розовыми.

Я лежал и глядел на стройную спину, матовую и отливающую светом, как белорозовый жемчуг, такую близкую и бесконечно далекую.

Непоправимо… невозвратимо… все погибло… Этой роковой ошибки я не сумею ни забыть, ни простить себе.

В последний раз взглянул я на Изольду, сидевшую неподвижно, словно изваяние. Добытую и не взятую. Сейчас близкую и уже потерянную навсегда.

Потом встал. Накинул халат. Положил на столик ключ. Поклонился, и вышел.

Глава 2. Жена

Окно всю ночь было открыто, и я проснулся от задорного дуновения свежего ветерка. Вскочил на постели, взглянул в окно — там радостно смеялось весеннее утро. Ну и денек будет сегодня!

После холодного душа — гимнастика: не по заученной программе, а от избытка бодрости — вольные движения в воздухе тяжелым дубовым креслом. Славно было бы подраться с кем-нибудь: размахнуться пошире и ринуться вперед! Я энергично помахал руками и попрыгал по большой спальной комнате, потом оделся и вышел в столовую. Выпил кофе и, покусывая большое сочное яблоко, заглянул в газеты. Они оформлены необычно — ярко и празднично: еще бы, ведь сегодня Первое мая! Год двадцать шестой.

Поверх серого английского костюма набрасываю нараспашку широкое весеннее пальто, небрежно повязываю пестрое кашне, надеваю слегка набекрень модную шляпу. Все? Да, еще пару светлых замшевых перчаток… Пачку сигарет в карман… Ну, кажется, готов… Вперед!