Через капитана 1 ранга Уотсона я впервые столкнулся с тем, что можно назвать высшей школой международной дипломатии. Хотя перехваченные и расшифрованные телеграммы раскрыли большинство японских секретов, все же военно-морскому атташе приходилось заполнять многочисленные мелкие пробелы. В телеграммах рассматривались только общие дипломатические аспекты сложных проблем. В них можно было найти лишь некоторые ссылки на отдельные детали и наброски предложений, которые японцы планировали представить на конференции, но не указывалось, как далеко намерены зайти японцы со своими требованиями и при каких условиях они готовы пойти на компромисс.

Во время наших продолжительных и серьезных разговоров Уотсон объяснил мне всю историю существовавшего тогда дипломатического треугольника — Соединенные Штаты, Великобритания и Япония. В 1920 году японский военно-морской флот получил крупные ассигнования впервые после 1912 года, когда скандал в связи с коррупцией в военно-морском флоте нанес удар по престижу адмиралов и заставил японский парламент воздержаться от ассигнований, которых всегда добивалось военно-морское командование. К 1920 году этот скандал был забыт, адмиралов простили и императорский флот получил разрешение приступить к осуществлению честолюбивой программы строительства, предусматривающей постройку восьми линейных кораблей и восьми тяжелых крейсеров и известной под названием «Программа восемь-восемь». Стратеги из кайгунсё (так в Японии называлось министерство военно-морского флота) рассчитали, что наличие шестнадцати крупных кораблей даст им возможность иметь хорошо сбалансированный флот, по крайней мере на то время.

Как раз в разгар осуществления этой программы предложение лорда Керзона о созыве конференции по ограничению военно-морских флотов достигло Токио, угрожая сорвать всю программу строительства и тем самым удержать Японию на положении второстепенной морской державы. Дилемма, с которой столкнулись адмиралы из кайгунсё, была, безусловно, трудной, но капитан 1 ранга Уотсон никогда не сомневался в том, что они разрешат ее путем компромисса.

— Япония, — сказал он мне, — хорошо знает, что ей предстоит сделать выбор между ограничением вооружения и гонкой вооружения. Ей известно также, что мы предпочитаем заключить соглашение об ограничении, но не испугаемся и гонки. Если придется прибегнуть к гонке вооружений, Япония окажется далеко позади и останется второстепенной морской державой. Японцы проглотят горькую пилюлю с приятной миной на лице и постараются забыть о «Программе восемь-восемь», если это станет абсолютно необходимо. Ясно, что англичане скорее разорвут союз с Японией, чем противопоставят себя Соединенным Штатам.

Уотсон сумел так верно оценить обстановку благодаря многократным встречам и близкому знакомству с офицерами японского военно-морского флота, которым было суждено играть выдающуюся роль в судьбе Японии. Вскоре, когда я, проведя лето в горах, вернулся в Токио в сентябре 1921 года, мне посчастливилось наблюдать, как Уотсон готовится к сражению и как он действует. Это «морское сражение» происходило не на море, а в чайном заведении в районе Симбаси, в одном из домиков гейш, где Номура и его коллеги часто встречались, чтобы поговорить о делах и просто приятно провести время. Теперь, когда подготовка к Вашингтонской конференции шла полным ходом, эти встречи происходили все чаще и чаще. Как Уотсон, так и Номура страстно желали прощупать друг друга, подхватить во время этих интимных разговоров какое-нибудь нечаянно брошенное замечание и приладить его, словно цветной камень, в мозаику всего изображения.

На встрече, где вместе с Уотсоном присутствовал и я, обе стороны были представлены довольно солидно. Рядом со мной сидели Уотсон и его помощник капитан 3 ранга Джон Маккларан, напротив нас — Номура с капитаном 1 ранга Нагано и капитаном 2 ранга Ионаи, двумя наиболее многообещающими офицерами генерального штаба военно-морского флота. О значении этих встреч можно судить по тому факту, что эти три японских офицера через несколько лет заняли высокое положение в политической иерархии своей страны. Номура назначили послом в Соединенные Штаты как раз накануне войны; Нагано возглавлял генеральный штаб военно-морского флота в то время, когда разразилась война, и в течение нескольких первых лет войны; Ионаи стал министром военно-морского флота и удерживал этот пост почти до того дня, когда был подписан договор о тройственном союзе, то есть до 27 сентября 1940 года; он занимал этот пост и во время капитуляции Японии. В дни наших встреч в чайном домике Ионаи, как и я, был новичком в Токио: он только что вернулся из Москвы, где якобы изучал русский язык.

В сентябре 1921 года Уотсон вызвал меня в свой кабинет по делу, которое оказалось важнейшим событием в моей жизни. Мне поручили мою первую «секретную миссию». Из замечаний Уотсона можно было понять, что меня уже оценили в дипломатических кругах, а он считает, что я достаточно подготовленный офицер, способный выполнять разведывательные задания.

— Захариас, — начал он, — я располагаю сведениями, которые, хотел бы отправить в Вашингтон. Это очень важные сведения. Мы должны знать как можно больше о пределе, до которого намерены дойти японцы в принятии компромиссного решения в предполагаемом соглашении по ограничению военно-морских флотов. Я сам располагаю многими данными, но должен проверить и перепроверить свои сведения, прежде чем смогу поручиться за их точность в своем докладе в военно-морское министерство. Я хочу, чтобы вы и Маккларан произвели для меня проверку этих сведений.

— Я счастлив служить вам, сэр, — с готовностью ответил я, когда Уотсон кончил говорить.

— Вы помните наши встречи в чайном домике с Номура и его сподвижниками?

— Да, сэр.

— Так вот, я хочу, чтобы вы и Маккларан ходили туда как можно чаще. Сам я больше не могу присутствовать на этих встречах, они стали носить слишком интимный характер. Я, как лицо официальное, мешаю им чистосердечно обмениваться мнениями. Из того, как Номура ведет себя на этих встречах, я сделал вывод, что он считает меня бесполезным, ибо я не могу ему дать и крупинки информации, которую ему хотелось бы получить от меня. Я буду посещать официальные приемы и вечера, на которых бывают высшие военно-морские офицеры, там я смогу получить нужные мне сведения, вы же с Макклараном можете смело играть с японцами в кошки-мышки.

— Будут ли у вас еще какие-нибудь распоряжения, сэр?

— Нет. Идите на Симбаси и попытайтесь узнать от офицеров Номура, каковы их планы в отношении Вашингтонской конференции. Берите на заметку абсолютно все и держите меня в курсе закулисных событий.

Номура, сам того не подозревая, облегчил нам выполнение задания, он, а не мы, проявил инициативу в организации новой встречи вскоре после моего разговора с Уотсоном. Вероятно, он не разделял сомнений Уотсона относительно таких встреч и имел намерение продолжать нашу забавную игру в жмурки на Симбаси. Так же страстно желая проникнуть в американские планы, как мы в их, он позвонил капитану 1 ранга Уотсону и пригласил его в чайный домик на коктейль и чашку чая.

Это произошло 21 сентября. В шесть часов вечера, как обычно, наши рикши остановились у чайного домика. В передней мы сменили уличную обувь на комнатные туфли и затем были препровождены в одну из комнат на втором этаже. Номура и Нагано уже ожидали нас, не спеша потягивая то японский чай, то американский коктейль «мартини».

— Капитан 1 ранга Уотсон сожалеет, — произнесли мы обычную фразу, принятую по дипломатическому этикету, — что не может присутствовать на сегодняшней встрече.

Номура, как мне показалось, не огорчился. Он считал Уотсона препятствием в деле получения от нас, молодых сотрудников, нужной информации. Без него, надеялся Номура, мы не сдержим своего красноречия, и он услышит все интересующее его. Но нас тщательно проинструктировали. Информационные сведения, которые Уотсон разрешил, выдать японцам, были тщательно взвешены и распределены по времени, наводящие вопросы — заранее продуманы. Чтобы как можно лучше сыграть свою роль в этом представлении, мы отрепетировали даже интонации в предстоящем раз-говоре, научились притворно удивляться с самым искренним видом и наметили паузы между предложениями.