Миллс пребывал в дурном расположении духа. Он нервно расхаживал по кабинету из угла в угол, но, внезапно осознав, что стоявший у кресла Ричардсон значительно выше его ростом и поэтому ему приходится смотреть на своего подчиненного снизу вверх, недовольным тоном приказал:

— Что вы стоите, Энтони? Садитесь.

Ричардсон понял: запал шефа кончился, сейчас начнется более или менее спокойный и деловой разговор. Впрочем, и то, что сказал шеф до сих пор, не было лишено смысла. К сожалению...

— Итак, я хочу сказать, — резюмировал Миллс, — что вы и ваша агентура, сдается мне, идете на поводу у событий, если не хуже.

— Разрешите...

— Извините, Энтони, но сначала я закончу свою мысль, с вашего позволения, а потом уже вы будете оправдываться. Руководители наших ведущих фирм одобрили ваше первое приобретение, сделанное через Баронессу. Сама идея создания такого сплава, технология — я имею в виду ее начальную часть, — по их мнению, исключительно ценна. Но последние материалы, полученные нами непосредственно от вашего агента Корицкого, ставят наших ученых в тупик. То, что делают специалисты в Штатах в этой области, хуже, чем у русских. Коллеги в Европе тоже не ушли вперед. Нам нужен завершающий этап производства, и тогда все будет ясно. Иначе говоря, нам нужен сам Корицкий. Точнее, встреча с ним и детальное обсуждение проблемы. Но вывезти его к нам сейчас практически невозможно, да и ни к чему: русские тотчас узнают, что мы располагаем их важнейшим секретом. Однако почему бы не встретиться с Корицким в Европе? Разве вы не могли устроить ему персональное приглашение какой-нибудь высшей технической школы или университета?

— Мог... Но я никого так не боюсь, как слабовольных и трусливых людей. Их поведение легко управляемо, но не предсказуемо. Где гарантия, что, оказавшись по приглашению на Западе, он не сорвет нам всю операцию? А это означало бы тот самый скандал, от которого вы меня все время так настойчиво предостерегали.

Миллс раздраженно хмыкнул, но ничего не возразил. Видимо, признал аргумент убедительным, но — не исчерпывающим.

— Что же вы предлагаете?

— Чтобы он продолжал работать дома, где у него есть для этого, слава богу, все условия. Что же касается трудностей, с которыми столкнулись наши специалисты, то они паникуют раньше времени. Ничего удивительного в этом нет. У них другое оборудование, иные навыки работы, иной подход к проблеме, чем у русских. В конце концов, Корицкий тоже еще не все решил. Пусть подождут! Каждый бит информации, который они от нас получают, все равно окупается сторицею.

— Согласен, целиком согласен, Энтони. Тут мы с вами мыслим одинаково. Но вы понимаете, черт побери, что я не могу больше тянуть, что не сегодня завтра нас призовут к ответу? Подумайте об этом, как следует подумайте. Ведь не собираетесь же вы в некотором обозримом будущем превратиться в наставника какой-нибудь воскресной школы или стать попечителем пансиона для раскаявшихся падших девиц?

Ричардсон без особого труда уловил подтекст этой фразы. Шеф, конечно, осведомлен о его личных планах, иначе бы не прибег к такой откровенной угрозе. Сейчас самое лучшее — промолчать.

— Ваши люди, — продолжал Миллс, — уже сделали три ходки к доктору Корицкому. Снова посылать их к нему нельзя. Откуда вы возьмете новых людей? Это Россия, считайте нам уже и так повезло, что все они вернулись в целости и сохранности.

— Я думал об этом, сэр. У меня уже подготовлен определенный и вполне реальный план.

— Может быть, в таком случае вы соблаговолите им поделиться со мной наконец?

Мысленно пожелав шефу провалиться, Ричардсон, однако, почти не поведя и бровью, сдержанно ответил:

— Я это обязан сделать, сэр. Способ прежний. Поскольку русские, допускаю, подозревают в смерти Баронессы совершенно безосновательно моего агента Полли, я и хотел бы просить вашего согласия активно включить именно Полли в продолжение операции. Пусть она ездит, как и ранее ездила в Россию. Чекисты, я убежден в этом, должны поверить в то, что преступник не осмелится въехать в СССР. После того как они привыкнут к ее приездам, я, с вашего разрешения, только один раз использую ее для связи с Корицким, и то через тайник. Это, так сказать, идея от противного. В ее пользу еще одно обстоятельство — по нашим данным, русская контрразведка не установила, что Баронесса имеет отношение, точнее, имела к Корицкому, иначе, он бы не работал по сей день благополучно на своем посту.

— Ну а если чекисты не поверят? В этом случае мы сожжем ценного агента, судьба которого, как мне кажется, не безразлична для вас. Мы и так уже подставили под удар достаточно много своих людей.

— Как вам угодно, сэр. Однако, мы сделали все возможное, чтобы отвести подозрения от Полли. Моя агентура, посещавшая Советы, ничего подозрительного не отметила. Очень может быть, что русские вообще никакие связывают Полли с нами.

— Да, пожалуй, вы правы, — нехотя согласился шеф. — Из других точек мы тоже пока не имеем тревожных сигналов о внимании русских к вашим людям. — Шеф погрузился в долгие раздумья. Наконец он решился. — Хорошо, Энтони. Делайте, как предложили. Только оформите все это отчетом по делу на сегодняшний день, включив в него ваши предложения. Желаю успеха! — И шеф, поднявшись с кресла, холодно пожал руку Ричардсону. — Но учтите, — сказал Миллс уже выходившему из кабинета разведчику, — все последствия в случае неудачи лягут на вас лично...

Дарья Нурдгрен в последующие недели еще дважды сходила с борта судна, совершающего туристские круизы, на советскую землю, — на сей раз в Одессе и Сочи. Но снова в почтовом ящике Корицкого ее прибытию не предшествовало ничего похожего на открытку с изображением цветка. Но она должна была прийти, рано или поздно, эта третья по счету открытка. И она пришла...

Сразу после завтрака Лео Дальберг вышел из гостиницы «Советская» и направился к станции метро «Балтийский вокзал». Он не оглядывался, не всматривался в зеркальные витрины магазинов, не останавливался, чтобы завязать развязавшийся шнурок ботинка, не плутал по боковым улицам. Лео знал, что эти классические приемы разведчиков прошлого давно устарели. Ричардсон не раз повторял ему:

— Веди себя естественно, мой друг. Простота и естественность — твои вернейшие союзники.

Переговоры в Ленинграде с советскими торговыми объединениями прошли успешно. Контракты, заключенные с ними, принесут большие выгоды фирме и солидный доход ему лично, причитающийся процент составит порядочную сумму.

Как и в предыдущие поездки, Лео не заметил за собой никакого наблюдения или повышенного интереса со стороны лиц, с которыми вел переговоры. Да и с какой стати? Сотрудники советского Внешторга — его давние партнеры.

Дядюшка Сергей Аркадьевич, которому он позвонил в Москву, очень сожалел, что на сей раз племянник не может навестить его, и просил передать привет сестре Лизе.

Странно, подумал Лео, такие пожилые люди, а называют друг друга Лизой, Сережей, словно они все еще дети. Впрочем, понятно, родные брат и сестра. Неужели дядюшка не догадывается, что его сестра только играет свою роль, на самом деле давно не питая к брату никаких родственных чувств? У него тоже есть в Москве сестра — двоюродная — Светлана. К нему относится странно. Нет-нет, держится она вполне гостеприимно и приветливо, но в глазах у нее кроется какое-то сомнение. Дальберг привык улавливать в поведении людей едва заметные штрихи, выдающие их истинное отношение к нему. Разговаривая со Светланой, он ничего не мог понять. Но иногда ему казалось, что она догадывается о настоящем роде занятий своего братца. Нет, это, конечно, чепуха. Просто ему уже чудятся всякие страхи.

Лео спустился на перрон такой же спокойный и уверенный в себе, каким держался и на улице. Правда, постарался войти в хвостовой вагон последним. На станции «Невский проспект» он вышел и, смешавшись с толпой, направился в сторону Манежной площади, На стоянке загородного автобуса № 411 народу, несмотря на воскресный день, было мало, всего несколько человек, они даже не выстроили обычную очередь. Каждый и так был уверен, что займет место у окна и увидит все красоты на пути от Ленинграда до Зеленогорска.