— Что ж, майор, считайте, что у вас головы уже нет, — сказал я как ни в чем не бывало.

Это была невиданная дерзость, и моя петушиная заносчивость могла мне обойтись дорого. Но какую глупость ни совершишь в присутствии такой женщины, только чтобы не упасть в ее глазах!..

Майор встал и шагнул ко мне. Мне пришлось подняться ему навстречу. Он оказался ниже меня ростом, плотноватый и с животиком. Я, пожалуй, мог бы уложить его одним хорошим ударом. Но здесь бы этого мне не простили. Майор не то грозил, не то визжал и брызгал слюной. Я плотно вцепился в спинку стула, приблизился к нему вплотную и очень тихо произнес:

— Исчезни, или я проломлю тебе череп!

Он отскочил и, бормоча угрозы, куда-то действительно исчез.

Оставаться здесь было опасно, и мы направились к выходу. Но едва оделись, как появился майор. Он вел за собой полицейского.

Я сказал Элизабет, что ей лучше уйти, но она отказалась. Майор показал на меня и потребовал ареста.

Я объяснил полицейскому, что произошло. Он посмотрел мои документы, заявил, что вмешательства полиции не требуется, и посоветовал майору не слишком Увлекаться спиртным.

Это могло произойти только в стране, где не чтили своих завоевателей даже австрийские блюстители порядка Мне снова повезло: а если бы майор приволок эсэсовца?.. Во всяком случае, если бы подобный эксцесс произошел, например, в Берлине, — исход был бы для меня куда плачевнее.

Я нещадно ругал себя за неосмотрительность и за то, что не смог проявить должной выдержки. Но что-то было и выиграно. Элизабет взяла меня под руку, и мы отправились к ней домой.

Да, по видимому, в моем положении не всегда достаточно было проявлять осмотрительность и осторожность. Надо, чтобы еще очень везло, Правда, если везет чрезмерно, — это тоже плохо Но тут уже опасность совсем иного рода Не будь этого неразумного и неосмотрительного поступка, навряд ли я бы попал в дом Элизабет фон Кеслер.

Мои приятельские отношения с Элизабет, безусловно, давали возможность получить ответ на интересующие движение Сопротивления вопросы. Но тут я столкнулся с новыми проблемами. Необходимо было войти в доверие к ее мужу. А для этого требовалось, прежде всего. как-то повысить мой сословный ранг (фон Кеслер происходил из старинного дворянского рода). Эту проблему мы обсудили вместе с Вилли и в моей зачетной книжке, не без его помощи, перед фамилией появилась впечатляющая приставка «фон». В дальнейшем эта приставка появилась и в других моих документах, уже в целях сохранения конспирации. Осуществить это удалось благодаря влиятельным связям Вилли Я был представлен фон Кеслеру, как студент, земляк его супруги и, видимо, произвел неплохое впечатление. Человек любознательный, он интересовался всем, что связано с Советским Союзом и странами Восточной Европы, любил поспорить о свойствах характера их народов, об искусстве и культуре. По-видимому, он нашел во мне полезного собеседника. Часто он уводил меня в свой кабинет и там, дымя сигарой, делился планами расширения концессий на захваченных землях. Я сделался в их доме своим человеком. Он стал подключать меня к работе. Это было большой удачей. Теперь, помимо дополнительного заработка, я имел доступ к производственным делам и мог в какой-то степени даже оказывать влияние на характер его решений.

Кое-что о моих отношениях с семьей Кеслер и странных свиданиях с Элизабет стало известно и в семье Колесовых. Лиля сразу взревновала и не сделала из этого большого секрета. Наши отношения дали трещину Как бы тяжело все это ни было, пришлось постепенно расстаться с хорошими и даже близкими мне людьми.

Иногда вместе с Кеслером, иногда один я выезжал то делам производства Побывал в Праге, Каменец-Подольске, во Львове, в Судетах и других городах. Почти каждая поездка давала возможность раздобыть нужные сведения, имеющие отношения к военному производству. И хотя это были отрывочные, разрозненные сведения, я понимал, что где то они сходятся в узел и, в конечном итоге, способствуют скорейшему окончанию войны и победе над фашизмом.

По-видимому, наши сведения передавались и в Англию (я в этом теперь не сомневаюсь), и в штабы армий Соединенных Штатов Ну и что? Я ведь не был ни кем из них завербован, я трудился на благо Отечества, на нашу общую победу.

Я не жалел об этом ни разу. И не жалею.

Как-то я оказался в компании трех офицеров технической службы. Один из них только что побывал на Восточном Фронте и делился впечатлениями об увиденном. Говорили о тяжелом положении и о том, что война может быть выиграна Германией только с помощью разрабатываемого сейчас совершенно нового оружия огромной разрушительной силы. И что для этою нужно еще немного продержаться. Такое я услышал впервые и понял всю значимость этой информации сразу. Но как ни старался, ничего более конкретною узнать так и не смог. Однако, кажется, перестарался…

Тогда еще мало кому было известно, что Германия близка к созданию атомной бомбы. После очередного моего вопроса один из собеседников сказал:

— Никак не пойму, откуда вы родом. То, что вы не австриец, это ясно. У вас какой-то необычный акцент,

Это уж было вовсе некстати, и мне бы следовало заткнуться. Но я полез на рожон и спросил:

— Кто же я, по-вашему?

— Похоже, вы родом из Дании или Нидерландов.

— Нет, вы немного ошиблись. Я русский, из Москвы

Все трое дружно рассмеялись, настолько неправдоподобными показались им мои слова. Вопрос о моем происхождении больше не возникал.

Когда двое ушли, третий сказал:

— Я понимаю, что вы пошутили Но скажу откровенно, нисколько не удивился бы, встретив вас в форме английского или советского офицера…

Это уже было серьезное предупреждение, и мне стоило призадуматься.

Среди довольно обширного круга знакомых Элизабет фон Кеслер встречались разные люди. Меня в первую очередь интересовали те, кто мог быть источником секретной информации. Но были и просто очень интересные личности. Как-то меня познакомили с профессором, доктором теологии. Он слыл человеком высокой морали, больших познаний и ума. Узнав о предмете его исследований — религии, я едва не рассмеялся. В мое наивно упрощенное миропонимание не укладывалось, как может умный, образованный человек верить в какую-то чепуху, когда все уже давно известно, когда доказано, что Бога нет и быть не может. При первом же удобном случае я ринулся в дискуссию, полагая, что легко смогу доказать профессору несостоятельность его религиозных взглядов. Я не подумал о том, что мои аргументы, позаимствованные из массовой атеистической пропагандистской литературы, пригодны лишь для «внутреннего пользования». Но куда там! Я пошел на профессора, как бык на мулету, но все мои выпады тут же легко парировались им. Он был мудр, великодушен и снисходителен. Ему понадобилось всего несколько минут, чтобы обезоружить меня, доказать мое полное невежество в религиозных проблемах. Он мог бы на этом прекратить разговор, но продолжал терпеливо беседовать со мной. Не навязывал своего мнения и не высмеивал моего невежества, он просто открывал глубины неведомых мне явлений и бездны мироздания.

Запомнилась беседа с другим ученым-лингвистом. На мой вопрос, какой язык признан самым благозвучным, он, не колеблясь, назвал эстонский. В ту пору этот язык мне не приходилось слышать. Позже, когда я познакомился с этим языком, меня удивила непривычная мягкость его звучания, отсутствие резких звукосочетаний. В этом языке не было ни «шипящих», ни «рычащих» звуков. Правда, мне он показался немного пресным.

Раза три я посетил оперный театр, где выступала Лиля Колесова. В один из вечеров шла опера Рихарда Штрауса «Саломея». В антракте я решил зайти к Лиле и отправился за кулисы. А в это время неожиданно обнаружилась нехватка статистов для заключительной сцены. Всем не занятым в спектакле мужчинам предложили немедленно облачиться в костюмы императорских стражников и вооружиться деревянными мечами и фанерными щитами. В эту «облаву» попал и я. Сопротивляться не стал. Вместе с другими нацепил доспехи. Нам надлежало внимательно слушать и, как только император пропоет: «man totet dieses Weib!»[11], ринуться на сцену и «прикончить» весьма симпатичную, правда, несколько полноватую, исполнительницу роли Саломеи. Мы очень старательно выполнили это задание, слава Богу, не нанеся ей серьезных телесных повреждений.