Александр Литвиненко
Лубянская преступная группировка
Вместо предисловия
Александр Гольдфарб
Непредвиденные последствия
О том, что Саша Литвиненко находится в Турции, я узнал от олигарха Бориса Березовского.
Звонок разбудил меня среди ночи 20 октября 2000 года. Проклиная себя за то, что забыл выключить мобильный телефон с вечера, я на ощупь нашёл его и нажал кнопку.
— Привет, — сказал Борис. — Ты где?
— В кровати, у себя дома в Нью-Йорке.
— Извини, я думал, что ты в Европе. У вас ночь?
Я посмотрел на часы.
— Четыре утра.
— Ну извини, я потом перезвоню.
— Да нет, говори уж, что случилось?
Борис звонил из своего дома в Кап-д'Антиб на юге Франции, где я недавно навещал его, возвращаясь в Нью-Йорк из Москвы. К тому времени он уже вдрызг разругался с Путиным, отказался от своего места в Госдуме и объявил, что не вернётся в Россию. Конфликт между ним и Президентом за контроль над телеканалом ОРТ был в самом разгаре.
— Ты помнишь Сашу Литвиненко? — спросил Борис.
За год до этого подполковник ФСБ Литвиненко прославился на всю Россию, заявив на пресс-конференции, что руководство поручило ему убить Березовского. После этого его выгнали из органов, и он около года просидел в Лефортово. Я познакомился с ним вскоре после его освобождения в московском офисе Бориса.
— Да, помню Литвиненко, — сказал я. — Это твой кагебэшник. Очень милый человек для кагебэшника.
— Так вот, он в Турции, — сказал Борис.
— Ты разбудил меня среди ночи, чтобы об этом сообщить?
— Ты не понимаешь, — сказал Борис. — Он убежал.
— Как убежал, его же выпустили?
— Его должны были посадить снова, и он убежал из-под подписки о невыезде.
— Молодец, правильно сделал. — сказал я. — Лучше в Турции, чем в Лефортово. Впрочем, в Лефортово сидеть лучше, чем в Турции. Я надеюсь, он не в тюрьме?
— Нет, он не в тюрьме, он в гостинице в Анталии с женой и с ребёнком. Он хочет пойти и сдаться американцам в посольство. Ты у нас старый диссидент, к тому же — американец. Ты не знаешь, как это делается?
— В последний раз диссиденты бегали в американское посольство лет пятнадцать назад, — сказал я.
— Скоро начнут бегать снова. Так что ты посоветуешь?
— Я не знаю, мне надо выяснить. Я тебе перезвоню к вечеру по нашему времени.
Я познакомился с Березовским за пять лет до этого. В то время я руководил большим американским научным проектом в России. Каждый раз, приезжая в Москву, я навещал Бориса в «клубе» — доме приёмов его компании «Логоваз» на Новокузнецкой улице, где толпилась «вся Москва», а в баре предлагали лучшее в городе красное вино. Говорили, что его привозил из своего виноградника ближайший партнёр Бориса — грузин Бадри Патаркацишвили.
Борис был мне интересен не только как один из главных действующих лиц грандиозной драмы российской политики тех лет. Меня привлекала к нему общность наших истоков. Мы были с ним одного возраста и происходили из одного круга — московской научной интеллигенции. Однако четверть века назад я увлёкся политикой и, после нескольких лет диссидентской деятельности в кругу А. Д. Сахарова, уехал в Америку — как казалось, страну неограниченных возможностей, чтобы возобновить занятия наукой. Что касается Бориса, то он — способный математик, остался в России, и тоже преуспел в науке. Но тут произошла революция 1991 года, и неограниченные возможности открылись — кто бы мог подумать! — в России. Борис сказочно разбогател, став первым крупным импортёром автомобилей, а затем «олигархом» — суперуспешным участником скандальных приватизационных аукционов середины 90-х годов. Березовский сыграл ключевую роль в победе Ельцина над коммунистами в 96-м году — он организовал консорциум олигархов, финансировавших и управлявших предвыборной кампанией.
Именно в это время начался его конфликт со спецслужбами. В разгар предвыборной кампании начальник охраны Ельцина генерал Коржаков и шеф ФСБ Барсуков пытались устроить переворот — уговорить президента отменить выборы, распустить Думу и запретить компартию. Борис был одним из тех, кто убедил Ельцина остаться на демократическом пути. Конфронтация между олигархами и генералами в ельцинском окружении закончилась поражением последних и отставкой Коржакова и Барсукова.
Однако после прихода к власти Путина звезда Бориса Березовского сошла с кремлёвского небосклона. Влияние спецслужб в Кремле резко усилилось. Начался зажим свободы печати, передел государственного устройства — строительство авторитарной «вертикали власти», возобновилась война в Чечне. Борис, который был членом Думы, его телеканал и несколько газет открыто критиковали политику нового президента. Переломным моментом стала катастрофа подлодки «Курск». После того, как действия Путина в дни трагедии подверглись резкой критике на ОРТ, Президент потребовал от Березовского передать контроль над каналом в руки Кремля. Получив отказ, Путин дал команду давним недругам Бориса — спецслужбам «прессовать» его по полной программе. К моменту, когда его ночной звонок поднял меня с постели в Нью-Йорке, Борис Березовский стал «первым политэмигрантом» постсоветской России.
Через несколько часов после звонка Бориса я входил в канцелярию Белого дома в Вашингтоне, где у меня была назначена встреча со старым знакомым — специалистом по России, работавшим одним из советников Президента Клинтона в Совете национальной безопасности.
— Второй этаж, левый коридор, — процедил тёмнокожий полицейский, мельком взглянув на мой паспорт.
— У меня есть для тебя десять минут, — сказал мой приятель, вставая из-за стола и протягивая руку мне навстречу. — Через две недели выборы, и, сам понимаешь, российские проблемы сейчас всем до лампочки. Ну, что у тебя за срочное дело, о котором нельзя говорить по телефону?
Я рассказал ему про Литвиненко.
— Думаю слетать в Турцию и отвести его в наше посольство, — сказал я.
— Как должностное лицо, я должен тебе сказать, что американское правительство не занимается переманиванием сотрудников российских спецслужб и поощрением перебежчиков, — ответил он. — Как твой друг, скажу — не ввязывайся ты в это дело. Такое дело для профессионалов, коим ты не являешься. Оно может быть опасным. Ты знаешь, что такое цепь непредвиденных последствий? Ввязавшись в это дело, ты не будешь контролировать ситуацию, одно потянет за собой другое, и неизвестно, куда тебя занесёт. Так что мой тебе совет — езжай домой и забудь об этой истории.
— А что же будет с Литвиненко? — задал я глупейший вопрос, вспомнив взволнованный голос Саши на другом конце провода.
— Это не твоя проблема, — ответил мой друг. — Он — большой мальчик, знал, куда шёл.
— Ну хорошо, а если он всё-таки придет в наше посольство, что его ожидает?
— Во-первых, его туда не пустят. Там серьёзная безопасность, Анкара — это не Копенгаген. Какие, кстати, у него документы?
— Не знаю.
— Во-вторых, если он всё-таки туда проберётся, с ним будут говорить консульские работники, задача которых, — он улыбнулся, — никого в Америку не пускать.
— Но он всё-таки не обычный соискатель гостевой визы, — сказал я.
— Ну, если ему удастся это доказать, то с ним, возможно, поговорят… — он помедлил, подыскивая подходящее слово, — другие люди. В принципе, они могут замолвить за него словечко, но это будет зависеть…
— От того, что он им предложит? — догадался я
— Ты соображаешь.
— Понятия не имею, что он может им предложить.
— Ну вот видишь, я же говорю, что ты не профессионал, — улыбнулся мой знакомый. — Забудь лучше про всё это.
— А если мы выйдем в публичную позицию? Устроим пресс-конференцию?
— Для турецкой прессы? — улыбнулся мой приятель.
— Хорошо, я всё понял. Я подумаю. Если я всё-таки решу туда ехать, хотелось бы, чтобы кто-то здесь был в курсе, на всякий случай. Я же всё-таки американский гражданин.