Турищев не возражал, более того, сам организовал с другими сотрудниками и коллективный подарок, и телеграмму.

...Вдали показался зеленый огонек. Не сговариваясь, Эминов и Турищев предложили первыми ехать Ермолиным и Осокину. Прощаясь, Григорий Павлович успел шепнуть Ермолину:

— Все в порядке, Владимир Николаевич! Повинился незаметно перед стариком за обиду.

— Очень рад, и забудем об этом!

Ермолиным было ехать совсем близко, но все же Владимир Николаевич решил первым подвезти Осокина. Подъехать к самому дому, однако, оказалось невозможно: накануне ремонтники разворотили всю правую сторону улицы и огородили ее вешками. На прощание Осокин церемонно поцеловал руку Софье Петровне, Ермолин же вышел из машины, чтобы проводить его до парадного.

Пройдя несколько шагов, Сергей Аркадьевич сказал:

— Вы словно почувствовали, Владимир Николаевич, что мне нужно вам кое-что сказать. Сегодня утром пришло письмо от племянника моего Лео. Вам, думаю, следует знать о его содержании.

— Буду признателен, Сергей Аркадьевич.

— Лео написал, что его мать, а мою сестру Елизавету Аркадьевну, разбил паралич, а его самого уволили с работы. За все это он и благодарит меня.

В свете фонаря, висевшего над подъездом, Осокин уловил на лице Ермолина готовность сказать что-то.

— Не надо ничего говорить, тем более утешать меня, дорогой Владимир Николаевич. Создавшуюся там ситуацию я представляю, смею думать, не хуже вас. Лео выбросили из добропорядочной фирмы как незадачливого шпиона. Племянник мой и его семья с голоду не умрут. Сестра имела достаточно ценностей, ателье, да и у отца Кристины солидный капитал. А что из себя представляет та фирма, на которую Лео работал по-настоящему, теперь знаем и мы, и общественность той страны, где он живет. Я знаю, что левые газеты напечатали материалы о подрывной деятельности ЦРУ в их стране и назвали Лео в числе американских шпионов... Конечно, мне по-человечески жаль сестру, но не я начал эту внутрисемейную тайную войну.

— Вы правы, Сергей Аркадьевич, тем более что война оказалась не только внутрисемейной.

— Извините, Владимир Николаевич, что не сообщил вам сразу об этом письме. Не хотел, чтобы эта весть наложила какой-то отпечаток на сегодняшнюю мою встречу с Иваном Никитовичем и вами.

Рассеянно переведя взор, Владимир Николаевич вдруг заметил на противоположной стороне проспекта, у остановки троллейбуса, фигуры мужчины и женщины, похоже — долго прощающихся друг с другом.

— Если я не ошибаюсь, это мой сотрудник... — неуверенно сказал Ермолин.

— Совершенно верно, — подтвердил Осокин. — А если я не ошибаюсь, то он провожает мою сотрудницу.

Ермолин и Осокин заговорщицки улыбнулись.

— Давайте же и мы прощаться, Владимир Николаевич.

Мужчины крепко пожали друг другу руки.

Через три недели Корицкий и Нурдгрен предстали перед судом. Учтя все обстоятельства дела и личности подсудимых, суд определил им меру наказания ниже низшего предела...

1978—1979 гг.